– Господи, благослови вас! – с чувством воскликнул заключенный. – Я бы вытерпел заключение – да что там заключение, на казнь бы пошел, лишь бы не запятнать позором своих детей. Вы должны меня понять. Сейчас я все расскажу.
Вы первыми услышите эту мою историю. Мой отец был школьным учителем в Честерфилде{72}, там же я получил прекрасное образование. В молодости я много путешествовал, выступал в театре, пока наконец не стал репортером одной вечерней лондонской газеты. Как-то раз моему редактору пришло в голову сделать серию репортажей о столичных бедняках, и я вызвался на это дело. С того самого дня и начались мои злоключения. Единственным способом добыть какие-то факты для статей было самому на время переодеться нищим и выйти на улицу. Еще в театре я в совершенстве научился гримироваться – коллеги-актеры мне даже завидовали, и я решил воспользоваться старыми навыками. Я раскрасил лицо, вдобавок, чтобы выглядеть совсем уж жалким, изобразил на нем страшный шрам и вывернул губу, прилепив ее маленьким кусочком пластыря телесного цвета. Потом я нацепил рыжий парик и, вырядившись в соответствующую одежду, вышел на улицу. Я подыскал себе место в деловом районе, для прикрытия торговал спичками, но на самом деле просто стоял и ждал подачек. В первый день я провел на улице семь часов и, когда вечером вернулся домой и подсчитал свой заработок, страшно удивился. Оказалось, что я насобирал ни много ни мало двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.
Потом, написав свои статьи, я выбросил все это из головы. Но однажды ко мне за помощью обратился друг, я заверил один из его векселей, и в результате у меня образовался долг в двадцать пять фунтов. Я долго ломал голову над тем, где взять деньги, и внезапно мне в голову пришла одна мысль. Я выпросил у кредитора отсрочку на две недели, взял отпуск и провел все это время в Сити в образе попрошайки. Уже через десять дней я насобирал достаточную сумму и выплатил долг. Вы, я думаю, сами понимаете, насколько тяжело мне было возвращаться на работу, где я получал два фунта в неделю, при этом не имея свободной минуты, если я знал, что те же деньги можно заработать на улице за день, достаточно лишь нанести грим, положить перед собой шапку и просто сидеть на одном месте. Гордость и жажда денег долго боролись во мне, и деньги наконец перевесили. Я бросил работу и пошел на улицу, стал каждый день выходить на тот же угол, где сидел в первый раз, вызывая у прохожих жалость своим жутким лицом и набивая карманы медяками. Лишь один человек знал мою тайну – это владелец грязного притона на Суондам-лейн, где я снимал комнату, чтобы по утрам превращаться в грязного попрошайку, а вечерами снова становиться вполне приличным человеком. Этому человеку, ласкару, я платил очень неплохо, поэтому был уверен, что он никому обо мне не проболтается.
Вскоре я обнаружил, что зарабатываю намного больше, чем трачу. Я, конечно, не хочу сказать, что любой нищий на улицах Лондона может собрать по 700 фунтов в год – хотя я обычно получал еще больше, – но у меня-то было преимущество, я умел пользоваться гримом, да и язык у меня подвешен, в общем, скоро я стал довольно популярной фигурой в Сити. Каждый день ручеек медяков наполнял мои карманы. Иногда перепадали и серебряные монетки. День, когда я зарабатывал меньше двух фунтов, я считал неудачным.
Чем богаче я становился, тем больше росли мои потребности. Я снял хороший дом за городом, женился. Никто и не догадывался, чем я занимаюсь. Моя дорогая жена знала, что у меня какие-то дела в Сити, но абсолютно не подозревала, какого рода.
