– Пока.
Алессандро отступает на несколько шагов.
– Мы ведь скоро увидимся? Ты ведь не исчезнешь снова? – спрашивает Линда, шагая назад спиной.
– Кто знает…
С этими словами Алессандро уходит. Линда смотрит ему вслед и, когда он растворяется в вечерних сумерках, возвращается к лестнице. В голове – водоворот мыслей. Инстинктивно она засовывает руки в карманы и ощущает, что в одном из них ее уколол какой-то предмет.
Это ее гребешок со стразами, который она потеряла той ночью в Париже!
И все происходит будто в одно мгновение. Линда ощущает, что сейчас может лишиться чувств, сердце бешено бьется, глаза блестят. Она обессиленно садится на ступеньку.
Вот он, недостающий кусочек мозаики. Вот он. И всегда был у нее на виду – почему она не поняла это раньше?
Глава 7
Небо над улочками Баирро Алто и Баиша пугающе черное. Едва Линда вышла из дома, как разыгрался настоящий всемирный потоп: проливной дождь стеной, холодный ветер, кружащий листья. Люди на улице ищут убежище. А Линда продолжает бежать, наперекор ледяным каплям, бьющим по лицу и голым коленкам. Она пробежала пол-Лиссабона – пролетела стрелой, как дикий зверь. Дыхание прерывистое, икры разрываются от боли. Злость и бессилие – вот что она испытывает и продолжает бежать, метр за метром, кажется, что сердце вот-вот разорвется на части.
Линда видит синюю вывеску отеля. И только сейчас замечает, что промокла до нитки, майка прилипла к телу, шорты насквозь вымокли, ноги в кедах хлюпают, как в болоте.
Дождь стихает, оставляя в воздухе густую серо-синюю дымку. Она вытирает кеды о коврик у порога и встряхивает мокрые волосы каким-то детским движением. Потом распахивает стеклянные входные двери и, словно безумная, подлетает к стойке ресепшена.
Она очень устала, но ей удается немного унять дыхание.
– Добрый вечер, меня зовут Линда Оттавиани, – представляется она мужчине за стойкой.
Вид у нее не слишком презентабельный, и она это понимает, поэтому старается говорить как можно увереннее.
– Мне нужен синьор Деган, – говорит она твердо.
Она впервые так называет Але: ей кажется, что она говорит о ком-то незнакомом, поэтому чувствует неловкость.
– Конечно. Одну минутку, – консьерж берет трубку телефона и набирает номер. – Только проверю, в номере ли он, – добавляет мужчина, глядя на Линду немного сурово.
Его взгляд еще больше ее стесняет. Алессандро просто обязан быть в номере, не может быть, чтобы он уже уехал. Если это так, клянусь, я убью его собственными руками.
Но когда до нее донесся его голос, она расслабляется и глубоко вздыхает.
– Можете подниматься, – говорит консьерж, кладя трубку на место. – Он ждет вас в номере 305. Лифт – в конце коридора, направо, – добавляет он, наклоняясь и указывая направление.
– Спасибо, – отвечает Линда.
– Не стоит, – отвечает тот, прощаясь с ней кивком головы.
– До свидания, – говорит Линда и бежит к лифту, думая в этот момент только об одном.
Она нажимает кнопку вызова, снова и снова, но проходит минута, а двери по-прежнему закрыты. Линда решает подняться по лестнице – в конце концов, всего три этажа, пустяки по сравнению с тем, сколько она пробежала. Между тем она так устала, что с каждой ступенькой ей кажется, что она преодолевает гору, но ждать больше нельзя, и сдаваться сейчас было бы глупо. Наверху ее ждет неизвестность, для которой ей потребуется оставшаяся энергия.
Тяжело дыша, Линда поднимается на третий этаж и сразу замечает в середине коридора приоткрытую дверь. Должно быть, это и есть номер 305? Интуиция ей подсказывает, и ее, как магнитом, тянет к этой двери. Сердце стучит, как бешеное, в голове, в животе, кровь пульсирует в конечностях.
