Живописная и гостеприимная с виду, она расположена сразу за пределами Уигтауна, среди полей, рядом с границей прилива реки Блэднок, через дорогу от симпатичного крошечного паба, увешанного внушительными корзинами. Когда я туда приехал, по двору и инфоцентру с недоуменным, растерянным видом, как и положено в таком возрасте, бродили двое полуторамесячных котят, Херес и Бурбон.
На самой вискикурне работает, по сути дела, один человек. При столь малом объеме производства и щадящем графике все операции выполняются поэтапно, одним работником, у которого все под контролем. Для работы в инфоцентре и ухода за территорией требуется гораздо больше рук, чем для производства виски. В «Блэдноке» царит непринужденная атмосфера, в которой витает ощущение нежности. Кроме того, за экскурсию здесь очень благородно берут по однму фунту с человека, то есть руководство не хочет грести деньги лопатой инфоцентра, забывая при этом о виски. Дистиллерия хорошо вписалась в местную инфраструктуру: бывший цех розлива превращен в просторный зал (этакий современный эквивалет средневекового рыцарского зала) со сценой, барной стойкой, а также уймой места для танцев и общего веселья. Здесь явно отмечают свадьбы и дни рождения. Пусть в этот солнечный день здесь нет посетителей, если не считать нашей маленькой группки, но атмосфера располагает к буйному веселью.
Весьма слабо торфянистый (3 ч/м), легкий, цветочный, бодрящий напиток равнинного характера. Я уже купил бутылку двадцатитрехлетней выдержки крепостью 56 градусов из линейки «редких молтов»: это довольно сильный, динамичный виски, обладающий определенной легкостью, как рапира в сравнении с саблями и мечами, более тяжелого, более северного виски. Первая партия нового разлива, выпущенная после смены владельцев «блэднока», поступит в продажу только в 2010 году; интересно будет выяснить, как изменится характер этого виски с годами. Обстановка здесь дружелюбная, персонал, похоже, неравнодушный. Остается пожелать этим людям всего самого доброго и напомнить себе, что нужно будет проследить за дальнейшей судьбой этого предприятия и его виски.
На обратном пути останавливаюсь в Уигтауне. Это книжный город Шотландии. Здесь надеются превратить его в северный Хей-он-Уай [72](Hay on Wye), а пока этого не произошло (хотя бы в силу меньшего числа книжных магазинов), он успешно развивается и живет. Один из магазинов целиком посвящен научной фантастике и смежным жанрам. Неплохо. Борюсь с собой, чтобы ограничиться только двумя магазинами и таким количеством книг, какое смогу унести в руках. Еду назад вдоль побережья и по трассе А75. Семьсот первая дорога на Моффат в обратном направлении тоже воодушевляет.
Фальшивая камера наблюдения в Твидсмюире тут как тут.
На дворе июнь; я приступил к работе над книгой. Сейчас у нас гостят сестра Энн, Сьюзен, и ее муж Фил, а также родители Энн – Денис и Криста, поэтому Энн не страдает от одиночества и недостатка внимания, когда я сижу у себя в кабинете и стучу по клавишам. В марте мы – конечно, вместе с Денисом и Кристой – отдыхали на Кипре (ремарка: в Писсури как на грех выпал снег), а до этого, в ноябре, слетали с Филом и Сью в Берлин, попавший в число моих любимых городов после того, как я в 1975 году автостопом добрался туда от Гамбурга. Ремарка: температура воздуха, как и следовало ожидать, «надцать» градусов ниже нуля. У нас была пересадка в Бирмингеме, и я купил журнал «Виски». Во-первых, к тому времени я уже подписал договор на книгу, а во-вторых, в журнале была статья о берлинских виски-барах. Ни в один из них мы не попали, но зато побродили по Шарлоттенбургу, а потом наведались в другой дворец, оплот розничной торговли – «КаДеВе». Это монументальный универмаг, два верхних этажа которого отданы на откуп чревоугодию. По сравнению с этими двумя этажами ресторанный дворик лондонского универмага «Хэрродс» выглядит как уличная забегаловка. Нет, серьезно, если когда-нибудь окажетесь в Берлине, обязательно посетите «КаДеВе»; если вас хоть сколько-нибудь интересуют еда и напитки, эти два верхних этажа предстанут перед вами уголком рая.
Впоследствии я выписал себе журнал «Виски» – исключительно в исследовательских целях.
Теперь я вошел в рабочий ритм, не забывая при этом о хозяйственных делах, а чтобы при преимущественно сидячем образе жизни хоть как-то поддерживать себя в форме, вместо коротких прогулок по деревне отъезжаю подальше на машине и брожу по лесам и холмам.