В прошлый понедельник, отстояв день на углу, я вернулся в свою комнату над опиумным притоном. Переодеваясь, я выглянул в окно и, к своему ужасу и удивлению, увидел собственную жену, которая стояла на улице и смотрела прямо на меня. Я от неожиданности вскрикнул, прикрыл руками лицо и, бросившись вниз к ласкару, стал просить его, чтобы он никого не пускал ко мне. Потом я слышал голос жены на лестнице, знал, что наверх ее не пропустят, но все же поспешно сбросил с себя одежду, натянул костюм попрошайки, парик и выкрасил лицо. Теперь даже жена не узнала бы меня под этой маской. Потом до меня дошло, что, если комнату обыщут, мою одежду найдут и все откроется. Поэтому я распахнул окно, причем толкнул раму с такой силой, что у меня снова пошла кровь из пальца (в то утро я порезался в спальне), схватил пиджак, тяжелый от медяков, которые я только что пересыпал в карманы из своего кожаного мешка с дневной выручкой, и швырнул его за окно, в Темзу. Остальная одежда тоже полетела бы в воду, но я услышал топот констеблей на лестнице, и уже через несколько минут был, признаюсь, к своему огромному облегчению, не опознан как мистер Невил Сент-Клер, а арестован как его убийца.
Не знаю, что еще можно к этому добавить. Я собирался оставаться в гриме как можно дольше, из-за этого и не мылся. Конечно, я понимал, что жена моя будет очень волноваться, поэтому, улучив момент, когда никто из констеблей не смотрел в мою сторону, потихоньку снял с пальца кольцо и передал его ласкару с коротенькой, написанной заранее запиской, в которой просил ее не волноваться.
– Она получила ее только вчера, – сказал Холмс.
– Боже мой! Представляю, какую неделю она пережила!
– За ласкаром было установлено наблюдение, – вставил инспектор Бродстрит, – так что понятно, почему он не смог сразу отправить записку. Вероятно, он передал ее кому-то из своих клиентов, который на несколько дней забыл о ней.
– Верно, – подтвердил Холмс. – Я тоже так думаю. Но неужели вас никогда не задерживали за нищенство?
– Задерживали, и не раз, но что для меня штраф!
– Однако теперь с этим придется покончить, – строго сказал Бродстрит. – Если вы хотите, чтобы полиция закрыла глаза на ваши делишки, Хью Бун должен исчезнуть навсегда.
– Клянусь всем святым, что есть в этом мире.
– Что ж, в таком случае, думаю, дело можно закрывать. Но если вас еще раз поймают, можете не сомневаться, все наверняка всплывет наружу. Мистер Холмс, мы вам очень благодарны за то, что вы нам опять помогли. Хотелось бы мне знать, как это у вас получается добиваться таких результатов.
Мой друг улыбнулся.
– На этот раз я провел ночь на пяти подушках и выкурил унцию табаку. Ватсон, по-моему, если мы сейчас поедем на Бейкер-стрит, мы как раз поспеем к завтраку.
Дело VII. Приключения голубого карбункула{73}
Утром 27 декабря я заехал к своему другу Шерлоку Холмсу, чтобы поздравить его с Рождеством. Он в фиолетовом домашнем халате удобно устроился на диване, между стеллажом для трубок, придвинутым вплотную к дивану, чтобы до них было легче дотягиваться, и ворохом утренних газет, явно только что просмотренных. Рядом с диваном стоял деревянный стул, на спинке которого висела грязная потрепанная шляпа с дырами в нескольких местах. Лупа и хирургические щипцы на сиденье стула указывали на то, что сей головной убор был очень внимательно осмотрен.
– О, вы заняты, – воскликнул я. – Наверное, я вам помешал.
– Ничуть. Наоборот, я рад, что мне есть с кем обсудить результаты своих исследований. Дело, правда, простейшее, – ткнул он большим пальцем в сторону старой шляпы, – но оно не лишено некоторых интересных особенностей, достойных того, чтобы о них рассказать.
Я уселся в кресло и протянул руки к потрескивающему камину. Утро было морозным, и окна украшали ледяные кружева.
– Надо полагать, – заметил я, – хоть этот предмет и кажется вполне безобидным, с ним связана какая-нибудь жуткая история… Наверное, это ключ к разгадке страшной тайны, с его помощью вы собираетесь раскрыть очередное преступление и изобличить злодея.
