– Ну, что лежишь? – хрипел Антон, раскачивая столб. Он посинел от натуги, обливался потом. – Помоги, будь же человеком…
– Послушай, Антоша, – несмело начала я, – я, конечно, ничего не хочу сказать определенного… Но посмотри, пожалуйста, нам эта штучка не поможет?
– Ну, что еще?! – взревел он и осекся, уставившись на содержимое моей ладошки. Его глаза округлились, челюсть отвисла. – Ух, е-мое… – Он подскочил ко мне, отобрал обе железки и недоверчиво воззрился на них: – Женька, чудо мое, это же граната «РГД-5»! Откуда она у тебя?
– А вот скажи, Антоша, тебе это сейчас очень интересно?
Он сообразил, что вопросы неуместны, начал лихорадочно вворачивать одну железку в другую, умоляюще бормоча при этом: «Только бы не учебная… только бы не учебная…» И вдруг рявкнул:
– За косогор! Пулей!
Я сообразила, не такая уж и труднодоступная в умственном плане, поползла на четвереньках за ближайшую травянистую возвышенность. Успела заметить, прежде чем сложиться в позу зародыша, как Антон выдернул кольцо вместе с усиками, похожими на шпильку для волос, сунул гранату в ямку, возникшую в результате расшатывания столба, и скачками понесся за такой же косогор, надрывно крича:
– Уши заткни!
Я заткнула. Но все равно подпрыгнула, когда вместе со мной подлетела земля. Мясо неведомой зверюшки, не успевшее перевариться, покинуло желудок, подскочило к горлу, и я чуть не вывалила его наружу. Дым заволок ограждение, пахнуло едкой гарью. Столб практически завалился. Кашляя и чихая, Антон топтался по его обломкам, мял разорванную сетку. А увидев над косогором мои моргающие глаза, воскликнул:
– Спим, подруга? Тропинка протоптана, ковровую дорожку постелить?
Я опомнилась и помчалась в образовавшуюся брешь. Мы пулей миновали заграждение, перебежали клочок открытой местности и с разгона вонзились в кустарник, за которым тянулась смешанная чаща. Боже правый, это был уже не Громовский заказник, пропади он пропадом! Вольная земля! А оставшиеся с носом менты, заполошно крича, уже вываливались на опушку…
С этой минуты им становилось труднее нас преследовать. Их было не больше полдюжины, а мы просто растворились в лесу. С военной хитростью у нас все было в порядке: пробившись через груды валежника и бурелома, мы повернули направо, припустили вдоль опушки. Следовые собаки нас бы вычислили, но запыхавшиеся менты… Пусть выискивают наши следы, флаг им в руки. Ругань и хруст сучьев остались где-то далеко, несколько раз мы останавливались, переводили дыхание, Антон смотрел по сторонам, прислушивался к каким-то сигналам, поступающим из мозга.
– Пытаюсь сориентироваться, – объяснил он в ответ на мой вопрошающий взгляд.
– Ты понимаешь, где мы находимся?
– Примерно…
Я слепо ему доверяла – хотя с преодолением сетки он, конечно, нашляпил. Слава нычкам гражданки Шадриной! Взвесив сигналы из мозга, Антон повел меня по диагонали – через буераки, плотно растущий осиновый молодняк. А когда я стала ныть и жаловаться на повышенную утомляемость задних конечностей, он взял меня за руку и, не говоря ни слова, потащил дальше. Ныть и жаловаться стало бесполезно. Мы копошились и вязли в жгучей крапиве, насаживали синяки, спотыкаясь о поваленные деревья. Короткий отдых он позволил только через час. Житие «на воле» оказалось суровым испытанием. Я жалобно застонала, вытягивая ноги, – мне было безразлично, что я лежу практически в муравейнике. Антон пристроился рядом, стащил с меня задубевшие кроссовки, принялся легкими поглаживаниями растирать мои ступни. Я была ему бесконечно благодарна, но ничем не выдала своей признательности. Поднявшись, оперлась на него, как на клюку, и мы потащились дальше…
Пару раз мы попадали под ливень, но это уже не впечатляло. От погони, кажется, оторвались, но из безлюдной местности пока не выбрались. Мне и в голову не приходило, что в окрестностях Араканского бора такая глушь и необитаемость. Густая чаща сменялась перелесками, полянами, мы вышли на открытый участок, пересекли линию электропередачи и снова погрузились в густую траву, потом в кустарник, потом в черный ельник, изобилующий крутыми лощинами. Привалы становились длиннее, даже Антон начинал кряхтеть, кашлять и шутливо сетовать на приближающуюся старость. «С таким образом жизни год – за три», – объяснил он на мой немой вопрос. Мы не задумывались, что будет дальше, спешили выйти к цивилизации. Антон уверял, что до дороги Карнаул – Завьялово осталось не больше двух верст. Там мы в любое время суток поймаем попутку. День промчался незаметно. Порывшись в карманах своей безразмерной куртки, я сделала еще одну «неожиданную» находку: сотовый телефон работника полиции по фамилии Петренко, про который в суматохе давно забыла. Телефон был выключен – видимо, сам отключился, когда закончилась зарядка. Я нажала кнопку и с изумлением обнаружила, что жизнь в нем еще теплится. Не может быть, он же был в воде! Просох и снова заработал? Вот это бренд! Бледным светом загорелся экран, всплыли пропущенные вызовы от заждавшейся супруги. Часы на телефоне доходчиво уверяли, что не за горами семь часов вечера.
– Надо же, – удивился Антон, – у нас, оказывается, имелись часы, и незачем было определять время по силе ветра и направлению на север. Выключи немедленно – остатки зарядки еще пригодятся.
– Можем позвать кого-нибудь на помощь, – неуверенно заметила я.
– Можем, – согласился Антон, – но сюда за нами не приедут, даже не надейся. Мы должны добраться хотя бы до дороги. Этим аппаратом ты записывала компромат на ментов?
– Этим, – вздохнула я, – другого не было. Мой собственный телефон давно уже стал… гм, вещественным доказательством.
– Спрячь подальше, – посоветовал Антон. – И береги как зеницу ока.
Я волоклась за ним по раскисшей земле и пыталась вспомнить, что такое зеница ока. К восьми часам вечера, когда солнце опустилось за деревья, но сумерки еще не наступили, мы прошли по околице мимо заброшенной деревни. Заходить в дома не было смысла – даже при шансе наткнуться на древнюю старуху. От голода мы не пухли, отдохнуть могли и в лесу, и вообще, цивилизация была где-то рядом! Мы тащились мимо поваленных плетней, догнивающих сараюшек и сеновалов, мимо продавленных, заросших бурьяном крыш. В депрессивной «идиллической» картине не было ни намека на жизнь.
– Жутковато здесь, – бормотала я, обнимая себя за плечи. – Вот скажи, Антоша, каково фашистам было в России, если нам самим тут страшно?
И снова мы расслабились, не о том думали. Опасность подкралась сзади, когда ее не ждали! Мы миновали деревню, собрались углубиться в лес, когда за спиной разразился тарарам! Нас преследовала не одна поисковая группа. По колдобистой деревенской дороге катил еще один подержанный джип! Он двигался в том же направлении, что и мы, только параллельным курсом. Держу пари, это была случайная встреча, что и подтвердил восторженный рев пассажиров. Я, кажется, узнала отрывистый голос Галины Кулебяки! Я еще моргала, зевала во все стороны, а Антон уже схватил меня в охапку, швырнул к лесу, до которого оставалось метров тридцать. Машина бодро скакала по заброшенной дороге, вот свернула к лесу, чуть не утонув в глубоком водостоке, а мы опрометью уносились прочь. В спину загрохотали беспорядочные выстрелы – черт возьми, это было самое настоящее оружие! Менты понимали, что мы для них опасны, но, видать, отчаялись взять нас живьем. Возможно, ружья были охотничьи, но от этого не легче! Пули свистели над головами, вспарывали фонтанчики под ногами. Невероятно, в это трудно было поверить. Фашисты в России не вымерли, они еще здесь! Я обернулась. Джип не мог проехать дальше, опушка была вся изрыта. Пассажиры высыпали наружу и вели прицельную стрельбу. Антон, отдуваясь, топал сзади, показывал знаками, чтобы я не вертелась, экономила силы. Действительно, есть ли смысл смотреть в глаза своей нелепой смерти?
Возникла пауза, охотники энергично перезаряжали свои ружья. Надрывалась ведьма Галина: тупые мазилы, какого черта они не могут попасть с трех шагов! Мы уже влетели в лес! Ветви боярышника с зубчатыми листьями сомкнулись за нами. И снова эти твари пустились в погоню, хотя особой охоты ломать ноги у них, похоже, не было… Вся эта «сказка про белого бычка» начинала утомлять. Антон хрипел, чтобы я сворачивала вправо, до дороги метров триста, но бежать к ней опасно, именно этого от нас и ждут. Я сменила направление, помчалась быстрее рыси. В кои-то веки нам попался разреженный участок леса! Теперь Антон начал отставать, хрипел, чтобы я бежала помедленнее. Поначалу не доходило, потом мне это показалось странным. Я остановилась… и вдруг мне стало дурно. Он ковылял какими-то зигзагами, его широко расставленные ноги подгибались. Антон был бледен, глаза мутнели. Он держался за левое плечо, в районе ближе к грудине из-под руки вытекала кровь! Я остолбенела, икнула, хотела что-то сказать. Господи, он ранен, его чуть не убили! Он бежал позади меня, прикрывал собой и принял пулю, предназначенную мне…
Я что-то лопотала, прыгала вокруг него, несла какую-то околесицу про перевязку, про доктора, про больницу, где ему немедленно должны сделать операцию!
– Подожди, не тарахти… – бормотал он, прислоняясь к дереву. Боль так скрутила его, что он смертельно побледнел и стиснул зубы. А когда немного отпустило, прерывисто вздохнул: – Все в порядке, Женечка, это сквозное ранение, не умру… Боль терпеть умею, не маленький… Вот только плечо сильно немеет и рука не слушается… Подожди, не выплевывай в меня прописные истины, я сам про них наслышан… Очередную порцию ментов мы с хвоста стряхнули, но из этого района нужно уходить… Топаем по диагонали к дороге. – Он показал направление подбородком. – Пройдем половину версты, там посмотрим, на что я буду способен… Только не гони, не забывай, что я уже не спринтер…
Все изменилось и стало плохо – разом, как оглоблей по голове. Я размазывала слезы по щекам, поддерживала его под локоть. Мы, шатаясь, брели через лес, выходя из опасной зоны. Какого черта?! Я не могла спокойно наблюдать, как он теряет кровь. Антон рухнул под дерево, взвыв от острой боли, а я хлопотала вокруг него, не зная, за что хвататься. Я не медсестра, в прошлой жизни вид крови доводил меня до помешательства! Он мычал, когда я снимала с него одежду. От вида раны мне становилось хуже, чем ему, но я держалась. Пуля действительно прошла навылет. На месте входного отверстия зияла круглая дырочка, обведенная синью, с другой стороны рана превращалась в полноценный синяк и уже распухла. Возможно, кость пуля не повредила, но там же куча артерий, нервов, жил, связок… Что я в этом понимаю? Кровь выходила упругими толчками, все, что я могла – это как-то остановить ее. Обеззаразить рану было нечем. Дьявол! В его взгляде возникла какая-то заинтересованность, когда я начала стаскивать с себя одежду. Под водолазкой у меня была маечка, которая в ходе катаклизмов немного пострадала, но была, в принципе, чистой. Я разделась до бюстгальтера, задумалась: может, и его снять? Надо же человека чем-то отвлечь от боли! Но природная скромность победила, ему и этого достаточно! Он шарил по мне глазами, в которых пробуждался интерес к жизни, а я рвала свою одежду, затем перевязывала рану и туго затянула, невзирая на стоны больного. Кровь пока не просачивалась, но это было делом времени. Все, что я соорудила, было примитивным и смешным. На экзамене по оказанию первой помощи за такую перевязку я бы заработала твердый кол.
– Антоша, родненький, что нам дальше делать? – бормотала я, проглатывая слова. – Тебе нельзя в таком виде долго тут сидеть, тебе в больницу надо…
– Женечка, какая больница… – пытался улыбнуться он, но выходила только страшная гримаса. – Возможно, в больнице врачи и подлатают, но обо всех пациентах с огнестрельными ранениями они обязаны сообщать в полицию, и они это делают, чтобы не вылететь с работы… Я не знаю, Жень…
– Так что же, умирать теперь?! – взвизгнула я. – У тебя кровотечение возобновится, рана загниет, ты умрешь от заражения…
Я страшно волновалась, мне была небезразлична судьба этого человека – настолько небезразлична, что при мысли о самом худшем меня трясло, как эпилептика.
– Я все понимаю, Женечка… Слушай, давай поступим так… Недалеко дорога, она действительно где-то рядом… Продолжай идти в ту же сторону, но запомни дорогу, пока еще что-то видно, не совсем стемнело… Может быть, сможешь остановить какого-нибудь частника… Пообещай ему денег, много денег… Я бы пошел с тобой, но что-то уже не ходится…
Все происходило как в тумане. Кружилась голова. Я пыталась запомнить какие-то ориентиры, характер расположения деревьев, рельеф. Обнимала его на прощанье, целовала в бороду. Объявила со слезами в голосе, что, если он напряжется и не помрет, то я согласна целовать его каждый день (а если хорошо попросит, то и еще что-нибудь сделаю). Оставила размышлять над своими словами и побежала к пресловутой дороге.
Боже, как мне хотелось почувствовать себя слабой и беззащитной! Сколько можно заниматься несвойственной мужской работой? Я рвалась через дебри, сдерживая слезы, упорно штурмовала залежи бурелома и частоколы из сухих деревьев, распростерших свои сучья. Антон был прав, еще не стемнело, но тучи висели низко, кроны деревьев смыкались, под пологом леса царила сизая полумгла. Я шла и молилась: только бы не упасть, ничего не повредить, не сломать! Хоть бы все обошлось – я готова была поверить даже в Господа Бога, пусть его и нет нигде! Я преодолела, наверное, метров сто пятьдесят, как услышала шум мотора. Впереди была дорога! Пронеслась машина, и я, покатившись с придорожного косогора, выпала на асфальт! Но машина уже ушла, скрылась за поворотом. Это была обычная загородная дорога, даже не трасса – две полосы, какое-то подобие обочины, асфальт разбит, но что в этом необычного? Косогоры по обеим сторонам, заросшие кустарниками и мелкими деревцами, метрах в тридцати – дорожный километровый знак. Я повертелась: машин больше не было, эта трасса не пользовалась популярностью у автолюбителей, черт их подери! Обычная связующая артерия между провинциальными населенными пунктами, с нее нет выезда на федеральную трассу…
И все, больше ни одной машины! Замерло все до рассвета! Я вертелась вокруг оси, кусала локти, изнывала от нетерпения. Пока так приплясывала, окончательно стемнело, и природа погрузилась в синеватую задумчивость. Я стояла одна посреди египетской тьмы, давилась слезами, выла от расстройства. «Можно позвонить!» – вдруг осенило меня. Вот только кому? Может, в МЧС? Наплести какой-нибудь фигни про пострадавшего альпиниста, пусть везут в больницу. Но Антон прав, без полиции, а значит, без Эльвиры история