— При чем тут я, Павел Петрович?
— Анька мне сказала, что окончательно убедилась: в мужиках ей важны физические данные, а в женщине — ум. Что она давно не получала такого удовольствия, как пообщавшись с вами, и не хочет больше держать в доме дуру, а заведет лучше умную.
Поскольку завести и держать в доме, слава богу, собирались не меня, я не стала привередничать по поводу странной, несколько собачьей терминологии и молча покачала головой.
— Вот именно! — обрадовался олигарх. — Я и сам ей говорю: где ты найдешь умную моложе тридцати? А секретарша должна быть молодая, длинноногая, а то перед людьми стыдно. Но Анька же упрямая, как черт! Мне, говорит, на людей плевать, моя секретарша, сама ее и выберу. Захочу, так даже толстую, лишь бы умная была. А ведь на самом деле умная — это опасно. С дурой-то спокойнее.
— Ничего подобного! — возмутилась я, почувствовав профессиональную солидарность с неизвестной мне тридцатилетней толстой и умной кандидаткой. — Умная будет хорошо выполнять свою работу и освободит шефу массу времени. Разве это плохо? К тому же посетители будут не глазеть на ее голый живот, а заниматься тем, ради чего пришли. А конкурентам станет сливать информацию скорее уж дура.
— Почему это? Дура не сообразит.
— Дура не сообразит только одного: что, предавая работодателя, рубит сук, на котором сидит, и рано или поздно лишится хорошего места. А чтобы захотеть по легкому обогатиться, большого ума не надо. Тем более, Олеся не так проста, как это кажется. Ради денег она способна на многое.
— В чем-то вы, наверное, правы, — согласился Павел Петрович. — Я зациклился на мысли, что в смерти Аньки косвенно повинен я, поэтому, кроме Надирова, никого не принимал в расчет. А есть и другие варианты, причем их отработать будет легче. Но, Екатерина Игоревна, все-таки скажите мне честно… Надиров предлагал вам деньги?
— Деньги мне предлагали исключительно вы и Анна Сергеевна, — ехидно сообщила я. — Такое у вас щедрое семейство. Надиров всего-навсего дважды подсылал ко мне шпиона. Впрочем, вы тоже подсылали, правильно?
— Андрюху-то? Это я, конечно, зря. Он неплохой парень, но мозгов у него маловато. Надо было сразу поговорить с вами самому, да надеялся сэкономить время. И потом, не умею я с бабами разговаривать. С вами еще ничего. С вами можно говорить почти как с человеком.
Польщенная поразительным комплиментом, я милостиво заметила:
— Что вы, Андрея я шпионом не считаю. Я имела в виду других.
— Не понял, — вздрогнул Павел Петрович. — Я подсылал к вам других шпионов? Кого? Когда?
— На следующий день после того, как я беседовала с Анной Сергеевной о ее книге. Сперва ко мне под видом журналиста пришел парень от Уралова, а сразу после этого позвонила дама якобы из журнала «Лиза». Оба спрашивали, над чем я сейчас работаю, но я никому не ответила.
— Наверное, из «Лизы» тоже звонили по поручению Надирова-Уралова.
— Вряд ли. Уралов в тот момент еще не знал, что его первый шпион провалился. Ладно, а съемочную группу, по-вашему, тоже посылал Надиров? Телеканал-то был ваш.
— Съемочную группу? Какую, когда?
— На следующий день после убийства, к отделению милиции.
Лицо Иванченко побагровело.
— Мне ничего не доложили, — сквозь зубы процедил он. — Это кто-то орудует за моей спиной. Найду — вышвырну с канала. Пользуются тем, что я не могу лично за всем следить… сегодня же вызову Татьяну!
Ярость его показалась мне столь непритворной, что я побоялась спрашивать, не он ли похитил мои балетные диски и сломал смывной бачок. А также — не его ли лощеный агент постоянно бегает от меня задом наперед. Похоже, олигарх — работа нервная, бедняг лучше не раздражать.
