— Доброе утро! — послышался приглушенный голос Капитана-Императора. — Ты выглядишь уставшей. Опять работала всю ночь?
— Нет, просто не спалось, — ответила Ризель. — Я пока что не хочу браться за новый перевод… слишком уж сильное впечатление оставил предыдущий…
— Что верно, то верно. Но ты хорошо потрудилась. Принцесса улыбнулась краем рта: это была едва ли не первая похвала из уст отца за долгое-долгое время. Обычно он предпочитал ее отчитывать — ровным голосом, спокойно и безжалостно. Он препарировал ее поступки, как алхимик препарирует полуживого зверька, а Ризель оставалось лишь терпеть… и учиться. Всякий раз, попадая в эту комнату, она превращалась в маленькую девочку, которая однажды увидела то, что не предназначалось для нее, и тем самым предопределила собственную судьбу.
Но это не может длиться вечно.
— Скажи, как обстоят дела с черным флотом? «Черный флот, да…»
— Торрэ как раз вчера был у меня с докладом. Все идет по плану… за исключением нескольких мелочей. Думаю, через четыре месяца я пущу его к тебе, чтобы сообщить о результате.
— Мелочи? — Блики на поверхности маски застыли, как если бы отраженный свет впитался в серебро, стал его частью. — Какие?
Ризель вздохнула и начала пересказывать все, о чем накануне говорил Торрэ, главная императорская ищейка. Перед ее внутренним взором неожиданно возникло его лицо — ухмыляющаяся физиономия, смотреть ни которую без содрогания было невозможно. Торрэ был данном клана Скопы, одним из лучших, но лет пять назад в бою с пиратским капитаном потерял правый глаз и большую часть правой щеки. Имя этого пирата в последнее время Ризель слышала все чаще — некий Кристобаль Крейн, загадочная и неуловимая личность. Если верить слухам, он всякий раз ловко ускользал из самых изощренных ловушек, меняя внешность, а уж о его фрегате и вовсе болтали кракен знает что: будто корабль растворяется в тумане, чтобы потом появиться в другом месте, как если бы его переносил по воздуху сам Великий шторм. Противоречивые описания сходились в одном: у фрегата были зеленые паруса. Еще говорили, что у самого Крейна разноцветные глаза. «Когда-нибудь мы снова встретимся, — однажды обмолвился Торрэ. — Я, так и быть, разрешу ему самому выбрать, какой из них лишний!» Из-за черного флота Ризель приходилось встречаться с ищейкой гораздо чаше, чем хотелось бы, — и она, жалея о том, что Крейн не довел дело до конца, постепенно прониклась симпатией к странному капитану и его невероятному кораблю).
— …такова обстановка, — закончила Ризель. — Право слово, лучше бы ты его сам выслушал. Я ведь могу о чем-то и забыть.
— О-о, ты опять умаляешь свои достоинства! Принцессе показалось, что слух обманывает ее… но император в самом деле рассмеялся. Воистину, он нынче был в очень благодушном настроении. — Я-то знаю, что ты запоминаешь в мельчайших подробностях все, что видишь и слышишь. Ладно. Кажется, я вконец тебя измучил государственными делами… так и быть, пусть Торрэ сам ко мне придет сегодня вечером. — Он чуть помедлил. — Даю тебе неделю отдыха. Выспись, расслабься — можешь даже устроить бал, я разрешаю.
Не найдя, что сказать, Ризель поклонилась.
— Иди. Не буду тебя задерживать.
Принцесса вышла из покоев Капитана-Императора в полной растерянности. Что все это значило? Быть может, он почувствовал себя лучше и в скором времени в Яшмовом дворце опять появится настоящий хозяин?..
Она понятия не имела, радоваться нужно или огорчаться. За годы вынужденного затворничества Аматейна его дочь, без сомнения, узнала немало государственных тайн — в том числе тех, о которых прочие советники Его Величества даже не догадывались, — но все-таки она не строила иллюзий относительно собственной роли в управлении Империей. «Я всего лишь инструмент. Перо, которое изображает на бумаге знаки, повинуется руке; гитара не издаст ни звука, пока ее струн не коснутся пальцы барда. Я воплощаю в жизнь его желания и мечты… но значит ли это, что у меня не может быть собственных?» Аматейн взвалил на нее эту нелегкую ношу лишь потому, что так сложились обстоятельства: ее старший брат сгинул где-то на севере, младший — пал жертвой бешеных пардусов, сбежавших из Садов Иллюзий. Даже если Аматейн все еще способен зачать ребенка, кто-то должен править Империей сейчас.
Да, он ее любит… по-своему. Но есть вещи, которые он любит намного больше. — Фаби, мы идем в сад.
Воробышек невидимой тенью последовала за хозяйкой; Ризель не надо было даже оглядываться, чтобы ощутить присутствие подруги. Что-то странное было в этой неуклюжей девчонке с перепуганным взглядом; Ризель и сама не знала, отчего остановила выбор именно на Фаби, но пока что жалеть об этом не пришлось. Воробышек была скромной, исполнительной и молчаливой — что еще нужно для служанки, пусть даже она гордо именуется «подругой принцессы»? И все-таки Ее Высочество чувствовала: настанет день, когда слабость Фаби обернется силой.
Они спустились по широкой лестнице, чьи перила украшали изображения самых разных животных; морды тварей, хоть отдаленно напоминавших пардусов, были сбиты. Попадавшиеся на их пути придворные низко кланялись, а дамы опускались на холодный мрамор, шурша богатыми одеждами и блистая драгоценностями, — платье Ризель на их фоне выглядело вызывающе просто, равно как и полное отсутствие украшений. Белый — цвет траура; она продолжала скорбеть по младшему брату, хотя его кости давно покоились в земле. Об этом шептались, но принцессе было наплевать.
«Можешь устроить бал», — сказал Аматейн. Ей в самом деле придется так поступить, потому что принцессам положено интересоваться танцами и нарядами, а не государственными тайнами. Если она этого не сделает, Его Величество может призадуматься, и тогда настанет конец всему. Нет, ее жизни ничего не угрожает — все-таки единственная наследница престола! — но свободы она точно лишится.
Холодные коридоры Яшмового дворца остались позади; Ризель и Фаби шли по присыпанной гравием садовой дорожке. Осень безраздельно царствовала здесь — деревья стояли, словно облитые кровью. Много лет назад неподалеку располагался вход в Сады Иллюзий, надежно защищенные от беспощадного времени невидимым щитом, проработавшим очень долго. Но даже самые надежные люди предают, а самые надежные механизмы ломаются, и Ризель хорошо помнила, как и почему Сады уменьшились почти на треть. Впрочем, они были столь огромны, что эту перемену восприняли не очень тяжело.
Та часть садов, что осталась за пределами восстановленного купола, влилась в круговорот времен года и очень быстро пришла в запустение. Садовники Его Величества попросту не знали, как следует ухаживать за деревьями и цветами, чтобы они не погибали зимой, — ведь холода в этих широтах бывали суровыми. Уже через несколько лет на месте изысканного сада возник самый настоящий лес, который с успехом держал оборону от всех попыток его облагородить… а потом Ризель заявила, что берет его под свою опеку.
Вот так и появился возле Яшмового дворца сад принцессы — одичалый, своенравный, свободный. Она почти каждый день гуляла по его заросшим тропам, предаваясь размышлениям, и именно здесь прошлой весной случилось нечто весьма любопытное.
Тот день выдался спокойным и ясным…
…Солнце светило; посреди ветвей, прячась в молодой листве, пела птица. Накидка Ризель оказалась слишком теплой, и принцесса замедлила шаг, все внимание обратив на безнадежно запутавшуюся шнуровку воротника. Фаби, как обычно, следовала позади.
Потом птица замолчала.
Тело Ризель отреагировало быстрее разума: она рванула шнуровку и бросилась вниз по склону, а ее накидка осталась висеть в воздухе над тропой, сохраняя очертания человеческого тела. Миг спустя плотную ткань пробила стрела с черным оперением.
— Фаби! — крикнула принцесса, прижимаясь к дереву. — Ты жива?
Это было глупо — тотчас же в ствол ударилась вторая стрела. Нападавший был вооружен не привычным арбалетом, а луком и мог не тратить время, натягивая тетиву. Ризель осторожно выглянула из-за дерева, рискуя получить новую стрелу точно в лоб: там, откуда она спустилась в овраг, не было ни души.
— Я здесь, — послышался робкий голосок… и листва высокого дерева дрогнула. Ризель вскочила, уже не заботясь о собственной безопасности, взмахнула рукой — от внезапного напряжения ее сердце забилось чаще, в ушах загудело.
Неизвестный свалился с ветки, словно мешок с мукой.
— Все хорошо… — пробормотала принцесса, выбравшись обратно на тропу. Фаби сидела на земле, тяжело дыша, — последняя стрела оцарапала ей руку. Сама Ризель не пострадала, хотя выглядела не лучшим образом: в изорванном платье, перепачкавшаяся в грязи, со спутанными волосами. Но в тот момент ей меньше всего хотелось думать о внешности. Несостоявшийся убийца пришел в себя довольно быстро и первым, что он увидел, был кинжал, повисший в точности напротив его сердца. Если это и напугало незнакомца, на его лице страх не отразился.
— Кто ты такой? — спросила Ризель, не особенно надеясь получить ответ. — Мне кажется, я тебя где-то встречала…
На вид ему было под шестьдесят. Худое лицо в морщинах и пятнах, узкие губы и длинный нос… да, она его видела. И не один раз.
— Ты слуга лорда Рейго.
Он еле заметно улыбнулся, а потом проговорил приятным низким голосом:
— У вас просто отменная память, Ваше Высочество.
— Как твое имя? — спросила принцесса, не обратив внимания на его слова.
— Разве это имеет значение? — был ответ. Ризель повторила вопрос, и острие кинжала прорезало кожаную куртку на груди странного человека.
— Хаген.
— Зачем ты пытался меня убить, Хаген?
— Я убивал вовсе не вас, принцесса, — очень спокойно ответил слуга лорда Рейго. — Моей целью был…
— Только не надо рассказывать про узурпатора, который ведет Империю к гибели! — торопливо перебила Ризель. — Про императора, ставшего воплощением распада и гниения всего того, что еще сто лет назад цвело и благоухало. Я знаю наизусть басни, которые так любят борцы за свободу!..
— Тогда мне остается лишь молчать, — покорно согласился Хаген. — Вы сами все сказали, Ваше Высочество.
Ризель с негодованием взглянула на своего почти что убийцу, и от внезапной догадки ей сделалось холодно. Он выглядел старым, но разве может пожилой человек взобраться на высокое дерево и просидеть там долгое время в ожидании, пока она придет? Был всего один способ проверить, справедливо ли ее предположение, и Ризель не собиралась медлить.
Колчан, который она сняла с тела Хагена, пока тот еще был без сознания, перевернулся. Стрелы одна за другой взмыли в воздух и застыли в непосредственной близости от лица того, кто выдавал себя за слугу. Ризель взглянула на них, задумчиво хмурясь. Где-то год назад ей попалась в руки любопытная книга… кто мог знать, что она окажется столь полезной?
— Фаби, подойди-ка сюда! — скомандовала принцесса. — У тебя не скоро появится шанс увидеть такое.
Хаген лежал неподвижно, вжавшись в землю. Стрелы висели в воздухе над его лицом: острия наконечников касались висков, скул, переносицы и подбородка. На самом деле точек было гораздо больше, но она решила выбрать самые важные — и по тому, как изменился его взгляд, поняла: не ошиблась.
— Стоит мне захотеть, и твоя физиономия украсится шестью неглубокими порезами, — сказала Ризель. — Сущий пустяк — заживут, даже шрамов не останется. Только вот сдается мне, ты после этого уже ни на что не будешь годен, Хаген… или на самом деле тебя зовут иначе?
— Имя настоящее, — еле слышно ответил мужчина. — Лучше сразу меня убейте.
Дело приобретало интересный оборот: на ее жизнь покушался не кто-нибудь, а оборотень-пересмешник. Магус. Изгнанник…
— Понимаешь, Фаби, если надрезать мышцы в этих местах, он уже никогда не сможет менять обличье, — сказала она, обращаясь к подруге. — Видишь, как высоко оборотни ценят свой дар? Превыше жизни.
— Выше его мы ценим только честь! — вновь послышался хриплый голос Хагена. — Твой отец лишил нас всего, оставив только месть, поэтому…
— Тише, тише, — мягко перебила Ризель, улыбаясь. — Ты говоришь, как мальчишка. Ну-ка, покажи мне свое настоящее лицо!
Недолго поколебавшись, оборотень закрыл глаза и глубоко вздохнул. Морщины на его лбу и под глазами исчезли первыми — осталась лишь упрямая складка между бровями, — кожа потемнела и натянулась. Принцесса наблюдала за трансформацией затаив дыхание; она не очень-то верила, что пересмешники в самом деле способны изменять обличье. Но вот перед ней живое доказательство сухих книжных слов…
— Восхитительно! — не сдержалась Фаби. Ее можно было понять и простить: лицо Хагена стало совершенно другим, изменились даже форма носа и очертания скул. Чуть резковатые черты смягчила ироничная улыбка, и Ризель на мгновение ощутила легкую растерянность — они догадалась, что пересмешник на самом деле молод, но откуда ей было знать, что он к тому же красив?
Прежними в нем остались только хитрый прищур глаза и… волосы.
— Они такие, — сказал Хаген, проследив за ее взглядом. — Я родился седым.
«Как и я…»
Ризель стоило немалых усилий взять себя в руки.
— Вот что, Хаген. Ты можешь не верить, но Капитан-Император вовсе не опечалился бы, случись со мной что-то нехорошее. Это… трудно объяснить.
Против всех ее ожиданий, пересмешник поверил сразу.
— Но если ты и впрямь хочешь отомстить за свой народ, я могла бы тебе кое-что предложить.
— Я весь внимание, — сказал Хаген. — Только, Ваше Высочество, уберите оружие… — Она выполнила его просьбу с усмешкой. — Я позабыл, что у цапли есть когти…
— …Ваше Высочество?
— Да, Фаби. — Взгляд принцессы был задумчивым и туманным. — Мы идем в наш сад. И никто не помешает мне растить в нем те деревья, которые мне нравятся…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЮГ
Две фигуры кружатся, то сближаются, то вновь расходятся. Этот танец необычайно красив и смертельно опасен, но тем, кто за ними наблюдает, так часто приходилось смотреть в лицо Великому шторму, что о смерти они думают в последнюю очередь, а вот жутковатую красоту оценить способны, как никто другой.
Две фигуры кружатся в красноватом свете факелов.
Эти двое хорошо знают свое дело, даже слишком. Поначалу оба веселят толпу, вызывая крики и восхищенные возгласы: их мастерство отточено годами практики, проверено в длинной череде схваток. И лишь потом один из них понимает, что забавы кончились.
Другой это знал с самого начала.
Биться не в полную силу гораздо сложнее, чем обрушиться на противника и сразу сломить его волю, уничтожить. Если приходится скрывать, на что ты способен, то нужно быть готовым ко всему, просчитывать каждый шаг.
Промахнуться.
А потом еще раз.
Пропустить удар — на белой ткани рубашки тотчас расплывется алое пятно, — зашипеть от боли. Оглядеть мутным взглядом собравшихся, сделать вид, что вот-вот потеряешь сознание.
И когда обрадованный противник ринется в атаку, вновь собраться и…
…начать все сначала.
Ты и в этом деле мастер, Кристобаль.
Капитан Крейн, великий притворщик…
Когда Сатто унесли с поля боя живым, но истекающим кровью, капитан «Невесты ветра», тяжело дыша, повернулся к Скодри. Зубастый наблюдал за схваткой с каменным лицом — казалось, старого пирата совершенно не волнует, кто выйдет победителем, — но теперь он смог улыбнуться и кивнул своему… другу? Крейн, взмокший от пота, ослабевший от двух легких ран, улыбнулся в ответ и поклонился.
Этот молчаливый обмен любезностями удивил лишь тех, кто знал о произошедшем три дня назад, но даже они так и не сумели понять, остались ли Крейн и Скодри друзьями.
А спрашивать обоих было бесполезно…
«…и теперь меня из-за этого мучает бессонница».
— Мастер Эрдан, вам тоже не спится? — робко спросил вахтенный.
Корабел с улыбкой кивнул. Была уже глубокая ночь, но он поднялся на палубу, потому что устал ворочаться с боку на бок, рискуя свалиться с узкой койки. Еще до рассвета предстояло начать подготовку к отплытию — хлопотное дело, которое капитан давным-давно переложил на его плечи без малейших угрызений совести. Впрочем, за годы на борту «Невесты ветра» Эрдан научился предугадывать приказы Крейна, иной раз — дословно, поэтому не боялся, что после выхода в море капитан хватится какой-нибудь важной мелочи.
— Да вот, хотел понаблюдать за облаками… — сказал он. Оправдание было не из лучших, но вахтенный — им оказался Сандер — простодушно согласился. Из всех матросов «Невесты» этот был самым безотказным и бестолковым: готовый помочь любому — только попроси! — он вот уже третью ночь добровольно нес собачью вахту.
— Похоже, утром будет дождь, — проговорил матрос. Такие низкие облака… и я слышу, на том берегу залива кто-то играет на гитаре… — Он закрыл глаза и приложил к губам сирринг, с которым не расставался даже во сне, всего мгновение продлилась тишина, а потом полилась грустная ночная музыка. Она была тихая и спокойная, но Эрдану вдруг показалось, что над «Невестой ветра» сгущается тьма.
— Просто ты слышишь музыку там, где ее нет… — сказал он невпопад, желая лишь развеять странные чары сирринга. Сандер прекратил играть и поднял руку, призывая мастера-корабела к молчанию. Ждать долго не пришлось: вскоре с другого берега и впрямь послышались гитарные аккорды. Беспокойство Эрдана усилилось: ему показалось, гитара и сирринг переговариваются друг с другом на незнакомом языке, который они, люди, не поймут никогда.