Впрочем, остается еще посетить несколько дистиллерий и продегустировать кое-какие скотчи. Жертвами принудительных экспедиций по вискикурням должна стать ни о чем не подозревающая чета Обаси.
Продвижением моих книг раньше занималась Мишель Ходжсон. Теперь она сотрудничает с «Гардиан» и «Индепендент», а в свободное от работы время, как и полагается начинающему беллетристу, пишет романы, но в течение лет десяти именно она организовывала мои рекламные туры по стране, а затем по две недели кряду водила по книжным магазинам для встреч с читателями.
То же самое она делала и для других писателей, но поскольку я выдаю по роману в год, за эти десять лет ей, видимо, пришлось терпеть меня дольше, чем любого другого бумагомарателя. Несмотря на это, она подружилась и с Энн, и со мной. Мы так сблизились, что спальня для гостей в нашем доме получила название «Ходжсон-люкс». Наша дружба не прервалась и после того, как Мишель уволилась из издательства «Литтл, Браун».
Как и Гарри с Роджером, Мишель относится к категории друзей «лет на одиннадцать младше меня». Девочка очень серьезно подходит к сбору материала. Без малого полгода жила на острове Гваделупа, сделав его местом действия своего романа, а пару лет назад уехала в Бенин, на границу с Нигерией, и готовит следующую книгу.
И в первом, и во втором уголке Земного шара говорят на французском языке; Мишель владеет им свободно, а к тому же ей требовались жаркие экзотические страны, но что еще важнее – жаркие экзотические страны с минимальным количеством англоговорящих туристов. Из чувства долга мы с Энн провели с Мишель неделю на острове Гваделупа, но на Бенин нас уже не хватило.
Может, оно и к лучшему. В Бенине она подхватила малярию. К счастью, это оказалась не самая тяжелая форма, и дело обошлось без рецидивов, но симптомы, которая описывала Мишель, были крайне неприятными. Она сравнительно легко отделалась еще и потому, что в самый тяжелый период за ней ухаживал молодой нигериец по имени Том Обаси. Через пару месяцев они поженились.
О нашем с Роджером двойственном отношении к Брэду
Брэдли Адамс – видный, рослый, плотный человечище спокойного, но безудержного нрава, страстный любитель снимать и смотреть фильмы, причем его увлеченность заражает даже меня, вечного киноскептика. Он стал продюсером «Вороньей дороги» и, если найдутся деньги, будет продюсировать экранизации моих книг по сценариям Роджера. Брэдли – неисчерпаемый источник забавных историй о кино (многие из которых придуманы им самим). Он компанейский парень и, не выпячивая себя, на всех производит неизгладимое впечатление.
Однажды мы с Брэдом и Роджером сидели в тайной подпольной штаб-квартире продюсерской компании Брэда в Сохо (я обычно плутаю, когда ищу это место; оно и в самом деле находится в подвале). Мы собрались за столом в кабинете, предназначенном, наверное, для работы над сценариями, но скорее походившем на комнату для персонала, зал для отдыха, офицерскую столовую или нечто подобное, пили вино и болтали. Мы с Роджером собирались встретиться с Мишель, которая вернулась из Африки, а после присоединиться к Брэду, чтобы я мог продолжить сбор материала для романа «Мертвый эфир» (для этого требовалось посетить крупный рождественский прием, который устраивала киностудия Working Title Films в помещении Королевского автомобильного клуба на Пикадилли, затем перейти в клубы «Граучо» и «Сохо-хаус», а под конец – в клуб «Сенчури», где я когда-то бесподобно оттянулся, да так, что тут же об этом забыл и вспомнил только через год, когда в нем же, по случайному совпадению, назначили презентацию моей книги. После этого мы вернулись в «Клэридж» и ночь напролет трепались ни о чем).
Итак, перед уходом из секретного бункера для встречи с Мишель я сказал Брэду, что она съездила в Африку и подцепила там две сущности на букву «М»: малярию и мужа. Я не заблуждался относительно своего высказывания – оно едва ли было верхом остроумия, но от писателя всегда ожидают таких реплик, и мне иногда сложно выходить из образа. А Брэд только кивнул и сказал: «Сперва комар, потом кошмар».
Мы с Роджером переглянулись и помрачнели.
Это мы здесь писатели, это мы должны создавать остроты, забавные диалоги и шутки. Не продюсерское это дело. Кроме того, нам редко удается с ходу придумать что-нибудь из вышеперечисленного: чтобы родить лаконичную и хлесткую реплику, которая звучала бы как спонтанная, приходится корпеть не один час (во всяком случае, создается впечатление, что эта работа занимает долгие часы).