— Впрочем, я ни одному шпиону ничего не сказала, — успокаивающе произнесла я. — По той простой причине, что сама ничего не знаю. Самая страшная тайна, которую Анна Сергеевна поведала мне о Надирове, — это обустройство им собственной дачи на казенные средства, а про Уралова — кража им идей ваших рейтинговых передач.
— Ну, этим никого не удивишь, — отмахнулся Павел Петрович. — Но Анька говорила, что раскрыла вам что-то очень серьезное. Она даже сказала — «самое сокровенное».
До меня, наконец, дошло.
— Самое сокровенное для женщины — это то, что касается ее чувств, а не чужих тайн, — пояснила я простодушному олигарху. — Ей, видимо, чего-то важного не хватало в жизни, вот она и выдумала идеальную героиню, которая прячет интеллектуальные книги в сумках от Прада.
Я запнулась, поскольку перед глазами моими неожиданно предстало странное зрелище. Возможно, именно это именуется в известной песне «то ли девушка, а то ли виденье». Ибо до того момента я была уверена, что в реальной жизни подобного не существует. Вот помните кордебалет утопленниц из кинофильма «Лев Гурыч Синичкин»? Именно на такую утопленницу больше всего походило впорхнувшее в кабинет создание.
Ростом красавица была существенно выше не только меня, но и Иванченко. Что не мешало ей балансировать на огромнейших каблуках. Неправдоподобно тонкая фигура, состоящая, казалось, лишь из обтянутых кожей костей, неожиданно увенчивалась столь мощными грудями, что даже я уставилась на них, словно завороженная. Тем более, мне наконец стал полностью ясен смысл выражения «декольте на двенадцать персон».
Разумеется, имелись еще и плечи с головой, хоть мне и трудно было снизу вверх их рассмотреть. Обращали на себя внимание распущенные платиновые волосы длиной не менее метра и боевая раскраска лица, удовлетворившая бы самого привередливого индейца.
Одежда вполне соответствовала образу. Так уж принято у них, утопленниц — обернуться большим количеством ткани, при этом оставшись почти голой.
— Поль, — мурлыкающим голосом пропела Утопленница, наклонившись так, что ее силиконовое богатство фактически вывалилось на стол. — Поль, я хочу умный лифт.
Мое потрясение, и без того немалое, резко увеличилось. Как уже упоминалось, я весьма ценю ум и хочу, просто жажду, чтобы окружающие меня люди, особенно друзья и ученики, обладали этим замечательным качеством. Более того — я приветствую его даже в животных. Однако мне как-то никогда не приходило в голову требовать ума от неодушевленных предметов. Какая замечательная идея! Хочу себе умный дом, умный шкаф, умное платье и умное ведро для мусора (пусть само выносится)!
— Что еще за умный лифт? — с подозрением осведомился Иванченко, недрогнувшей рукой отодвигая от своего носа нависшую грудь.
— В элитных домах так сейчас принято, Поль, — ничуть не смутившись, промурлыкала красавица. — Этот лифт помнит всех жильцов, опознает их и сам поднимается на нужный этаж. Вот, почитай! И на кнопку нажимать не нужно.
Она сунула Павлу Петровичу яркий проспект, но олигарх не поддался.
— Нажмешь на кнопку, руки не отвалятся. Ты хоть понимаешь, что это надо согласовывать с соседями? Один платить за всех я не намерен. Думаешь, Абрамовы дадут хоть копейку?
— А в нашем загородном особняке? — не сдавалась Утопленница. — Там соседей нет.