– Нет-нет! Никакого преступления, – рассмеялся Холмс. – Всего лишь одно из тех небольших, но причудливых происшествий, которые случаются сплошь и рядом, когда четыре миллиона человеческих существ собираются вместе на территории в несколько квадратных миль. Любые действия или противодействия каждой капли этого людского моря могут сложиться в самые непредсказуемые и необъяснимые комбинации. Иногда происходят поразительные, невообразимые события, впрочем, ничего криминального. Мы с вами уже с этим сталкивались.
– Еще бы, – заметил я. – Из шести последних дел, которыми я пополнил свой архив, в трех не было ничего преступного.
– Вот именно. Вы имеете в виду мою попытку разыскать бумаги Ирен Адлер, интересное дело мисс Мэри Сазерленд и приключение человека со шрамом. Что ж, я не сомневаюсь, что и это небольшое происшествие попадет в ту же категорию. Вы знакомы с Питерсоном, посыльным?
– Да.
– Этот предмет принадлежит ему.
– Это его шляпа?
– Нет, он нашел ее. Владелец шляпы неизвестен. Прошу вас, взгляните на нее не как на старый котелок, который давно пора выбросить, а как на интеллектуальную задачу. Начнем с того, как она ко мне попала. Она прибыла сюда рождественским утром вместе с большим жирным гусем, который наверняка сейчас жарится на вертеле дома у Питерсона. Теперь я изложу факты: примерно в четыре часа утра двадцать пятого декабря, то есть в Рождество, Питерсон – как вам известно, очень добросовестный и честный малый – возвращался с какой-то пирушки. Он направлялся домой по Тотенхем-Корт-роуд и в свете газового фонаря заприметил впереди себя довольно высокого мужчину, который, пошатываясь, нес на плече белого гуся. Когда незнакомец вышел на угол Гудж-стрит, к нему подошла группка хулиганов. Один из них сбил у него с головы шляпу, в ответ на это мужчина замахнулся на него тростью и попал в витрину магазина у себя за спиной. Питерсон бросился на помощь незнакомцу, но тот, испугавшись звона стекла, при виде бегущего к нему человека в форме, выронил гуся и пустился наутек. Вскоре он скрылся в лабиринте улочек, расположенных за Тотенхем-Корт-роуд. Хулиганы при появлении Питерсона тоже разбежались, так что на месте этой маленькой баталии он остался один. Ему и достались трофеи в виде вот этой жалкой шляпы и чудесного рождественского гуся.
– Которого он, несомненно, вернул хозяину.
– Дорогой друг, в этом-то и трудность. Да, действительно, к левой лапе птицы была привязана маленькая карточка с надписью «Для миссис Генри Бейкер», и действительно, на подкладке шляпы еще кое-как можно различить инициалы «Г. Б.». Но, поскольку в нашем городе проживают тысячи Бейкеров, из которых несколько сотен Генри Бейкеров, вернуть потерянную собственность нужным Бейкерам не так уж легко.
– Тогда как же поступил Питерсон?
– Принес их ко мне, потому что знает, как меня интересуют даже самые незначительные загадки. Гуся мы хранили до сегодняшнего утра, когда стало ясно, что, несмотря на холод, его нужно как можно скорее съесть. Так что нашедший его Питерсон забрал гуся с собой, чтобы определить по назначению, а у меня осталась шляпа неизвестного господина, который лишился своего рождественского обеда.
– А объявления он не давал?
– Нет.
– Хорошо, тогда что может помочь вам установить его личность?
– Только анализ имеющихся данных.
– То есть этой шляпы.
– Именно.
– Вы наверняка шутите. Что можно определить по этому старому куску фетра?
– Вот лупа. Мои методы вам известны. Что вы можете сказать о человеке, который носил эту шляпу?