В дверях появляется Алессандро. Он ждал ее прихода задолго до того, как консьерж сообщил об этом. Линда подходит к нему, она так бежала, что грудь ее вздымается, с волос капает вода, но взгляд решительный, руки сжаты в кулаки.
– Входи, – произносит Алессандро.
Он берет ее за руку и ведет в комнату, закрыв дверь ногой, будто боится, что она передумает и уйдет. Линда строго смотрит на него, потом резко достает гребешок и швыряет его на кровать с таким презрением, будто это скорпион или еще какое-то ядовитое животное. Она не может ждать ни секунды и хочет знать всю правду прямо сейчас.
Алессандро видит ее состояние и решает, что лучше начать первым, чем потом защищаться.
– Не верю. Не может быть, чтобы ты не поняла, что это был я.
Линда запускает пальцы в свои мокрые волосы, дергая их почти до боли.
– Нет, Але. Наверное, мы слишком долго были далеко друг от друга… – пытается съязвить Линда, видно, что она готова вцепиться в него. – О боже, я чувствую себя полной идиоткой… – произнося эти слова, она слышит, что ее голос дрожит.
Изнутри поднимается злость, она сильнее желания узнать правду, одолевавшего ее мгновение назад. Алессандро уходит и возвращается с большим полотенцем, протягивая его Линде.
– Вот, вытрись. Ты вся промокла, а я не хочу, чтобы ты заболела. Особенно теперь, когда ты готовишься к ответственному шагу…
Он улыбается, и Линда видит в его улыбке горечь. Она выхватывает у него полотенце и начинает отчаянно вытирать волосы. Потом резко стягивает с себя промокшую насквозь майку и остается в одном спортивном бюстгальтере. Вытирает плечи и руки, затем перекидывает полотенце через шею, как бы стараясь прикрыться.
Какая она трогательно хрупкая и прекрасная, думает Алессандро. Он чувствует непреодолимое желание обнять ее, прижать к себе и успокоить, но сейчас не время, и он это знает.
– Сядь, – он указывает на кровать.
Увидев ее, беззащитную и растерянную, Алессандро вдруг ощутил то, что никогда прежде не испытывал.
– Нет. Я лучше постою, – холодно отвечает Линда.
Она соблюдает безопасное расстояние, но не сводит с него глаз: ей нужно получить объяснение. О многом она догадалась, но остальное предпочитает услышать от Алессандро – во всех подробностях.
– Да говори же, черт возьми! Ты ведь для этого меня сюда позвал, разве нет? Я жду.
Алессандро тяжело вздыхает, с прямотой глядя на нее.
– Ладно, ладно. Ты права. Начнем с начала.
И он начинает свой рассказ о том периоде, когда жил в Париже. Лондонское агентство, с которым он работает, направило его снимать репортаж об уличном искусстве для публикации по случаю запуска нового журнала. Это глянцевое издание, совершенно не в его стиле. Но тема была любопытная, и он согласился. Алессандро знал, что Надин живет там (они переписывались какое-то время после ее разрыва с Томмазо, хотя между ними больше ничего не было), и вспомнил, что она не раз говорила об увлечении искусством, встречах с творческой элитой Парижа, а главное, о начинающих художниках. Поэтому он решил ей позвонить. Без каких-либо обязательств и конкретных целей. Они встретились на открытии выставки Роберта Мэйплторпа в Гран-Пале, где Надин представила его своим друзьям-фотографам.
Было в этой женщине что-то привлекательное, они нравились друг другу. Это было ясно. Но их отношения ограничились физическим влечением, которое исчерпалось в ту ночь на вилле. В Париже между ними ничего не было. То, что случилось потом, в некотором смысле произошло само собой: она пригласила его на пару светских вечеринок, где не преминула представить ему других художников, галеристов и прочих деятелей искусства. Такому одиночке, как Алессандро, казалось невероятным, сколько у нее было знакомых. Однажды Надин рассказала о маскараде – разумеется, умолчав, что на нем будут и Линда с Томмазо. Она сообщила это в последний момент, когда он уже пришел на праздник.
– Надин испытывала какое-то садистское удовольствие, – рассказывает Алессандро. – Она явно что-то задумала – это было видно по недоброму блеску в глазах.
Линда мысленно возвращается в тот день, в музее, и лишь теперь осознает всю странность ее приглашения.
– Она так настаивала, чтобы мы пришли на этот праздник. Хотела, чтобы мы встретились… но зачем?
Своим ответом Алессандро развеивает ее сомнения.
– Она хотела создать неловкую ситуацию, встать между тобой и Томмазо. Так и не смирилась с тем, что ты увела его у нее. Это высокомерие было всего лишь маской. На самом деле она считала, что ты его недостойна, и сказала мне об этом тогда в Париже. Зато мы с тобой, по ее мнению, всегда нравились друг другу, но боялись в этом признаться.
«Поверь мне, – сказала она, – иногда в маске люди более искренни, чем без нее».
Алессандро улыбается и продолжает рассказ:
– Это было местью оскорбленной женщины, и мне не хотелось участвовать в такой игре и становиться ее пешкой. Первым порывом было сразу снять маску и обнять тебя. Но ее слова – «на самом деле ей нужен только ты» – никак не выходили у меня из головы. Эта мысль не давала мне покоя. Не знаю, почему, но я вновь почувствовал, как кровь забурлила в жилах, начал думать о всякой бессмыслице… Может быть, я выпил лишнего, но когда я увидел тебя с Томмазо – ты была совершенно на себя не похожа, – на меня накатила такая тупая злость, какой я не испытывал никогда в жизни. Не знаю, была ли это ревность, разочарование, досада оттого, что не я с тобой рядом. В общем, благодаря уловке Надин у меня с глаз будто спала пелена, и я почувствовал то, что так долго отказывался замечать. По-своему, этот трюк сработал.
Алессандро проводит рукой по подбородку и какое-то время молчит, собираясь с мыслями. Линда, не дыша, смотрит на него.
– Главное то, что мне нужно было услышать эти слова от кого-то. То, что я люблю тебя, я понял лишь тогда.
На секунду он умолкает.
– Вернее, в тот момент я решил принять это для себя.
Линда вздрагивает. Она чувствует, как по телу пробегает дрожь. Его слова повисают в воздухе, а потом, будто образуя волну, сбивают с ног.
– Что… что ты говоришь, Але? – спрашивает она еле слышно.
Она не может подобрать слов, не знает, куда девать глаза, что думать. Может, она ослышалась или он шутит? Это вполне в его духе, он всегда любил пошутить и заставать людей врасплох.
Но Алессандро серьезен и продолжает говорить:
– Я не знаю, когда это произошло. Если подумать хорошенько, мне кажется, что я влюбился в тебя с первого взгляда, когда мы еще были детьми и твердили друг другу, что мы друзья. С того дня, как мы занимались любовью в пещерах, я решил, что ты станешь моей навсегда. Мы рассказывали друг другу все, делились всем, но была одна вещь, о которой мы никогда не решались спросить друг друга. И теперь я понял, почему: я боялся потерять тебя, будто знал, что однажды жизнь разлучит нас. Я не хотел обманывать себя, чтобы потом заново привыкать к жизни без тебя. Каждый раз, видя тебя все эти годы – не важно, где ты и с кем, – я чувствовал, что ты моя несмотря ни на что. Это означает лишь одно: я любил тебя тогда и люблю сейчас. Ты навсегда поселилась в моем сердце.
Линда понимает, что его слова – точка невозврата, и их нельзя стереть из памяти. Она в смятении и задыхается от потока неожиданных слов. Хотя, может быть, не такие они и неожиданные.