— Раз нет соседей, кого твой умный лифт будет опознавать? Сама б лучше ума понабралась, вот на это мне денег не жалко. Кстати, познакомься. Это Екатерина Игоревна Голицына, а это Валерия, моя супруга. Между прочим, ты прервала важный разговор. Екатерина Игоревна, не обращайте на эту дуру внимания. Вы закончили на том, что героиня прячет серьезные книжки в сумках от…
Он выжидающе замолк. Мне стало не по себе. Меньше всего люблю присутствовать при семейных разборках. Иванченко решил поставить жену на место и с присущим ему отсутствием такта занялся этим при посторонних. Вряд ли его действительно интересовало, что за сумки предпочитает Анна Сергеевна. Но он требовательно на меня смотрел, а название, как на зло, совершенно вылетело из головы. Неловкая пауза так затянулась, что я вынуждена была напрячь память.
— Какой-то известный художественный музей. Не Лувр, не Дарсе, не Уфиццы… Прадо! — обрадовалась я. — Точно, я еще там растянула ногу. Сумки от Прада.
— Музей? — удивился Павел Петрович. — Какой музей?
— Музей Прадо в Мадриде.
— У них там что, дыры в полу? Почему ногу растянули?
— Нет там никаких дыр, — вступилась за честь Испании я. — Просто у них замечательная коллекция Гойи и, в частности, его росписи из Дома Глухого. Я видела их на репродукциях и давно мечтала посмотреть оригиналы. А те оказались еще поразительнее, чем я думала. Завораживающие и запредельно страшные. От них исходит такая энергетика, что я как попала в зал, так и бродила там, словно шахтерская лошадь по кругу, не в силах уйти. И только когда споткнулась и растянула ногу, я, наконец, очнулась и убежала. Точнее, ускакала.
— Музей Прадо в Мадриде, — задумчиво пробормотал Иванченко. — Я правильно запомнил?
«Ох, — ужаснулась про себя я, — кто меня за язык тянул? Морочу бедному олигарху голову, а при отсутствии у него чувства юмора это небезопасно».
Я осторожно произнесла:
— Музей Прадо я вспомнила просто по созвучию, с Анной Сергеевной он никак не связан.
— Гойя, росписи из Дома Глухого, — не обратив на мой спич внимания, продолжил Павел Петрович и повернулся к жене: — Повтори!
— Сумки от Прада, — промурлыкала та. — Аня очень их ценила. Правда, у нас сейчас продается много подделок. Но отличить очень просто. Должны быть по-особенному прошиты швы, и каждая, самая маленькая металлическая деталь отмечена логотипом. Даже внутри.
— Да не то, дура! — рявкнул взбешенный олигарх. — Ты ведь недавно была в Мадриде, так? Что, неужели не можешь запомнить? Музей Прадо, Гойя. Тебе понравилось, потому что в этих картинах энергетика. К вечеру чтобы выучила назубок, поняла? Для начала расскажешь Абрамову, потом посмотрим.
— И растянула ногу, — подобострастно добавила испуганная Утопленница.
— Какую ногу? Думай головой! Все видят, что никакой ноги ты не растягивала! Даже врать надо уметь, понимаешь?
— Может, я пойду? — робко пролепетала я.
Иванченко махнул рукой, и я резво рванула к двери. Пусть дальше скандалят без меня!
Настя смело допивала третью чашку кофе, закусывая шоколадом. Никаких признаков отравления крысиным ядом на ней, слава богу, не наблюдалось. Мы с облегчением покинули особняк, и она рванула на работу, где ее ждала вечерняя группа, а я отправилась домой.
* * *Дома я первым делом полезла в холодильник. А вы как думали? Я сегодня даже не завтракала, поскольку после бессонной ночи проснулась почти в два и сразу принялась за обед. С тех пор у меня во рту не было маковой росинки, а времени уже девятый час.
В отсутствие мамы разносолами я себя не балую. Масло, сыр, бекон и ржаные сухарики вместо хлеба. Черт возьми, ну как на столь скудном пайке я могла потолстеть? Сухарики вообще диетический продукт. В ста граммах всего-то — я изучила упаковку — триста двадцать килокалорий… гм… я почему-то была уверена, что существенно меньше. Интересно, а в сыре? Двести девяносто. Хотя жирность сорок процентов. Это что получается, лучше есть голый сыр?