Я с некоторой брезгливостью взял котелок и повертел его в руках. Это была самая обыкновенная шляпа, обычной круглой формы, плотная и сильно поношенная. Подкладка шелковая, кое-где еще сохранился ее изначальный красный цвет. Имени изготовителя указано не было, но, как ранее заметил Холмс, внутри сбоку стояли инициалы «Г. Б.». На полях были дырочки для ремешка, но сам ремешок отсутствовал. Тулья была в трещинах и очень грязная, в нескольких местах красовались пятна, хотя, похоже, их когда-то пытались замазать чернилами.
– Не вижу ничего примечательного, – честно признался я и вернул шляпу другу.
– Наоборот, Ватсон, вы видите все, только не делаете из увиденного выводов. Вам нужно перестать бояться анализировать.
– Ну, тогда вы поделитесь своими выводами.
Он поднес шляпу к глазам и окинул ее своим обычным проницательным взглядом.
– Что ж, сказать можно не так много, – заметил он. – Тем не менее есть несколько твердых зацепок и несколько очень вероятных. Передняя сторона шляпы однозначно говорит, что ее хозяин очень умен и как минимум последних три года жизнь его была вполне обеспеченной, тяжелые времена для него настали не так давно. Раньше он был человеком предусмотрительным, но постепенно почти лишился этого качества вследствие морального упадка, связанного с влиянием на его жизнь какого-то отрицательного фактора, например, алкоголя. Возможно, из-за этого его разлюбила жена…
– Ну, знаете, Холмс!..
– Но он сохранил некоторую долю самоуважения, – продолжил он, пропустив мимо ушей мой укоризненный возглас. – Этот человек ведет малоподвижный образ жизни, редко выходит из дому, спортом не занимается. Он не стар, у него русые волосы с проседью, которые он мажет кремом. Недавно он побывал у парикмахера. Вот наиболее очевидные из тех сведений, которые может дать нам эта шляпа. Кстати, очень вероятно, что в его дом не проведен газ.
– Ну, это вы уже точно шутите, Холмс!
– Ни в коей мере. Вероятно, даже сейчас, когда я изложил вам свои выводы, вы не понимаете, как я к ним пришел, верно?
– Да-да, я знаю, я круглый дурак, но мне в самом деле непонятно, как вы могли до всего этого додуматься. Вот, скажем, как вы поняли, что он умен?
Вместо ответа Холмс водрузил шляпу себе на голову. Она сразу же съехала ему на лоб и остановилась на переносице.
– Все дело в объеме, – сказал он. – Такой большой мозг человеку не зря дается.
– Хорошо, а то, что он раньше был богаче, а сейчас обеднел?
– Этому котелку три года. Именно в то время стали носить такие плоские поля с закрученными краями. Сама шляпа отличного качества. Взгляните на рубчатую шелковую ленточку и превосходную подкладку. Если этот человек три года назад мог позволить себе купить такую дорогую шляпу и с тех пор не обзавелся новой, нет никаких сомнений, что дела его пошатнулись.
– М-да, действительно. А как насчет предусмотрительности и морального упадка?
Шерлок Холмс рассмеялся.
– Вот вам предусмотрительность, – сказал он и указал на металлический кружок с одной стороны и петельку для ремешка с другой. – Готовых шляп с такими застежками не продают. Если этот человек дополнительно заказал их, чтобы из-за неожиданного порыва ветра не лишиться головного убора, это говорит о том, что он был наделен некоторой предусмотрительностью. Но мы видим, что, когда ремешок порвался, он не стал вставлять новый, следовательно, сейчас ему это безразлично. Правда, он попытался при помощи чернил скрыть некоторые из пятен на фетре, значит, не совсем потерял чувство собственного достоинства.
– Звучит очень правдоподобно.