Итак, перед уходом из секретного бункера для встречи с Мишель я сказал Брэду, что она съездила в Африку и подцепила там две сущности на букву «М»: малярию и мужа. Я не заблуждался относительно своего высказывания – оно едва ли было верхом остроумия, но от писателя всегда ожидают таких реплик, и мне иногда сложно выходить из образа. А Брэд только кивнул и сказал: «Сперва комар, потом кошмар».
Мы с Роджером переглянулись и помрачнели.
Это мы здесь писатели, это мы должны создавать остроты, забавные диалоги и шутки. Не продюсерское это дело. Кроме того, нам редко удается с ходу придумать что-нибудь из вышеперечисленного: чтобы родить лаконичную и хлесткую реплику, которая звучала бы как спонтанная, приходится корпеть не один час (во всяком случае, создается впечатление, что эта работа занимает долгие часы).
Естественно, мы тут же указали Брэду на основополагающее профессиональное разграничение, но, по-моему, этот негодяй не прислушался.
Как бы то ни было, теперь вы, наверное, понимаете, за что мы любим этого парня и за что – когда он отмачивает нечто подобное – оченьсильно его ненавидим.
Итак, Мишель и Том остановились у нас в комнате для гостей, переименованной в «Обаси-люкс». Мы идем в ресторан «Омар Хайям», а вернувшись домой, долго играем на бильярде. Это потому, что мы с Томом оба азартны, но мне везет больше. Том – беззаботно-жизнерадостный парень, забавно выражающий свои мысли. Он строен, как кипарис (точнее, как черный тополь), но объявляет, что старается ограничивать себя в еде, потому как «уязвим для расширения». Всякий, кто видит Мишель и Тома вместе, ни минуты не сомневается: эти двое женились по любви. Как и следовало ожидать, Том с трудом получил британский вид на жительство. Сейчас все уладилось, он открыл фирму по установке камер видеонаблюдения и планирует заняться торговлей с Нигерией.
На следующий день мы грузимся в M5 и направляемся в сторону острова Малл и вискикурни «Тобермори» (Tobermory). В дороге слушаем CD, классический соул: Buzzin’ – второй альбом группы Bumblebees, потом Specialist in all Styles группы Orchestra Baobab и, наконец, Loss в исполнении Исторического общества острова Малл.
По Глен-Девонскому шоссе доезжаем до Криффа (Crieff), а потом по автомагистрали А85 сворачиваем к Обану. Отрезок между Тиндрамом (Tyndrum) и Делмелли (Dalmally) со сложными изгибами и удивительно длинными прямолинейными участками кажется наиболее интересным, после деревни Лох-О мы долго едем вдоль одноименного озера, а потом через перевал Брэндер.
В горе Бен-Кру́ахан (Ben Cruachan) находится электростанция, которую я бы хотел когда-нибудь посетить. Она использует электричество, производимое другими электростанциями в непиковое время, и по ночам выкачивает воду из Лох-О в водохранилище Круахан, находящееся где-то на четыреста пятьдесят метров выше. Выключать электростанцию на ночь настолько затратно, что дешевле оставлять ее работать, нужно только найти применение вырабатываемой электроэнергии. В течение дня, когда электроэнергия наиболее необходима, воду спускают, и она течет обратно в озеро по гигантским трубам через огромный турбинный зал, выдолбленный в середине горы. Турбины вращают генераторы, и вырабатываемое ими электричество уходит на нужды общенациональной энергосистемы.
Здесь есть инфоцентр, не надо ни у кого просить разрешения – можно просто прийти и полюбоваться внушительной инженерной конструкцией, а она кажется именно такой, от которых я тащусь; но проблема в том, что мы либо торопимся на паром, как сегодня, либо возвращаемся из отпуска, мечтая наконец попасть домой, и проезжаем мимо без остановки. К тому времени, как мы спохватываемся и думаем, что неплохо бы остановиться и взглянуть на электростанцию, возвращаться уже поздно – мы от нее слишком далеко. И все же когда-нибудь.
В деревне Коннел (Connel) прошел небольшой дождь; рассекая лужи, мы ищем приливной поток Лоры, но с приливом что-то не так. Этот поток – быстрое течение, вызванное широким гребнем подводной скалы в узком проливе, через который Лох-О сообщается с морем; дважды в день, если вода достаточно высока, пролив полностью заполняется пенными волнами прибоя. Получается некий природный аналог поднимающего и спускающего механизма на горе Бен-Круахан. Даже странно, что здесь не установили приливную электростанцию.
Водопад находится в деревне Коннел (Connel), почти под мостом. Когда рельсы еще тянулись до деревушки Баллачулиш (Ballachulish), через этот старый узкий мостик стальных балок проходили и поезда, и автотранспорт; автомобили останавливались перед светофором, чтобы пропустить поезд (помню, как наблюдал это зрелище в начале шестидесятых, во время школьных каникул, когда родительская машина остановилась у моста со стороны Коннела. Паровоз громыхал на расстоянии вытянутой руки от нас. Я просто обалдел.). Но теперь мост даже без поездов слишком узок для двустороннего движения, поэтому светофоры установлены с обеих сторон.