Тут бы мне остановиться, но неведомая враждебная сила заставила меня потянуться к пакету с беконом. Пятьсот шестьдесят килокалорий на сто граммов! А масло — все семьсот! И я еще удивляюсь, что толстею!
Я открыла буфет. Овощи — это диетическое, тут никто не станет спорить. В кукурузе всего девяносто килокалорий на сто граммов. Съем баночку — это будет триста шестьдесят. Или тогда уж лучше на ту же сумму налопаться сыру? Сто двадцать пять граммов — почти целый пакет. А то набьешь желудок кукурузой, а через час опять проголодаешься. Овощи и фрукты — это ведь так, баловство. Говорят, самую долговременную сытость дает шоколад. Причем желательно не молочный, а горький, в нем калорий меньше.
Я добросовестно обозрела шоколадку. Ничего себе меньше — пятьсот тридцать шесть! Почти бекон! А это что? На полке заманчиво белела коробка «Рафаэлы». Как там в рекламе? Балерина сладострастно сообщает: «Это я могу есть, потому что это от него, а он думает о моей фигуре!» Наверняка воздушные кокосовые конфетки пребывают где-нибудь на уровне ржаных сухариков. Я вгляделась — и оцепенела. Шестьсот двадцать три килокалории на сто грамм! Дальше этого — только лопать ложками сливочное масло. Что за подлость — обманывать бедных балерин! У них и без того жизнь нелегкая, а тут еще коварные мужики будут подбрасывать тебе под нос сласти…
Настроение мое резко испортилось. Где-то я читала, что желающие похудеть должны ограничиваться тысячей килокалорий в сутки. Я ела в обед картошку, зажаренную с половиной пакета бекона, сыр и шоколадку. Тысячи две наверняка есть. Остается только решить, действительно ли я желаю похудеть.
Я подошла к зеркалу. Вполне приличное зрелище, но это лишь иллюзия. А вот если повернуться боком и совершить тщательный досмотр, обнаруживается страшная вещь. Вещь называется живот, и она выпирает. У сегодняшней Утопленницы, например, на этом месте была яма. Ладно, на яму я не претендую, но пусть хотя бы будет плоско! А еще, кажется, лифчик начал врезаться в тело. Или это мне мнится?
Я судорожно распихала продукты по местам, дабы не искушали, и глубоко вздохнула. Получается, надо считать потребляемые калории. Легко сказать! На упаковках сейчас, правда, эти мерзкие сведения пишут (специально, чтобы нервировать нас, несчастных женщин), но я же не все ем из упаковок. Та же картошка, или мясо, или вообще какая-нибудь гадость из студенческого буфета. Как быть с этим? Пусть даже удастся купить таблицу калорийности (кстати, где? В книжном я ее не видела, в магазине «Диета» тоже), вечно таскать ее с собой, что ли? А как узнать вес продукта? По-моему, в буфете ничего подобного не указано. Сколько наложат, столько и ешь. И вообще, если даже предположить, что я обойду эти препоны, получается, во время каждой трапезы придется заниматься арифметикой? Нет уж, лучше лопну с жира!
Тех, кто не забыл, что я математик, подобная реакция, возможно, удивит. Для них напомню анекдот.
Отдыхают наши в Турции. Все женщины крутят романы с местными красавцами, лишь одна от них шарахается. «Почему?» — спрашивает ее приятельница. «А где вы работаете?» — интересуется та. «На заводе». — «Вот представьте себе — приехали вы на отдых, а кругом — станки, станки…» Примерно то же и со мной. Еда — это святое, и портить ее тем, чем я занимаюсь на работе, не хочу и не стану.