– То, что он еще не стар, что волосы у него с проседью, что он недавно стригся и что пользуется кремом – все это становится понятным после внимательного изучения нижней части подкладки. При помощи лупы я разглядел большое количество крошечных обрезков волос, аккуратно срезанных ножницами парикмахера. Все они липкие, к тому же внутренняя сторона шляпы испускает отчетливый запах крема. Эта пыль, посмотрите, не уличная серая пыль, а пушистая коричневая домашняя пыль, и это указывает на то, что шляпа больше времени проводит на крючке в доме у хозяина, чем на его голове. А вот эти следы говорят о том, что обладатель этого котелка сильно потеет, следовательно находится не в лучшей спортивной форме.
– А его жена… Вы сказали, что она его разлюбила?
– К этой шляпе щетка не прикасалась неделями. Если я когда-нибудь увижу вас, дорогой Ватсон, в головном уборе, покрытом недельным слоем пыли, я решу, что, раз жена выпустила вас из дому в таком виде, вам не посчастливилось и вы утратили ее расположение.
– А если он холостяк?
– Нет, он нес домой гуся в качестве рождественского подарка для жены. Вспомните карточку на лапе птицы.
– На все у вас готов ответ! Но каким чудом вы догадались, что у него в доме нет газа?
– Одно жирное пятно или даже два могли попасть сюда случайно, но когда я вижу пять пятен, мне становится ясно, что сей господин часто имеет дело с сальной свечой. Может быть, идет вечером наверх с зажженной свечой в одной руке и котелком в другой. В любом случае от газового рожка жирных пятен не бывает. Удовлетворены?
– Ловко это у вас получается, – смеясь, сказал я. – Но, поскольку вы сами только что сказали, что никакого преступления совершено не было, никто не пострадал, все это лишь пустая трата времени.
Шерлок Холмс уже открыл было рот, чтобы что-то ответить, но в этот миг дверь распахнулась и в комнату влетел Питерсон, посыльный. Щеки у него горели, а глаза были широко распахнуты, как у человека, находящегося в крайней степени возбуждения.
– Гусь, мистер Холмс! Гусь! – заголосил он.
– Что? Что с ним? Неужто ожил и вылетел в окно кухни? – Холмс даже приподнялся и развернулся на диване, чтобы увидеть задыхающегося от волнения посыльного.
– Посмотрите, сэр! Посмотрите, что моя жена нашла у него в зобу!
Он протянул руку, и на его темной ладони заискрился изумительной красоты светло-синий камень размером поменьше фасолины, но такой чистый и яркий, что его сияние походило на электрический разряд.
Шерлок Холмс, присвистнув, встал с дивана.
– Вот это да, Питерсон! – воскликнул он. – Это же настоящее сокровище. Я полагаю, вы понимаете, что это?
– Алмаз, сэр? Драгоценный камень, который режет стекло, как нож масло!
– Это больше, чем просто драгоценный камень. Это драгоценный камень с именем.
– Неужели это голубой карбункул графини Моркар? – не веря своим глазам, произнес я.
– Совершенно верно. Я знаю его вес и форму, потому что каждый день вижу объявления о нем в «Таймс». Это совершенно уникальный камень, он не имеет цены, его стоимость может быть определена только условно, но награда в тысячу фунтов тому, кто его найдет, однозначно раз в двадцать меньше его стоимости.
– Тысяча фунтов! Боже милосердный! – охнул посыльный и опустился в кресло, переводя ошалелый взгляд с Холмса на меня.
– Да, такова награда, но мне известно, что по причинам частного характера графиня может лишиться половины своего состояния, если камень к ней не вернется.
– Он исчез, если я не ошибаюсь, в отеле «Космополитен», – вставил я.
– Совершенно верно, двадцать второго декабря, всего пять дней назад. Паяльщика Джона Хорнера обвиняют в том, что он украл его из шкатулки, в которой графиня хранит драгоценности. Полиция располагает такими вескими уликами, что дело уже даже передали в суд. Сейчас, у меня где-то здесь есть полный отчет.
Холмс стал рыться в газетах, глядя на даты, пока наконец не нашел нужную. Он выудил ее из общего вороха, разгладил, потом сложил пополам и прочитал вслух следующее: