К а т я. Это я, Юлия Антоновна.
Ю л и я А н т о н о в н а. Вот тебе-то и нельзя.
К а т я. Что такое?
Постучали. Голос: "Можно?"
Да, конечно. Здравствуй, Тамара.
Т а м а р а (она в штанах, на плечи накинута шинель). Катька, идем, быстро.
К а т я. Куда?
Т а м а р а. Сейчас ввалился ко мне Семка Селянин и с ним еще какой-то моряк. Интересный. Литр вина и много харча. Собирайся, живо!
К а т я. Ты с ума сошла, Тамара! Зачем я туда пойду? Я неделю дома не была. И потом я их совсем не знаю.
Т а м а р а. Подумаешь! Семка жаждет с тобой познакомиться.
К а т я. Почему именно со мной? Я этого человека в глаза не видела.
Т а м а р а. А он тебя видел. Даже говорил с тобой.
К а т я. Тамара, ну на что это похоже? Теперь я понимаю. По-твоему, я должна идти и пить с человеком, который приставал ко мне на улице?
Т а м а р а. Ну, как хочешь. Извини. Навязываться не собираюсь. Впрочем, я вижу, ты тут не скучаешь. (Вызывающе оглядывает Горбунова.)
К а т я (встала). Тамарка, уходи! Это невыносимо...
Т а м а р а. Уйду, не волнуйся. Только напрасно ты строишь из себя гордячку. Я не хуже тебя. Вот Николай тоже кричит, что я ему не жена, у меня - притон. Всем жильцам раззвонил, что мы разошлись. А сам лезет в компанию, жрет и пьет. Я хоть не вру. Прямо говорю - хочу жить. И наплевать мне... (Вышла, хлопнув дверью.)
К а т я. Тамара! (Опустилась на стул у рояля и положила голову на руки.)
Г о р б у н о в. Кто это?
К а т я. Подруга. (Встала.) Не понимаю, что там происходит. (Стучит в дверь.) Папа, я обижена.
Х у д о ж н и к (оттуда). Сейчас, Катюша.
К а т я. Я ухожу.
Х у д о ж н и к (вышел; он в смокинге). Катюша! Здравствуй, дружок. (Целует ее.)
К а т я. Спасибо. Какой ты нарядный, папа! И почему у тебя такой лукавый вид?
Х у д о ж н и к. Извини, Катюша. Виктор Иванович, вы готовы? Катюша, ты помнишь марш из "Синей птицы"? Трам-та-рам-там-там...
К а т я. Конечно. (Играет.)
Распахнулись двери. Появляется Юлия Антоновна с
"летучей мышью" в руках. За ней шествуют Соловцов и
Граница. Они вносят стол. Камин бросает блики на
грани хрусталя. Наконец вспыхивает яркий свет от
аккумулятора. Его встречают аплодисментами.
С т р о и т е л ь (вскочил). Полундра! (Озирается.) Витька, ты? Я сплю?
Смех.
К а т я. Я не могу больше играть. Объясните же мне наконец... Это похоже на "Синюю птицу". А Юлия Антоновна на фею Берилюну.
Ю л и я А н т о н о в н а (Горбунову). Дайте я вас обниму, дружок. Мой покойный муж отдал морю всю свою жизнь и вырастил сотни таких, как вы, так что я вправе обращаться с вами, как с сыном. (Обнимает его. Ждановскому.) И вам тоже желаю счастья. За сегодняшний день я так привыкла к вам, точно знала обоих с детства, и горжусь вами так, как будто по крайней мере сама вас родила. Собиралась сказать что-то очень умное, но забыла. Все равно. Катюшка, иди сюда, я тебя тоже поцелую.
Г о р б у н о в. Спасибо. Спасибо. Кудиныч, вылезай... Знакомься. Где же штурман?
Туровцев, очень веселый, появляется в дверях. За
ним - мрачный фельдшер.
Т у р о в ц е в. Есть, штурман. (Хватается за голову.) Доктор, держи меня - я падаю в обморок. Прошу прощения, товарищ командир. Разрешите?
Г о р б у н о в. Проверьте ваш хронометр, штурман.
Т у р о в ц е в. А что, товарищ командир?
Г о р б у н о в. Опаздываете.
С т р о и т е л ь. Митрий, ты когда серьезным человеком станешь?
Т у р о в ц е в. Никогда. Ты что смеешься, Соловцов?
С о л о в ц о в. Ничего, товарищ лейтенант. Просто так. Хорошо.
Ж д а н о в с к и й. Что - "хорошо"?
С о л о в ц о в. Не знаю. Только чудно. Мотался, мотался... И вдруг дома. (Горбунову.) Так разрешите идти? (Уходит.)
Г о р б у н о в. Помощник, приглашайте к столу. Доктор! На минутку.
Пока все рассаживаются, "доктор" шепотом что-то
сообщил Горбунову. Оба взволнованы. Горбунов жестом
приказывает молчать. Затем они занимают свои места.
Ю л и я А н т о н о в н а. Мужчины, наливайте водку.
Т у р о в ц е в. Есть. (Художнику.) Разрешите?
Х у д о ж н и к. Нет-нет, благодарю. Я не пью водки.
Ю л и я А н т о н о в н а. Ему нельзя.
Т у р о в ц е в. А это мы сейчас узнаем. Доктор, можно?
Д о к т о р. Можно.
Т у р о в ц е в. Вот видите. (Кате.) А вам?
К а т я. Пожалуйста. Только я буду пьяная. Не боитесь? Напьюсь и начну куролесить.
Х у д о ж н и к. Катюша!
К а т я. Папа, не смотри на меня так строго, а то я не выдержу. (Хохочет.)
Ю л и я А н т о н о в н а (смеясь). Ну что ты, дуреха?
К а т я. Юлия Антоновна, миленькая, не сердитесь. Я еще не пила ничего, а мне уже весело. Я вот сейчас, сию минуту, почувствовала: нам еще будет хорошо. Будет еще голодно, холодно, будут рваться бомбы и снаряды, но я знаю - фашисты не войдут. Никогда. Вот я это знаю, поверьте мне! И знаю, что мы победим, и вот тогда, как после грозы, мы вздохнем полной грудью и наступит необычайная, ослепительная жизнь. Может быть, она и не сразу наступит, но мы будем так жадно к ней тянуться, так ценить каждую маленькую радость... И мне уже сейчас хочется смеяться. (Ждановскому.) А вы разве никогда не улыбаетесь?
Ж д а н о в с к и й (медленно улыбнулся). Нет, почему? Бывает.
Д о к т о р. По большим праздникам.
Т у р о в ц е в. И о каждом случае заносится в вахтенный журнал.
К а т я. Ну и что же - сегодня праздник. Вот и извольте улыбаться, вам очень идет. (Горбунову.) А вы почему молчите?
Х у д о ж н и к. Ты не даешь никому слова сказать.
К а т я. Нет, серьезно. О чем вы думаете?
Г о р б у н о в. Так. Ни о чем. (Быстро встает.)
Т у р о в ц е в. Внимание! Командир говорит.
Г о р б у н о в. У всех налито? Выпьем. Давайте без парадных тостов. Выпьем просто - за боевую дружбу. Не за ту дружбу, что держится на лести и взаимных амнистиях. Грош ей цена. Настоящая дружба требовательна. Кто, как не друг, скажет тебе в глаза жестокую правду? Так вот я спрашиваю вас, командиры-подводники, спрашиваю самого себя, вот здесь, в присутствии людей, перед которыми мы в долгу, - как мы воевали? (Молчание.) Плохо. Неужто так силен в нас дух самодовольства, что мы этого не видим? За всю осень грохнули дрянную немецкую коробку, которая вся-то не стоит торпедного залпа. Плохо воевали. А мы должны воевать хорошо. Иначе нас побьют. А я не хочу, чтоб меня били. Это оскорбляет мою гордость русского моряка, советского офицера. Мы должны воевать превосходно. Мы можем так воевать. Можем и будем! (Стукнул кулаком по столу, посуда зазвенела.)
Ю л и я А н т о н о в н а. Тише вы, сумасшедший...
Г о р б у н о в (спокойнее). Весной мы пойдем в море. Я не обольщаюсь, будет трудно, еще трудней, чем было осенью. Мы воюем с умным и сильным врагом. Не знаю, кому нужно изображать его придурковатым и жалким. Я в этом не нуждаюсь. Я твердо знаю, что враг сделает все, чтоб запереть нас в заливе. На нашем пути будут мины и сети, катера и самолеты. Но мы пройдем. Впереди зима. Будем готовиться. Будем учиться. Я обещаю вам нелегкую жизнь. Буду жать и требовать. И у вас будет образцовый порядок, штурман. Пусть все знают: я не помирюсь на малом. Мы должны стать гвардией, лучшими из лучших. И пока этого не будет, я всегда буду недоволен. Тот, кто помогает мне, друг. Мешает - враг. Вот так. Ясно? Выпьем.
С т р о и т е л ь. Крепко сказано.
Чокаются, пьют.
К а т я. Папа, почему ты грустный?
Х у д о ж н и к. Нет-нет, мне очень хорошо. Мне стало грустно только на секунду. Я подумал: неужели нужна была война, чтоб в эти стены проникла настоящая, живая жизнь?
К а т я. Я не хочу больше пить. (Вскочила из-за стола.) Я хочу петь. (Присела у рояля; вступительные аккорды.)
"Где бы ты ни был, моряк, в этот час,
Знай - тебя ожидает подруга, дыханья верней.
С моря не сводит влюбленных, тоскующих глаз,
Радуясь волнам и солнцу - помни о ней!
Где бы ты ни был, моряк, в этот час,
Знай - тебя ожидают друзья боевые твои,
Ловят молву о тебе, как мужчины мужчиной гордясь.
Гибели глядя в глаза - помни о них!
Где бы ты ни был, моряк, в этот час,
Знай - на земле и друзья, и подруга, и дом.
Милый отеческий край, где весна пролетает сейчас.
Каждым биением сердца - помни о нем"*.
______________
* Слова Ольги Бергольц.
Ждановский встал и отошел к окну.
Г о р б у н о в (двинулся за ним). Ты что, Федя?
Ж д а н о в с к и й. Ничего. Не обращай внимания.
Т у л я к о в (просунул голову в дверь). Разрешите? Товарищ капитан-лейтенант, прибыл командир дивизиона.
К о н д р а т ь е в. Куда? Сюда, что ли? (Появился. Он высокий, размашистый в движениях, не старше тридцати пяти лет.) Сидите, сидите. Здорово, орлы! Вот вы где окопались? Пьянствуете? Здравствуй, командир. Богато живешь. (Кате.) Прошу прощенья. Кондратьев.
К а т я (вызывающе). Скажите, где мы могли с вами встречаться?
К о н д р а т ь е в. Ах, это вы? Еще раз - извините великодушно. Ну что мне с ним было делать? Пьяный дурак.
К а т я. Зачем вы так говорите? Он ваш приятель!
К о н д р а т ь е в. Какой там к бесу приятель! (Здоровается с Юлией Антоновной и художником.) Кондратьев. (Строителю.) А, старый воробей! Прыгаешь?
Г о р б у н о в. Это кто же пьяный дурак?
К о н д р а т ь е в. Селянин. Подвез меня сюда на мотоцикле. Не знаешь Селянина? Он что-то там по технической части. Дрянь мужик. Но - полезный. Это из таких - все может. Поехал я с ним и сам не рад. Пьяный, а лезет править. Потом затащил меня к какой-то своей мадаме...
К а т я. Поосторожней. Это моя подруга.
К о н д р а т ь е в. Опять не слава богу! Девушка, не сердитесь на меня. Я человек простой, грубый...
Х у д о ж н и к. Ну что ты, дружок, в самом деле? К нам пришел гость, а ты - сразу в штыки.
К а т я. А пусть он не говорит... Ну, хорошо - мир. (Протягивает руку.) Как вас зовут?
К о н д р а т ь е в. Борис Петрович.
К а т я. Борис Петрович? Тогда я вас знаю. Вы очень храбрый.
К о н д р а т ь е в. Кто же это вам сказал? Да, говорят - не трус. Других талантов не водится; ну уж, а это как-нибудь... (Туровцеву.) Что смотришь, лейтенант? Нет того, чтобы сказать: "Что вы, товарищ капитан третьего ранга... Вы, так сказать, у нас во всех отношениях вполне, и так далее..." Службы не знаешь. (Горбунову.) Так по какому же случаю?
Г о р б у н о в. Корабельный праздник.
К о н д р а т ь е в. А ведь забыл. Забыл! Вот глупость какая! Дела! Вам хорошо: знаете свою лодку и больше никаких хлопот. А я за всех отвечай. Ну, поздравляю. Так что же, чокнемся? (Заглядывает в графин.)
Т у р о в ц е в. Опоздали, товарищ капитан третьего ранга.
К о н д р а т ь е в. Начальство никогда не опаздывает, запомни. Оно задерживается. Понимать надо. Давай водки, командир. Хотя я тебя знаю, ты жила, от тебя сверх положенного... (Махнул рукой.)
Стук в дверь.
Г о р б у н о в. Да!
Х а л е ц к и й (в праздничном настроении). Разрешите?
За ним - Туляков и Джулая.
(Увидев комдива, вытянулся.) Товарищ капитан третьего ранга, разрешите обратиться к командиру корабля.
К о н д р а т ь е в. Ну-ну, обращайтесь.
Х а л е ц к и й. Товарищ капитан-лейтенант, от лица команды...
Г о р б у н о в. Отчего вы такой красный, боцман?
Х а л е ц к и й (укоризненно). Товарищ капитан-лейтенант! Выходите хоть сейчас в торпедную атаку - буду вам держать заданную глубину... как по ниточке. Конечно, не будем отрицать, есть такие непьющие бойцы, что имеют уважение к боцману. Так они понимают, что потомственному одесскому грузчику те сто грамм все одно что слону дробина...
Г о р б у н о в. Ясно (Смеется.) Слушаю вас.
Х а л е ц к и й. Команда просит вас и всех товарищей командиров в кубрик. Будут выступления талантов и разное.
К о н д р а т ь е в. Вот орлы! Не унывают. А танцы будут?
Х а л е ц к и й. Команда имеет большое желание. Команда не имеет с кем танцевать.
Д ж у л а я. Можно танцы. (Кате.) Пожалуйста! Хоруми знаете?
К а т я. Хоруми?
Д ж у л а я. Наш танец. Одни мужчины танцуют. Воины. (Обнимает Тулякова и Халецкого за плечи и пританцовывает.) Неужели не знаете?
К а т я. Постойте. Я, кажется, видела в Мариинке. Так? (Наигрывает.)
Железный ритм военного танца.
Д ж у л а я. Замечательно!
Г о р б у н о в. Пошли, товарищи?
Вся компания поднялась с мест.
Г о л о с а. Иван Константинович, наденьте шарф. Слышите?
- Граница, держи меня крепче, а то я вовсе без ноги останусь.
- У кого есть "пигмей"? На лестнице темнотища...
Все выходят.
К о н д р а т ь е в (задержал у двери Горбунова). Постой. Потолкуем.
Они вернулись.
Как минер?
Г о р б у н о в. Полчаса назад. Не приходя в сознание.
К о н д р а т ь е в. Жалко. Хороший был парень. Еще никто не знает?
Пауза.
Что не заходишь?
Г о р б у н о в. Вы меня не вызывали, товарищ капитан третьего ранга.
К о н д р а т ь е в. Это еще что такое? Брось! Я по-дружески спрашиваю. Садись, чего стоим. Ты что - сердишься?
Г о р б у н о в. Нет.
К о н д р а т ь е в. Ну, так в чем же дело?
Г о р б у н о в. Не знаю. С тех пор как ты стал большим начальством, в нашей дружбе что-то поломалось. То, да не то.
К о н д р а т ь е в. Все это муть. Мнительность. Ты знаешь, как я к тебе расположен.
Г о р б у н о в. Вот-вот, "расположен". Ты теперь совсем иначе со мной говоришь. Не замечаешь? Очень этак благосклонно-покровительственно. А я не хочу. Разве я за эти два месяца стал глупее? А если ты боишься, что я сяду тебе на шею или позволю себе афишировать...
К о н д р а т ь е в. Ничего я не боюсь. Насчет службы и всякой субординации вы - педант, это нам известно. Выдумываешь ты все, Виктор. Не люблю я этих всяких сложностей. Я - человек простой, бесхитростный...
Г о р б у н о в. Не так-то уж ты прост. Становишься помаленьку дипломатом. Помнишь, тебе прислали с Большой земли бутылку трофейного коньяку? Как душу изливать, так Горбунову, а как коньяк пить, так с начальником штаба? Я коньяк терпеть не могу, не в коньяке суть. Так вот, если хочешь со мной дружить по дешевке - не надо!
К о н д р а т ь е в (засмеялся). А ведь верно. Даже ничего не скажешь. Как-то так получилось... Ладно! У меня на тебя тоже зуб есть. Ты что же это наш поход охаиваешь? И то не так, и это не так... Меня как командира дискредитируешь.
Г о р б у н о в. Я не дискредитирую, а изучаю боевой опыт. Критиковал я прежде всего себя.
К о н д р а т ь е в. С чем же ты теперь не согласен?
Г о р б у н о в. Со многим. Странное дело: шли в поход - немцев не боялись, мин не боялись, бомб не боялись. Чего боялись? Отчетности. Вынь да положь боевой успех. А то вдруг нам не поверят, еще скажут, что трусили, уклонялись от атак. Вот и кинулись на эту ветхую посудину - истратили торпеды. А выжди мы, голову даю на отсечение, трахнули бы на другой день тот танкер... тысяч на десять, помнишь, на траверзе Фрисланда?
К о н д р а т ь е в. Если бы да кабы... А я считаю, мы были обязаны атаковать.
Г о р б у н о в. Обязаны? Хорошо. А пушка на что? Корабль явно шел без охранения. Всплывай и бей.
К о н д р а т ь е в. Что ж ты сейчас такой умный? Почему тогда не предложил?
Г о р б у н о в. Вот я за это себя и ругаю.
К о н д р а т ь е в. Ну-ну, не дури. Дело такого рода. Командование, кажется, за этот поход собирается кой-кого представить. Есть такой слух. Тебя, меня, механика, из старшин кого-нибудь...
Г о р б у н о в. Механика можно. Тулякова, Границу и боцмана обязательно. А нас с тобой не за что.
К о н д р а т ь е в. Ну, этого мы обсуждать не можем. Ордена дает правительство - ему виднее. Эх, не люблю, когда ханжат. Тебя это не интересует? Рассказывай тем, кто тебя не знает. Сам честолюбив, как дьявол.
Г о р б у н о в. А я не говорю, что не честолюбив. Только откуда ты знаешь - может, я большего хочу?
К о н д р а т ь е в. Трудный ты человек. Словно ерш колючий. И вечно у тебя заскоки. Ведь это я тебя защищаю, а то ведь на вашу милость многие зубы точат. С дивизионными спецами ругаешься, изо всякой мелочи принцип строишь, рапорта пишешь... Дался тебе этот шофер селянинский...
Г о р б у н о в. Не знаешь, наложил на него этот твой Селянин взыскание?
К о н д р а т ь е в. Не знаю. Непохоже. (Махнул рукой.) Как же, жди! Так он тебе его и посадил. А возить его кто будет? Бензин доставать? Нет, ты прав, конечно, я не к тому, чтобы спорить... Только охота тебе из-за мелочей...
Г о р б у н о в. Это не мелочь. Из-за мелочей, бывает, корабли тонут.
К о н д р а т ь е в. Учти, взысканий у тебя много на лодке. Вот мне дали сведения: за одну неделю - двадцать процентов.
Г о р б у н о в. Зарежьте меня - не понимаю. На всей лодке полтора десятка человек, а у меня проценты подсчитывают. Не двадцать процентов, а три матроса. С фамилиями, с ногами, с ушами... Надо было дать, я и дал. Выходит, недооценка воспитательных методов. А на будущей неделе у меня окажется ноль процентов, тогда, значит, я либерал?.. Что смеешься?
К о н д р а т ь е в. Чую, что пятьдесят процентов из присутствующих здесь обязательно наживут себе хлопот. И единственно по причине длинного языка. (Захохотал.)
Горбунов тоже засмеялся.
Да! Что за разговоры ты ведешь в кают-компании?
Г о р б у н о в. А что?
К о н д р а т ь е в. С очень, знаешь, таким нехорошим душком. Насчет офицерской чести, всяких там гвардейских традиций. И именно в таком положительном духе, даже восторгаешься. Факт?
Г о р б у н о в. Факт.
К о н д р а т ь е в. И бывают с твоей стороны высказывания, как бы тебе сказать... Ну, да я человек такой - прямо скажу - пораженческого порядка.
Г о р б у н о в. Даже так?
К о н д р а т ь е в. То-то и есть. Запугиваешь командный состав, рисуешь им всякие страхи. Чепуха все это! Красная Армия наступает, к весне расчистим берега, вытралим залив и пойдем Таллин брать.
Г о р б у н о в. Возьмем ли, нет ли, а подводный флот будет летом воевать. И я готовлю лодку, чтоб она могла воевать в любых условиях. Запугиваю командный состав! Тоже - маленькие дети! Да если у меня кто-нибудь от одних слов запугается, я его с лодки погоню. Что он в походе делать будет? Это всё?