с больницей не прокатит. Я вытащила телефон, включила его. Этот гад упорно не желал включаться! Я трясла его, колотила по корпусу: давай, включайся, будь человеком, железка чертова! Сердце застучало, когда в смартфоне затеплилась жизнь, неохотно загорелся экран, замигал. «Подключите зарядное устройство, подключите…» Да где я его возьму?! А если и возьму – в ноздри воткну? Я в отчаянии набрала прокурора Вадика. Четыре длинных гудка, снял трубку! Не успела я и рта раскрыть, как он пробормотал испуганным голосом: «Вы не туда попали…» – и тут же отключился. Вот скотина, даже не выслушал! Жена, наверное, рядом… С полного отчаяния я отстучала Шуру Казначееву. Не ответит. Даже надеяться не стоит. Не до меня моей лучшей подруге. Нежится под пальмой в объятиях менеджера старшего звена на заводе прохладительных напитков… Шура отозвалась на третьем гудке, и я от радости чуть не свалилась в водосток.
– Это ты? – недоверчиво спросила я.
– Это я, – подумав, отозвалась Шура. – А ты кто? Подожди… Женька, ты, что ли?
– Я, – радостно подтвердила я.
– А ты с какого телефона звонишь?
– У мента отобрала.
Шура закашлялась:
– Ладно, продолжай, начало уже хорошее.
– Ты где?! – воскликнула я. – Только не говори, что на Бали!
– Да нет, я в городе, – подумав, нерешительно сообщила Шура. – Отпуск закончился два дня назад, к удовольствию всех заинтересованных сторон… по крайней мере, к удовольствию одной из заинтересованных сторон…
– Но я звонила, ты не отвечала!
– Во-первых, не ори, – отрезала Шура. – Мало ли кто кому звонил. Я не обязана повсюду таскаться с телефоном, у меня есть масса других неотложных дел. Во-вторых, я тоже тебе звонила. Кто-то снимал трубку, дышал мужским голосом и молчал. Потом ты стала вообще недоступной. А я не такая, знаешь ли, суровая, чтобы дозвониться на выключенный телефон. Случилось что?
– С поводка я сорвалась! – заорала я.
– Спокойствие, родная, только спокойствие. – Подруга постепенно стала вникать в мою непростую эмоциональную «составляющую». – Отмотай немного назад и начни с чего-нибудь информативного. Во-первых, ты где?
– В Караганде! Тут темно и страшно! – Я немного успокоилась и стала быстро излагать, пока аккумулятор совсем не сел. Краткие тезисы, без подробностей. Сука Эльвира, маскировавшаяся под добропорядочную соседку, Араканский бор, набитый злыми ментами, бодрые пробежки под выстрелы в спину, мужчина, спасший меня и лежащий при смерти в холоде, с муравьями…
– Шура, милая, это не шутка, – закончила я. – И не надейся, что я сошла с ума. Придумай что-нибудь, а? Спаси нас. Ты можешь, у тебя связи. Нужна больница, но без ментов, нужны хорошие врачи, нужно… блин, да тут столько всего нужно…
– Ну, едрена дверца… – расстроенно вздохнула подруга. – Не совсем уловила, что там у тебя случилось, но поздравляю, Женечка: ты добилась полной независимости от здравого смысла. Слушай, ты действительно такая идиотка? – разозлилась она. – Или тебе доплачивают?
– Шурочка, ну сделай же что-нибудь, – взмолилась я. – У меня сейчас батарейка сядет…
– Ладно, где ты? – раздобрилась Шура.
Вопрос мне, честно говоря, не понравился. Вокруг ничего не было! Черный лес, дорога, обочина, ни одной, черт возьми, машины!