– Но почему? – шепотом спрашивает она. – Почему ты до сих пор ничего мне не говорил? Почему, черт возьми, ты молчал все эти годы и решил сказать об этом только сейчас?
Она с трудом сдерживает слезы.
– Я же говорю… боялся тебя потерять. А может быть, просто трусил. Думаю, что, вернувшись из Вьетнама, я был готов признаться в своих чувствах. Но тогда ты выбрала его, и мне оставалось только отойти в сторону. Ты была с человеком, который спас меня. Мне казалось, так будет справедливо, я думал, ты заслуживаешь его больше, чем меня, ведь он всегда с тобой, надежный, не то что я, вечно в разъездах; я не мог дать тебе того, чего хотел. Поэтому я убедил себя, что будет лучше снова исчезнуть. Я продолжал врать себе, что могу жить без тебя.
Линда растерянно смотрит на него. Она чувствует, как к горлу подступает комок, ноги подкашиваются. Надо сесть, иначе недолго свалиться на пол. Она с трудом доходит до кровати.
Алессандро пододвигает стул и садится рядом, возвращаясь к тому вечеру в Париже.
– Когда я подошел к тебе в саду, то совершенно растерялся. Ощущения, которые я пережил, опьянили меня. Я не знал, что сделаю в следующий момент. Может быть, мне хотелось просто поговорить с тобой, снять маску и сказать: «Привет, это я». Но потом, когда ты оказалась так близко и я почувствовал твой запах, такой родной и вместе с тем чувственный, во мне будто что-то щелкнуло, я не знаю, что это было… но уверен: ты тоже это почувствовала. Я хотел, чтобы ты снова стала моей. Мы поцеловались, а потом все произошло так естественно, что никто из нас не противился этому.
Линда отводит взгляд, охваченная волной воспоминаний о тех волшебных минутах, которые столько времени не давали ей покоя, и она то и дело заставляла себя выбросить все это из головы. Алессандро берет ее за подбородок и хочет, чтобы она посмотрела ему в глаза.
– Я был растерян не меньше тебя, Линда… Я не знал, что говорить, что делать, я так запутался, что мне только и оставалось бежать без оглядки. Ловушка, подстроенная Надин, сработала идеально, но попал в нее только я.
Линда не узнает своего друга детства Але, всегда готового отпустить очередную шуточку. Такого уверенного в себе, легкого, как мотылек, не загружающего себя тягостными мыслями, которые омрачили бы его мир. Сейчас он будто заблудился в лабиринте, как и Линда, смущенная и охваченная противоречивыми чувствами. Она до боли сжимает в руке гребешок. Слова Алессандро наполняют ее злостью. Но в глубине души она понимает, что больше всего ее бесит то, что она так поздно узнала, кто был незнакомцем в маске. Линда с трудом сдерживает слезы, готовая расплакаться.
– Черт, ты не имел права! Ты должен был сказать, что это ты! Ты должен был, должен… – кричит она ему в лицо.
Дамба разрушена бурным потоком.
– Поверь мне, Линда. Я хотел тебе сказать, очень хотел! С той ночи я только об этом и думал. Даже убедил себя в том, что ты узнала меня, но предпочла сделать вид, что ничего не произошло. Может быть, ты хотела оставить все как есть, потому что у тебя была своя жизнь, Томмазо, и ты хотела забыть о случившемся.
Линда обхватывает голову руками, качает ею из стороны в сторону, будто хочет прогнать неприятные мысли. Ее глаза, как два неспокойных озера, наполнены болью. Она сбрасывает полотенце и надевает все ту же мокрую майку, шмыгая носом, как маленькая беззащитная девочка.
– Я долго терзался сомнениями, но, в конце концов, решил, что ты должна все знать – иначе я сойду с ума.
Он смотрит ей в глаза, и Линде кажется, что она тонет в их бездонной черноте.
– Не поверишь, но именно в тот момент я получил твое письмо. Называй это как хочешь – телепатией или еще как-нибудь – мне показалось, что ты меня услышала. Поэтому, когда я прочел, что ты хочешь сказать мне что-то важное, у меня появилась надежда, что теперь и ты готова… Я убедил себя, что ты обо всем догадалась, а может быть, знала и сама хотела со мной поговорить. Поэтому я немедленно отправился в путь, не раздумывая, чтобы наконец встретиться с тобой и поговорить. Лицом к лицу.
Алессандро пожимает плечами.
– Остальное ты знаешь. Для меня было потрясением увидеть тебя в свадебном платье… И думаю, мне не удалось это скрыть.
Вспоминая ту сцену в гостиной с Томмазо, Алессандро становится неловко, хотя подобные переживания не в его характере.
– Может быть, было бы лучше просто уйти, ничего не сказав тебе, но я не могу. Я слишком долго ждал, и ждал напрасно, и хоть ты и помолвлена с ним, я больше не могу молчать. Ты должна знать.
Он сглатывает, делает глубокий вдох. Ему трудно говорить, но это необходимо.
– Ты должна знать, а там – делай то, что считаешь нужным. Я пытался подавить это дурацкое чувство, клянусь, старался не обращать внимания, запереть в клетку, быть благоразумным и вести себя хорошо. Но не смог.
Он обнимает Линду за руки Линды и наклоняется, упершись локтями ей в колени.
– То, что жило во мне, взорвалось. И вдруг мне все стало ясно. Я любил тебя всегда. – Он прижимается лбом к ее лбу. – Линда, я люблю тебя. И любил вчера, и год назад. И буду любить тебя всю жизнь.
Одно мгновение – и снова эта неконтролируемая сила, сметающая все на своем пути. Их губы ищут друг друга и сливаются в отчаянном поцелуе, давая небольшое облегчение, но ничего не обещая.
Вдруг Линда резко отстраняется, глаза ее опухли от слез. Она переполнена противоречивыми чувствами, пробуждающими в ней необъяснимую злость. Она отталкивает Алессандро так, будто обожглась.
– Хватит. На этом и закончим, – выдыхает она ему в лицо.
Она вскакивает с дивана, и за несколько секунд расстояние между ними увеличивается. Поцелуй еще горит у нее на губах, и она хочет вырвать их, чтобы не ощущать этот вкус.
– Я не могу простить тебя, Але. Просто не могу. Как я могу смириться с тем, что ты со мной сделал? С той ночи в Париже моя жизнь стала другой – и в этом твоя вина. А теперь ты вернулся, чтобы снова поставить все с ног на голову! И даже не предупредил меня!
Голос у нее хриплый, слова даются с трудом, мысли обрывистые и путаные. Она не знает, чему верить.
– Это не любовь, а обычный эгоизм, вот что это такое. Мы знаем друг друга двадцать лет, а ты понял, что любишь меня, только тогда, когда я вот-вот выйду замуж? Только сейчас? Надо же, какое совпадение!
Линда повышает голос, лицо и уши горят, внутри все кричит от боли.
– Знаешь, в чем дело? Ты просто не можешь смириться с тем, что я теперь буду не только твоей. Твоя подруга Линда, которая всегда ждет тебя, всегда готова прийти на помощь, ничего не прося взамен. Можно уезжать и приезжать без предупреждения, она все равно будет тебя любить, она ведь знает, какой ты. Ты привязан ко мне до глубины души, – и клянусь, я в это верю! – но ты никогда меня не любил! Потому что, если бы это было так, уверяю тебя, за все это время я это заметила, мой дорогой Але…
Линда будто выплевывает эти слова с какой-то незнакомой прежде злостью. Ей так больно, что она старается извергнуть их, чтобы освободиться. Алессандро слушает ее, не перебивая. Он никогда не видел ее в такой ярости. Линда меряет комнату шагами и бормочет, будто разговаривает сама с собой.