Пароход, выйдя из гавани, проходит милю-другую, и мы прибываем в Обан (Oban). Мне всегда нравился Обан; в разгар сезона там яблоку негде упасть, припарковаться и заночевать практически негде, но, думаю, это связано с географией. Город возник вокруг гавани, а замысловатые складки рельефа, подобные тем, что укрывают якорную стоянку от открытой воды, лишний раз свидетельствуют о том, что ландшафт здесь исключительно криволинейный, с крутыми холмами, склонами и каменными утесами; равнинной местности мало. В разгар сезона, если не обязательно ехать через город, можно для быстроты и удобства миновать его с восточной стороны, воспользовавшись сетью небольших дорожек, которые я про себя называю объездами Обана; но, несмотря на головокружительную суматоху, город обладает своеобразным очарованием, а паромы, рыбацкие лодки, яхты и поезда придают ему динамичность, которая, по меркам Горной Шотландии, делает город и его окрестности необыкновенно живописными.
Как только пароход выходит из гавани, мы замечаем увитые плющом руины замка Данолли (Dunollie Castle). Я как-то забирался туда во время однодневной железнодорожной экскурсии из Эдинбурга и обошел вокруг всего замка по широкой стене. Это случилось после первой серии «Что случилось с моей машиной», в 1987 году. Тогда я очень много путешествовал поездом – меня на год лишили прав за вождение в нетрезвом виде. Тогда я сломал Джиму лодыжку, укокошил внушительных размеров «Вольво» и разрушил значительную часть одной кентской фермы. Долгая история.
На пароме я не ем ни карри из курицы, ни картошку фри.
Минуем замок Дюарт (Duart Castle) и почти сразу причаливаем в Крейгнюре (Craignure). Это еще одно излюбленное место киношников; последний фильм, в котором я видел этот город, – «Западня» [73], но в некоторых других он тоже мелькал. В Дервейге (Dervaig) останавливаемся в гостинице «Друмард кантри хаус» (Druimard Country Нouse Hotel) по соседству с прекрасным, совершенно игрушечным театриком «Литтл-Театр-оф-Малл» (Little Theatre of Mull), в двадцати минутах езды от Тобермори (Tobermory), столицы острова.
Кормят в «Друмарде» отменно, однако к завтраку выходим только мы с Мишель. Очевидно, для Тома, совсем как для Энн, «поспать и подольше поваляться» – настоящее хобби. Мне до смерти охота копченой селедки, но нам сегодня предстоит многочасовая поездка в М5, и чутье подсказывает, что лучше выбрать яичницу, дабы не нарушать путевой этикет отрыжкой. Наконец мы воссоединяемся со своими половинами и начинаем движение по узкой извилистой дороге в направлении Тобермори (Tobermory) – еще одного городка, который, как Обан, упорно льнет к земле, но отличается особой красочностью.
В разные времена Тобермори, по-видимому, чаще всех остальных шотландских городов такого размера появлялся на открытках, в журналах и на книжных обложках – и все благодаря его живописности (сейчас он стараниями «Би-би-си» все более ассоциируется с «Баламори» [74]); все здания (за исключением церкви) у излучины гавани словно только что нарисованы яркими красками основных цветов, обычно с контрастной отделкой по краям фасадов и вдоль наличников, и этот мозаичный полумесяц, огражденный лесистыми склонами, отражается в прозрачных водах. Сделать неудачные снимки такой местности способен разве что законченный фотодебил.
На вискикурне мы заявляем о своем намерении совершить экскурсию, но для полноценной группы нас не хватает. Обходя любопытные магазины народных промыслов и свечные лавки, мы знакомимся с другими желающими ознакомиться с производством.
Вискикурня «Тобермори» сразу побеждает в номинации «Самое жаркое помещение с дистилляторами». Особой жары на улице нет, но цех, где установлены дистилляторы, относительно невелик и загроможден оборудованием, и, когда поднимаешься по лестнице среди перегонных кубов на обзорную галерею, жар нарастает с каждой ступенькой. Помню, как прошлым летом шел наверх внутри самого большого среди огромных биомов под мозаичным куполом в проекте «Эдем» (Eden Project), в графстве Корнуолл, и испытал то же чувство: с каждым шагом жара и влажность нарастали. Зато в вискикурне не страдаешь от клаустрофобии: там прорубили большое новое окно, выходящее на дорогу, но пекло такое, что люди, входя в помещение, буквально вянут на глазах.