Пэм рискнула сделать шаг к нему.
Их разделяло восемь футов.
– Интересно, – сказала она.
– Что?
– Теперь я сократила дистанцию между нами. Два шага – два больших шага, – и я смогу очутиться в твоем личном пространстве, однако ты мне даже не пригрозил.
– Может, я хочу, чтобы ты очутилась в моем личном пространстве.
– Я была в твоем распоряжении, а ты предпочел трахнуть свою жену. Что меня беспокоит – не дает покоя, если хочешь, – это то, что ты прагматик.
– Я не улавливаю мысли.
Но он уловил.
– Ты говоришь мало и еще меньше вешаешь на уши лапшу. Это одна из причин, которые заставили меня тебя хотеть. Рискну предположить, что если бы в этом пистолете были патроны, ты бы уложил меня, вышиб из меня дух. Я имею в виду – при данном раскладе тебе ничего другого не остается, верно? Я кое-что просекла?
Она сделала к нему еще один шаг.
– Но кое-чего ты не учла, – сказал Итан.
– О?
– Может, я по другой причине хочу, чтобы ты очутилась в моем личном пространстве.
– И что это может быть за причина?
Еще один шаг.
Теперь он чуял ее запах. Шампунь, которым она мылась нынче утром. Ее мятное дыхание.
– Пристрелить – слишком уж безлично, – сказал Итан. – Может, вместо этого я хочу пригвоздить тебя к земле и забить до смерти голыми кулаками.
Пэм улыбнулась.
– У тебя уже был шанс это сделать.
– Помню.
– Ты внезапно набросился на меня. Это был нечестный бой.
– Для кого? Я был отравлен, хрена ради.
Итан поднял пистолет и направил ей в лицо.
– На конце этого пистолета есть солидная дыра, – сказала Пэм.
Итан большим пальцем взвел курок.
На одно биение сердца – нерешительность в ее глазах.
Она моргнула.
– Думай долго и усердно, – сказал Итан. – Ты хочешь, чтобы изо всех моментов, которые ты пережила в жизни, именно этот стал последним? Потому что дело быстро идет к тому.
Пэм дрогнула.
В ее глазах был не то чтобы страх, но нерешительность.
Отвращение из-за того, что она не может контролировать ситуацию.
Потом все прошло.
Возвращалась стальная решимость.
Губы ее скривились в ухмылке.
Она была храброй. Вокруг этого факта нечего было вилять. Она собиралась обвинить его в блефе.
Когда Пэм открыла рот, Итан нажал на спусковой крючок.
Курок ударил по бойку.
Пэм вздрогнула – краткий миг сомнения: «Я мертва?»
Итан крутнул пистолет, перехватил его за дуло и замахнулся изо всех сил. Четыре с половиной фунта сделанной в Израиле стали устремились к ее черепу и врезались бы в него, но в последнюю мыслимую секунду Пэм отклонилась.
Когда инерция замаха развернула Итана вбок, Пэм нанесла ему удар по почке с такой ошеломляющей и прямой силой, что его швырнуло на колени. Яркая вспышка жгучей боли полыхнула в его пояснице. Прежде чем он успел полностью воспринять эту боль, Пэм ударила его по горлу.
Итан лежал на земле, уткнувшись лицом в лесную подстилку, в перекошенном мире, и гадал – не размозжила ли она ему трахею, потому что не мог сделать вдох.
Пэм присела перед ним на корточки.
– Не говори, что это было так легко, – сказала она. – Я все это мысленно прорепетировала, знаешь ли. Но всего два выпада – и ты задыхаешься на земле, как маленькая сучка…
Сознание Итана блекло, в глазах зажигалась вызванная недостатком кислорода пиротехника.
Вот.
Наконец-то.
Прямо на пороге неудержимой паники что-то подалось.
Струйка драгоценного воздуха скользнула в его глотку.
Он попытался не выдыхать.
Глаза его поневоле выпучились, когда он медленно сунул руку в задний карман.
«Гарпия».
– Пока ты лежишь тут, задыхаясь, я хочу кое-что тебе рассказать.
Итан продел большой палец в дыру в клинке.
– Что бы ты ни пытался тут отколоть, ты проиграл, и Тереза с Беном…
Бёрк издал влажный, давящийся звук, который заставил Пэм улыбнуться.
– То, что мы сделали с Алиссой, покажется деньком на курорте в сравнении с тем, что я сотворю с ними.
Он открыл клинок и ткнул им прямо в ногу Пэм.
Нож был таким острым, что Итан понял, что хорошо прицелился, только тогда, когда она задохнулась.
Он крутнул запястьем, повернув клинок.
Пэм завопила и отшатнулась.
Кровь заставила потемнеть ее джинсы, потекла по обуви, в еловые иголки.
Итан с трудом сел.
Мучительно поднялся на ноги.
Почка пульсировала болью, но, по крайней мере, он снова мог дышать.
Пэм поползла прочь, отталкиваясь здоровой ногой и шипя:
– Ты покойник! Ты гребаный покойник!
Итан поднял «Пустынного орла» и последовал за ней.
Когда Пэм на него завопила, он нагнулся и саданул тяжелым пистолетом ее по затылку.
Лес снова затих.
Вечер становился темно-синим.
Он облажался.
Полностью облажался.
Сколько будет отсутствовать Пэм, прежде чем Пилчер пошлет на ее поиски людей?
Нет, не то. Поисков не будет. Он просто настроится на ее чип и выйдет прямо к ограде.
Если только не…
Итан вспорол «Гарпией» джинсы Пэм, сделав длинный разрез и обнажив заднюю часть ее левой ноги.
Как жаль, что она будет без сознания, когда он сделает это.
Глава 21
Суперструктура, Заплутавшие Сосны,
Айдахо, канун Нового года, 2013
Пилчер закрыл за собой двери своего кабинета.
У него слегка кружилась голова.
Он практически вибрировал энергией.
Пройдя мимо макета будущих Заплутавших Сосен, он открыл шкаф, в котором висел ненадеванный смокинг.
– Дэвид?
Он обернулся, улыбнулся.
– Милая, я тебя не заметил.
Его жена присела на одну из кушеток перед стеной мониторов.
Пилчер подошел к ней, расстегивая рубашку.
– Я думал, к этому времени ты будешь уже одета.
– Иди, посиди со мною, Дэвид.
Пилчер сел рядом с ней на плюшевую кожу.
Она положила руку ему на колено и сказала:
– Это важная ночь.
– И становится еще важней?
– Я искренне счастлива за тебя. Ты добился своего.
– Мы добились. Без тебя я…
– Просто послушай меня.
– Что случилось?
Ее глаза наполнились слезами.
– Я решила остаться.
– Остаться?
– Я хочу увидеть конец моей истории в настоящем. В этом мире.
– О чем ты говоришь?
– Пожалуйста, не повышай на меня голос.
– Я не повышаю, просто… Из всех ночей ты не нашла другой, чтобы сказать мне об этом… И давно ты пришла к такой мысли?
– Некоторое время назад. Я не хотела тебя разочаровывать. Я столько раз почти заговаривала с тобой…
– Ты боишься? Вот в чем дело?.. Послушай, это совершенно нормально.
– Дело в другом.
Пилчер откинулся на кушетке и уставился на темные экраны.
– Вся наша совместная жизнь была мостом к нынешней ночи. Все в ней было ради нынешней ночи. И ты от всего этого уходишь?
– Прости.
– Значит, ты уходишь и от нашей дочери.
– Нет, не значит.
Он уставился на нее.
– То есть? Объяснись.
– Алиссе десять лет. Средняя школа не за горами. Я не хочу, чтобы ее первый танец был в городе, который даже не построен, две тысячи лет спустя. Ее первый поцелуй. Университет. Путешествия по свету. Как насчет этих моментов?
– У нее все это еще может быть. Ну, кое-что из этого.
– Она уже слишком многим пожертвовала с тех пор, как мы переехали в суперструктуру. Ее жизнь, моя жизнь – здесь и сейчас, и ты не знаешь, что принесет будущее. Не знаешь, на что будет похож мир, когда мы выйдем из консервации.
– Элизабет, ты знакома со мною двадцать пять лет. Я когда-нибудь говорил или делал то, что заставило бы тебя поверить, будто я позволю забрать у меня дочь?
– Дэвид…
– Пожалуйста, просто ответь.
– Это нечестно по отношению к ней.
– Нечестно? Она получает возможность, которой никогда не предоставлялась ни одному человеку, – увидеть будущее.
– Я хочу, чтобы у нее была нормальная жизнь, Дэвид.
– Где она?
– Что?
– В данный момент. Где моя дочь?
– В своей комнате, собирает вещи. Мы останемся только на вечеринку.
– Пожалуйста.
Отчаяние в собственном голосе удивило его.
– Как, по-твоему, я перенесу разлуку с дочерью…
– Да черта с два!
На мгновение прорвалась сдерживаемая ярость.
– Она едва тебя знает, если уж на то пошло.
– Элизабет…
– Я едва тебя знаю, если уж на то пошло. Давай не будем притворяться, что все это не было твоей навязчивой идеей. Твоей первой любовью. Не я. Не Алисса.
– Неправда.
– Твой проект поглотил тебя. Последние пять лет я наблюдала, как ты превращаешься в нечто глубоко неприятное. Ты уже не раз заходил слишком далеко, и я гадаю – сознаешь ли ты полностью, чем стал.
– Я сделал то, что должен был, чтобы приблизиться к нынешней ночи. Я не ищу извинений. Я с самого начала сказал, что ничто меня не остановит.
– Что ж, надеюсь, в конце концов игра будет стоить свеч.
– Пожалуйста, не поступай так. Эта ночь должна была стать самой великой в моей жизни. Нашей жизни. Я хочу, чтобы ты была на другой стороне, когда мы очнемся.
– Я не могу. Прости.
Пилчер сделал глубокий вдох, медленно выдохнул.
– Наверное, тебе было трудно, – сказал он.
– Ты и понятия не имеешь – как.
– Ты хотя бы останешься на вечеринку?
– Конечно.
Пилчер подался к ней и поцеловал ее в щеку. Не смог вспомнить, когда делал это в последний раз.
– Я должен поговорить с Алиссой, – сказал он.
– После вечеринки мы распрощаемся.
Она встала.
Серое платье от «Шанель».
Волнистые серебряные волосы.
Он наблюдал, как Элизабет грациозно идет к дубовым дверям.
Когда она исчезла, Пилчер подошел к своему столу.
Поднял трубку телефона.
Набрал номер.
Арнольд Поуп ответил на первом же гудке.
* * *Если бы Хасслер смог оценить напиток, то это было бы лучшее шампанское, какое он пробовал в жизни, но нервы давали о себе знать.
Это место было нереальным.
Поговаривали, что на прокладку тоннеля, взрывные и земляные работы ушло тридцать два года. Ярлычок с ценой, должно быть, перевалил за пятьдесят миллиардов. В пещерном складе мог бы поместиться целый флот 747‑х[43], но интуиция подсказывала Хасслеру, что настоящие деньги были вбуханы в то помещение, в котором он стоял сейчас.
Помещение размером с супермаркет.
Сотни агрегатов величиной с автомат для продажи напитков стояли здесь, насколько хватало глаз, шипя и гудя. Некоторые из них выпускали белый газ, испарения качались в десяти футах над полом. Хасслер как будто шел сквозь холодный голубой туман. Потолка не было видно. Холодный воздух был чистым, ионизированным.
– Вы бы хотели увидеть ее, Адам?
Этот голос заставил его вздрогнуть.
Хасслер повернулся и оказался лицом к лицу с Пилчером. Тот выглядел щеголем в похрустывающем смокинге, с узким высоким бокалом шампанского в руке.
– Да, – сказал Хасслер.
– Туда.
Пилчер повел его по длинному проходу к задней части помещения, а потом – по другому проходу между механизмов.
– Вот и пришли, – сказал он.
Тут была клавиатура, датчики, индикаторы и цифровая надпись: «Тереза Лиден Бёрк. Дата консервации: 19.12.13. Сиэтл, штат Вашингтон».
Внизу в передней части аппарата тянулась полоса толстого стекла в два дюйма шириной. Сквозь нее виднелся черный песок и светлое пятно – часть щеки Терезы.
Хасслер невольно прикоснулся к стеклу.
– Мы собираемся начать, – сказал Пилчер.
– Она спит? – спросил Хасслер.
– Ни один из наших анализов – а их было проведено множество – не показывает ни малейшего уровня чувствительности во время консервации. Активность мозга отсутствует. Самый долгий период, какой пребывали в консервации объекты нашего исследования, – девятнадцать месяцев. Все время, пока они находились в таком состоянии, никто не докладывал ни о какой чувствительности.
– Значит, вот на что это похоже, когда гаснет свет?
– Что-то вроде того. Вы улучили минутку, чтобы прочитать памятку в вашей комнате? Все ее получили.
– Нет, я только что прошел медицинское исследование и сразу явился сюда.
– Ну, тогда вас ожидает несколько сюрпризов.
– Из вашей команды все погружаются в консервацию нынче ночью?
– Была отобрана маленькая группа тех, кто останется еще на ближайшие двадцать лет. Они будут продолжать собирать провизию. Позаботятся о том, чтобы у нас имелась новейшая технология. Закончат кое-какие дела.
– Но вы погружаетесь.
– Конечно. – Пилчер засмеялся. – Моложе я не становлюсь. Я предпочел бы отложить оставшееся мне время для грядущего мира. А теперь нужно вернуться туда.
Хасслер последовал за ним в пещеру.
Люди Пилчера ждали там – все разряженные в пух и прах. Мужчины в смокингах, женщины в коротких черных платьях.
Он, улыбаясь, забрался на деревянный ящик и окинул взглядом толпу.
При свете гигантского шара, свисающего на тросе со скалы наверху, Хасслеру показалось, что глаза Пилчера затуманились от чувств.
– Сегодня вечером мы приближаемся к концу тридцатидвухлетнего пути созидания. Но, как и любой конец, это к тому же начало. Говоря «прощай» знакомому миру, мы предвкушаем будущий мир. Мир, который ждет нас через две тысячи лет. Я возбужден. Знаю, что и вы тоже. И, может быть, вы в придачу боитесь, но это нормально. Страх означает, что вы живы. Раздвигаете пределы. Нет приключения без страха, и, господи, все мы на краю самого поразительного приключения.
Он поднял очки на лоб.
– Мне бы хотелось предложить тост. За вас – за всех до единого, кто зашел со мной так далеко и собирается совершить этот последний прыжок веры. Я обещаю, что парашюты раскроются.
По толпе пробежал нервный смех.
– Благодарю вас. Благодарю за ваше доверие. За вашу дружбу. Это – за вас!
Пилчер выпил.
Все выпили.
У Хасслера начали потеть ладони.
Дэвид взглянул на наручные часы.
– Одиннадцать вчера. Пора, друзья мои.
Пилчер передал свой бокал Пэм. Расстегнул галстук-бабочку и отбросил его. Снял пиджак и уронил на скалу. Люди начали аплодировать. Он сбросил с плеч подтяжки и расстегнул плиссированную рубашку.
Теперь начали раздеваться и остальные.
Арнольд Поуп.
Пэм.
Все мужчины и женщины рядом с Хасслером.
В пещере стало тихо.
Слышалось лишь шуршание одежды, которую снимали и бросали на пол.
Хасслер думал: «Какого черта?»
Но очень скоро, если он не присоединится к происходящему, останется единственным одетым человеком в помещении, и это почему-то казалось еще худшим, нежели раздеваться перед совершенно незнакомыми людьми.
Он снял галстук-бабочку, затем – костюм.
Спустя две минуты сто двадцать человек стояли в пещере нагишом.
Пилчер сказал со своего пьедестала:
– Извиняюсь за холод. С этим ничего не поделаешь. И, боюсь, там, куда мы отправляемся, будет еще холоднее.
Он слез с ящика и босиком направился к стеклянной двери, которая вела в зал консервации.
Войдя туда, Хасслер уже спустя тридцать секунд начал неудержимо дрожать – отчасти от страха, отчасти от холода.
В проходах образовались очереди, люди в белых лабораторных халатах направляли движение.
Приблизившись к одному из них, Хасслер сказал:
– Я не знаю, куда идти.
– Вы не прочитали памятку?
– Нет, простите, я только что получил…
– Ничего страшного. Как вас зовут?
– Хасслер. Адам Хасслер.
– Идемте со мной.
Лаборант проводил его к четвертому ряду и показал в проход между машинами со словами:
– Ваша посередине слева. Поищите табличку с вашим именем.
Хасслер последовал по проходу за четырьмя голыми женщинами. Казалось, испарения стали плотнее, и его дыхание вырывалось на холоде па́ром. Под подошвами его босых ног металлическая решетка над камнем была холодной, как лед.
Он прошел мимо мужчины, который забирался в машину.
Вот теперь ему стало по-настоящему страшно.
Рассматривая каждую табличку с именем, Хасслер понял, что никогда не представлял себе этого момента. Никогда к нему не готовился. Конечно, он знал, что этот момент приближается. Знал, что осознанно на такое пошел. Но почему-то подсознательно он представлял себе нечто вроде общего наркоза. Маска, опускающаяся на лицо в теплой операционной. Лампы, меркнущие в наркотическом блаженстве. И уж как пить дать он не представлял, что будет топать голым в компании сотни других людей…
Вот!
Табличка с его именем.
Его, срань господня, машина.
«Адам Т. Хаслер. Дата консервации: 31.12.13. Сиэтл, штат Вашингтон».
Он рассмотрел кнопочную панель. Непонятный набор символов.
Поглядел налево и направо, но остальные уже исчезли в своих машинах.
К нему подошел еще один лаборант.
– Эй, можете меня выручить? – спросил Хасслер.
– Вы не прочитали памятку?
– Нет.
– Тогда понятно.
– Пожалуйста, не могли бы вы просто мне помочь?
Лаборант набрал что-то на клавиатуре и пошел дальше.
Раздалось шипение пневматики, как будто вырвался сжатый газ, а потом передняя панель машины приоткрылась на несколько дюймов.
Хасслер открыл ее до конца. За ней была тесная металлическая капсула. Маленькое сиденье и подлокотники из черного сплава, а на полу – контуры человеческих ступней.
Негромкий голос в голове Хасслера прошептал: «Ты выжил из ума, к чертям собачьим, если собираешься забраться в эту штуку».
Но он все равно это сделал, шагнув внутрь и примостившись на ледяном сиденье.
Из стен выстрелили оковы и сомкнулись вокруг его лодыжек и запястий.
Сердце его неистово заколотилось, когда дверь с грохотом закрылась, и он впервые заметил пластиковую трубку, которая змеилась по стене, заканчиваясь иглой ужасающих размеров.