Я в задумчивости снова побрела к зеркалу. Дело, похоже, не только в калориях. Настя уверяет: главное — не есть на ночь. А я что? Целый день в бегах, зато после театра нажираюсь. И результат налицо. То есть… я внимательно изучила свое отражение… пока не налицо, а лишь на живот и на грудь. Нет, завтра начинаю новую жизнь. После семи вечера — ни-ни, даже после Мариинки. Вот я какая непреклонная!
Обрадованная простым, но радикальным решением, я открыла холодильник и вытащила бекон. От аппетитного запаха громко заурчало в животе. Слопать, что ли, все без остатка, раз сегодня у меня последняя возможность? А почему, интересно, она последняя? Что изменится за ночь? Почему сегодня можно, а завтра будет нельзя?
Никому не советую преподавать математику. Это непомерно развивает логическое мышление в ущерб нормальным человеческим качествам. Логическое мышление нагло заставило меня сунуть бекон обратно и взять вместо него маленькую-премаленькую сушку, оптимистично названную «Простая». Думаете, оно разрешило мне ее съесть? Если бы! Я прочла «триста семьдесят килокалорий» — и принялась подсчитывать, сколько сушек умещается в пакете, дабы вычислить калорийность каждого экземпляра. Задача оказалась не из легких, и вскоре я, обозленная, бросила пакет, вышла из кухни и, поплотнее закрыв туда дверь, отправилась в свою комнату. Я решила пораньше лечь спать, чтобы — раз! — и наступило утро, а утром я, наконец, налопаюсь всласть.
Есть такое выражение: «На душе скребут кошки». Мои кошки скребли в желудке. Они ползали по нему, гневно рыча и требуя пищи. Заснуть при этих условиях было совершенно невозможно — особенно учитывая, что в туалете все сильнее шумела вода, навевая горестные мысли о сантехнике.
Через час я сдалась и спустилась на первый этаж, где у нас располагается круглосуточный магазин. Там я купила пакет однопроцентного кефира — тридцать шесть килокалорий на сто граммов. Правда, если вылакать все пол-литра, получится сто восемьдесят, то есть шестьдесят граммов сыра, но сыр я люблю, а кефир ненавижу. Он жидкий и противный, его много не выпьешь. А этот и вовсе оказался с добавлением полезнейших бифидобактерий, одна мысль о которых вызывает у меня омерзение. Представляя шастающих по пищеводу бактерий, я влила в себя стакан кефира. «Ну? — спросила я скребущих кошек. — Хотите еще?»
Кошки не хотели. При этом я поняла, что сна у меня ни в одном глазу. Очевидно, бактерии быстро расползлись по организму и стали приносить ему обещанную пользу — если считать пользой состояние невиданной бодрости, охватившее меня в час ночи. Чем бы заняться? Пару дней назад ответ был бы очевиден — посмотреть балетные записи, но их похитил наглый взломщик, агент сантехников, злобный враг моего унитаза. Что же, сам виноват. Раз так, попытаюсь разобраться в том, что вокруг меня последнюю неделю происходит. Наверняка все события, включая кражу дисков, взаимосвязаны. Сейчас применю свое хваленое логическое мышление и вычислю сразу обоих — и убийцу, и вора. Или обнаружу, что это одно и то же лицо.
Если честно, мне казалось, подозревать меня подполковник перестал, и моя подписка о невыезде уже не актуальна. Но меня это не остановило. Во-первых, было жаль бедную Анну Сергеевну. Во-вторых, терзало любопытство: кто же все-таки виноват в ее смерти? В-третьих, я злилась на мерзавца, сломавшего мой бачок. И, наконец, в-четвертых, страшно не люблю бросать начатое дело на полпути. Скорее всего, это из-за лени. Моя любимая поговорка: «Чем ленивее человек, тем больше его труд похож на подвиг». Так вот, вложить хоть немного труда впустую для меня трагедия. Нет уж, совершать подвиги надо с толком!