В конце концов, думает Линда, мы с ним всегда общались молча, как через астрал, и всегда были близки. Сердцем и разумом.
Где же ты теперь, Але? Это не важно. Но я все равно люблю тебя, и мне так хочется, чтобы ты был здесь и радовался вместе со мной.
Линда прекрасно помнит их молчаливый диалог. И боль в душе то и дело давала о себе знать. Лишь в последнее время ранка стала заживать – а может быть, она просто к ней привыкла и перестала обращать внимание. А спустя полгода рана окончательно затянулась, и Линда чувствует себя совершенно счастливой. Семейная жизнь идет отлично. И она может сказать, не кривя душой, что потеря Алессандро стала жертвой для обретения счастья. Линда поняла: любой выбор требует жертв, подразумевает отказ от чего-то, как говорит всегда Томмазо. И пусть в данном случае жертва слишком велика – теперь это не важно, все позади. Назад дороги нет.
Она выключает DVD-плеер, кладет пульт на столик, допивает зеленый чай и потягивается. Уже почти четыре часа, и пора собираться: в пять у нее встреча в центре города с новыми клиентами – супругами Мендоза, аристократической парой, владельцами виллы в квартале Рестело. После работы у консула Блази Линде удалось создать нечто вроде клиентской базы. Карлотта была в восторге от результата и принялась всем рекламировать услуги Линды. Так, благодаря сарафанному радио Линда может похвастаться, что у нее появились, пусть и немногочисленные, ценители таланта. Она делает лишь первые робкие шаги. Уже то, что она начала работать и получила немного финансовой независимости, наполняет ее гордостью.
Когда Линда говорит по-португальски, никто больше не замечает, что она итальянка, – и это еще одна победа. Лиссабон – ее город. Он пленил ее. Линда повторяет это каждое утро.
После встречи с четой Мендоза (которые, хоть и аристократы, совсем не такие снобы, как Гримани, и (слава богу!) не помешаны на горизонтальных душах), Линда буквально на лету запрыгивает в такси и едет до Шиаду. Томмазо уже ждет ее в «Бразилейра» на аперитив с Блази. Из-за пробки, образовавшейся от Рестелу до Шиаду, она потратила на дорогу почти полчаса – быстрее было бы добраться на метро. А все из-за Томмазо, который вечно твердит, что надо брать такси. К тому же, по его мнению, с которым Линда совершенно не согласна, в некоторые часы общественный транспорт небезопасен.
Она выходит на Праса Луис де Камоенс и идет к кафе. Вот и Фернандо Пессоа, неизменно сидящий за столиком в галстуке-бабочке и шляпе, положив ногу на колено другой ноги. Этот благородный джентльмен наблюдает за прохожими, молча размышляет о жизни и будто хочет поведать какую-то тайну. Для бронзовой статуи он кажется невероятно живым и отлично смешивается с толпой.
Немного приподнявшись на девятисантиметровых каблуках, которые, конечно, совсем не то, что двенадцатисантиметровые, она замечает Томмазо и других, сидящих за столиком, и приветственно машет им рукой. Да, самое время для хорошего аперитива. Что может быть лучше, чем под открытым небом наслаждаться закатом и чудесным теплом мартовского денька? Это ее вторая волшебная весна в Лиссабоне.
Линда медленно подходит к столу.
– С приездом! – Томмазо встает, приветствуя ее, и целует в щеку.
– Привет, любимый, – Линда чмокает его в губы. Затем пожимает руку Блази.
– Добрый вечер, Этторе, как дела? – Недавно они перешли на «ты».
Она с улыбкой приветствует его супругу, целуя ее в обе щеки. По крайней мере, внешне они производят впечатление подруг.
– Ты была у Мендоза? – с любопытством спрашивает Карлотта.
– Да, – отвечает Линда с радостью в глазах.
– И как они тебе показались?
Она старается припомнить детали.
– Надо сказать, что они очень милы и гостеприимны.
– Отлично, я рада, что они тебе понравились, – Карлотта с гордостью улыбается. – Графиня Консуэло может показаться немного желчной, но если найти к ней подход, увидишь, что она довольно приятная женщина.
– Да, я заметила. Но уверяю тебя, что в Италии я привыкла к клиентам и посложнее! – улыбается Линда и кивает Томмазо.
– Как я, например? – вмешивается он.
Она обожает, когда Томмазо подтрунивает над собой. Это так редко случается…
– О чем ты, любимый? С тобой я отдыхала, – с иронией отвечает Линда.
– А ведь я для тебя старался. Нарочно стимулировал тебя, милая, чтобы ты проявила свои сильные стороны! – невинно парирует он.
– Так я еще и благодарить тебя должна за то, что ты заставил меня горбатиться, как каторжную? – спрашивает Линда, приподняв бровь.
– Разумеется! – отвечает Томаззо полушутливо-полусерьезно. – Работа помогает избавиться от пороков, порождаемых ленью, – декламирует он пафосным тоном завсегдатая светских вечеринок.
– Вот именно! – присоединяется и Блази. – Кто же это сказал?
Он чешет затылок, будто пытаясь вспомнить имя.
– Сенека, «Письма к Луцилию», – приходит ему на помощь Линда. – Как, ты разве не знаешь, что это любимая цитата моего мужа? – добавляет Линда, уже привыкнув к тому, как часто он ее повторяет.
И снова она поражается странному эффекту, который на нее производят эти слова.
Мой муж.
Но теперь не время для интимных размышлений. Время пить и веселиться.
– И чтобы ты знал, я прекрасно себя чувствовала в сладостной лени, полной пороков… – заканчивает Линда, и все улыбаются, в том числе и Томмазо, который смотрит на нее и шутя неодобрительно качает головой.
– «Работа – это проклятие, которое человек превратил в удовольствие». Эмиль Чоран, – парирует Карлотта, стараясь не ударить в грязь лицом перед Томмазо. – Эта цитата мне нравится больше.
– С языка сняла, – одобрительно кивает Линда, оглядываясь в поисках официанта.
– Ну, раз уж пошли цитаты… – включается Блази, прочищая горло, – «Работа помогает прогнать три величайших зла: скуку, порок и нужду». Так писал Вольтер в «Кандиде».
– Ну хватит! – вмешивается Линда. – Мы сюда пришли отдыхать, а не философствовать!
Она терпеть не может, когда непринужденная беседа превращается в соревнование по эрудиции между Томмазо и консулом, как это уже не раз бывало. Скукотища! К тому же, в этом случае она оказывается на чужой территории и не может достойно ответить на вызов.
– Ты права, Линда. Хватит играть в профессоров, мальчики!
Какое счастье, что Карлотта ее поддерживает. Она тоже нетерпеливо оглядывается.
– Да где этот официант? Я умираю от жажды. Такое место – и заставляют ждать…
Тем временем мужчины, пользуясь моментом, возобновляют беседу «для посвященных». Блази обращается к Томмазо:
– Как я и говорил, Белли, посредничество с «Миллениум БиСиПи» будет нелегким, – говорит он задумчиво. – Напоминаю, что это главный банк страны.
– Знаю, консул, но присутствие итальянской компании в этом секторе чрезвычайно важно… – отвечает Томмазо, который всегда обращается к Блази учтиво и на «вы».
Линда уже не может слушать. С конкурсом цитат она еще может смириться, но только не с разговорами о работе. Карлотта, смирившись, поворачивается спиной к мужу и придвигает стул ближе к Линде.
– А знаешь, милая, я должна тебя поблагодарить, – внезапно заявляет она.
– За что? – удивленно спрашивает Линда.
– Твоя идея была просто потрясающей, – глаза Карлотты загораются. – Устроить сауну в бывшей прихожей с выходом в сад… Умница. Мне очень понравилось!
– Уже обновила? – спрашивает Линда.
– Да, на днях. Я туда поставила все самое лучшее, что есть на рынке. Древесина канадского гемлока, кожаная обивка, весь дизайн «made in Italy». Она великолепна! – восхищенно говорит Карлотта. – И это настоящее блаженство: выходишь – и сразу в бассейн!
На ее лице выражение мечтательного блаженства.
– Вы обязательно должны прийти и опробовать ее, найдите свободный вечерок…
– Конечно, Карлотта, я с удовольствием приду, – кивает Линда и добавляет: – Ах да, и не забудь, что та зеленая кнопочка на стене включает хромотерапию, а синяя – ароматерапию. А если захочется расслабляющей музыки, нажми центральную кнопку. Я поставила туда шикарную установку Bose.
– Вот видишь! – Карлотта разводит руками. – Я ничего этого не знала! И сама ни за что не догадалась бы… Ты обязательно должна приехать и все мне показать.
– Обязательно. Ты же знаешь, я всегда в твоем распоряжении, – улыбается Линда.
Она ценит, что Карлотта старается найти повод для встречи в непринужденной обстановке. Но стоит Линде лишь подумать, что придется быть с ней наедине, это не вселяет в нее энтузиазма.
Они с Карлоттой уже ходили вместе за покупками и в кино. Сначала Линда с радостью принимала эти приглашения, желая перешагнуть грань между приятельскими отношениями и дружбой. Но, в конце концов, ей пришлось смириться с тем, что Карлотта предпочитает соблюдать определенную дистанцию: советы по покупкам она с радостью принимает, да и фильм не прочь обсудить, но никаких намеков на близкие дружеские отношения, никаких разговоров о чувствах и личной жизни. Между ними всегда была стена официальности, которая рикошетом отражала любую попытку сблизиться. Так Линда постепенно смирилась с реальностью: их отношения с Карлоттой ограничивались шлифовкой собственных личностей.
Они с Карлоттой уже ходили вместе за покупками и в кино. Сначала Линда с радостью принимала эти приглашения, желая перешагнуть грань между приятельскими отношениями и дружбой. Но, в конце концов, ей пришлось смириться с тем, что Карлотта предпочитает соблюдать определенную дистанцию: советы по покупкам она с радостью принимает, да и фильм не прочь обсудить, но никаких намеков на близкие дружеские отношения, никаких разговоров о чувствах и личной жизни. Между ними всегда была стена официальности, которая рикошетом отражала любую попытку сблизиться. Так Линда постепенно смирилась с реальностью: их отношения с Карлоттой ограничивались шлифовкой собственных личностей.
Наконец к их столику подходит молодой официант.
– Добрый вечер, – улыбается он, демонстрируя ослепительно белые зубы. – Чего угодно господам?
– Для меня – амаргинью, – говорит Линда.
Это один из ее самых любимых португальских напитков: миндальный ликер, который подают с капелькой лаймового сока.
Томмазо бросает на нее косой взгляд. В последний раз она переборщила, и ему пришлось тащить ее домой под руки. Он, в общем, тоже неплохо провел время, но повторять не хотелось бы. Во всяком случае, не перед Блази.
– Не волнуйся, Томми… – подмигивает ему Линда.
Она прекрасно знает, как он ненавидит, хотя, наверное, больше подошло бы слово «стесняется», своего уменьшительно-ласкательного имени на людях, но сейчас Линда не хочет ощущать его суровый взгляд.
– Амаргинья для госпожи, – официант делает пометку в своем блокноте. – Вам, господа?
Томмазо и Блази заказывают порто, а Карлотта – лимонный швепс: она, как всегда, воздерживается и пьет только безалкогольные напитки. Во всяком случае, твердит об этом при каждом удобном случае, но кто знает, так ли это, когда она дома.
Спустя несколько минут официант возвращается с заказами. Обслуживает сначала женщин, затем откупоривает порто и наливает по глоточку Томмазо и Блази, попробовать. Они одобрительно кивают и отпускают молодого человека.
Линда с наслаждением пьет свой миндальный ликер. Они с Томмазо непрестанно обмениваются заговорщицкими жестами и взглядами. На мгновение отведя взгляд, она смотрит на небо и, любуясь мягким оранжевым светом, чувствует, что ей здесь и в самом деле хорошо. С ним и его друзьями.
Конечно, это совсем не то, что ее компания в Венето; что-то сейчас вытворяют Карло, Раффаэле, Сальво, Вале… А Марчелла? Интересно, помирилась ли она с мужем? Потом ее мысли неизбежно возвращаются к Але, но Линда старается прогнать их.
Она смотрит на консула и его жену: вот уже больше года, как она регулярно с ними встречается; за это время их отношения улучшились, но все равно развития нет. С ними никогда не достичь той естественности, все настолько отфильтровано и выверено, облачено в форму кажущейся близости. Но Линда научилась любить друзей Томмазо такими, какие они есть. Она видит в них только хорошее, стараясь не умереть от скуки во время разговоров. Когда любишь человека, нужно научиться ладить и с теми, кто его окружает и кто ему дорог, – это один из важных компромиссов в любви.
– Как насчет того, чтобы прогуляться до Музея моды и дизайна? – предлагает Карлотта.
Ну, наконец-то кто-то проявил инициативу, думает Линда.
– Открылась выставка дизайна икон поп-арта восьмидесятых.
– Правда? – Глаза Линды загораются, как и всякий раз, когда она слышит волшебное слово «дизайн».
– Да, – отвечает Карлотта. – А сегодня вечером в виде исключения она открыта до десяти. Идем?
– Конечно! Я бы там вообще поселилась! – восклицает Линда.
И не лукавит – по меньшей мере, раз в месяц она приходит в музей для того, чтобы просто побродить.
– Этторе, что скажешь? – спрашивает Карлотта мужа.
– Идем, – соглашается Блази. – Хоть ноги немного разомну.
– Я попрошу счет, – говорит наконец Томмазо и первым встает.
Отлично.
Спустя несколько минут вся компания подходит к Руа Аугуста, живого сердца Байши. В центре пешеходной зоны, в двух шагах от Триумфальной арки, расположен Музей моды и дизайна, восьмиэтажное здание, вмещающее сотни экспонатов, созданных самыми именитыми стилистами и дизайнерами мира: Филипом Старком, Арне Якобсеном, Масанори Умеда, Томом Диксоном, Вивьен Вествуд, Джоном Гальяно, Анишем Капуром, Тьери Мюглером, Кристианом Лакруа, Ромео Джильи.
Все эти имена Линде прекрасно известны. И она их обожает. Каждого – по-своему.
Они входят и тут же погружаются в сюрреалистическую атмосферу этого места, некий гибрид декораций фильма Тарантино и концерта Depeche Mode.
– Какое интересное сочетание, – восклицает Карлотта, увидев коктейльные платья от Christian Dior 1956 года бок о бок с финскими стульями Ээро Сааринена.
Но Линда почти ее не слышит. Она завороженно любуется платьем со штампами Campbell от Уорхола, лежащем на одной из икон поп-арта, легендарном диване в виде губ Studio 65.
Томмазо и Блази слегка отстали и о чем-то тихо переговариваются. И судя по их лицам, это явно не беседа об искусстве, а очередной международный заговор.
– Конечно, в семидесятых произошла революция, зато в восьмидесятых было самое раздолье для творчества! Должно быть, тогда была такая свобода самовыражения, о которой мы сегодня можем только мечтать, – размышляет Линда вслух.
– В самом деле, сейчас складывается ощущение, будто бы восьмидесятые вернулись – даже по интерьерам заметно, – взволнованно соглашается Карлотта.
– Вот-вот, – кивает Линда.
Внезапно за их спинами материализуется Блази.
– Милая… – он мягко берет Карлотту под руку, и она оборачивается.
– Что такое, Этторе?
– Мне только что позвонили из министерства, – отвечает он, помахивая своим BlackBerry. – Нужно возвращаться в посольство.
– Что, прямо сейчас? – На лице Карлотты читаются удивление и разочарование.
– Да, сейчас, – Блази неубедительно показывает свое разочарование. – Прибыл министр иностранных дел. – Он разводит руками, как будто говоря: «Что мне еще остается делать?» – Он должен был приехать завтра утром, но вот явился раньше. К сожалению.
– Ясно, – только и произносит Карлотта.
Этторе обращается к Томмазо и Линде:
– Прошу нас извинить, продолжайте без нас.
Он хлопает Томмазо по плечу:
– Белли, завтра мы вместе встречаемся с министром.
Карлотта прощается с ними, целуя их в обе щеки, потом шепчет Линде:
– Жду тебя к себе в гости, сходим в сауну и поплаваем в бассейне. Не забудь… когда-нибудь нам за это воздастся!
– Надеюсь! Насчет сауны – будь спокойна! – отвечает Линда с напускным энтузиазмом. – Скоро увидимся.
Когда уходят Этторе и Карлотта, Томмазо и Линда осматривают экспонаты на остальных этажах музея. На последнем – в огромном зале с полом и несущими колоннами из необработанного бетона и стенами, облицованными голым кирпичом, их ждет коллекция фотографий под названием Faces: снимки лучших международных фоторепортеров.
На портретах – все они в черно-белом изображении – запечатлены лица людей из разных уголков мира, собранные по континентам: Африка, Америка, Европа, Азия и Океания.
– Мне нравится такой порядок экспозиции, – замечает Линда.
Фотографии, напечатанные на холсте, подвешены деревянными прищепками к металлической проволоке.
– Они скопировали твою идею, потому и нравится! – хмыкает Томмазо, он все еще помнит фотоинсталляцию в ее Голубом доме.
Линда продолжает внимательно разглядывать мельчайшие детали изображений: даже оттенки черного и белого подчеркивают необычную игру света и тени. Дойдя до Азии – некоторые портреты тайских женщин завораживают! – Линда не может отвести взгляда от одного снимка: лицо ребенка, которое она, кажется, уже где-то видела. Эта улыбка, заснеженная гора на заднем плане, необычное сочетание черного и белого, – все это кажется ей смутно знакомым.
Линда читает подпись под фотографией: Горы Хангай, Монголия, – и чувствует, как сердце подпрыгивает, а потом – еще сильнее, когда она видит имя автора: Алессандро Деган.
Это лицо ребенка она видела на последней открытке, которую он прислал ей в Голубой дом.
Линда оглядывается и замечает другие фотографии Алессандро – есть даже несколько из Вьетнама, на них изображены дети, которых эксплуатировали на фабриках. И он из-за этого рисковал собственной жизнью. Алессандро всегда был таким: поднять планку чуть выше, сделать нечто большее, чем подсказывают осторожность и здравый смысл, это вполне в его стиле.
Линда чувствует, как сердце сжимается все сильнее. Глухая боль ей почти приятна, но этого никто не заметил бы по ее лицу. Линде кажется, что Але рядом с ней, она словно слышит его голос: эти фотографии говорят за него.