– Мне сестру надо найти.
– На фиг?
– Пожить у нее хочу.
– Во дурень! Сейчас в Москве ментов больше, чем собак бездомных. Тебя по пять раз за день остановят и документы спросят. А ты теперь меченый.
– Всех, что ли, так?
– Не-а. Тебя да меня. Мы с тобой люди приметные. Я – понятно почему, а ты уж больно смазлив. Не любим мы, мужики, таких, как ты. Гадость хочется тебе сделать, аж тошно.
– Колян, знал бы ты, во что я из-за своей внешности вляпался, не говорил бы так…
– А, – отмахнулся бомж, – знаем мы ваши беды. Вот мне вмазать завтра не на что будет, тут уж горе так горе.
– Я тебе дам. У меня полно денег.
– Во тюльпан дурной! Их уж менты загребли. – Колян развел руками. – На метро мелочь и ту прибирают.
– А если я пожалуюсь кому-нибудь?
– Да кто ж тебя слушать-то станет?
– И что же мне делать завтра? Москву я пешком не обойду.
– Слямзим чего-нибудь.
– Украдем, что ли?
– Ну… – Колян растянулся на лавке, задрал свою чумазую, небритую физиономию к потолку и произнес мечтательно: – А лучше к буржуйской помойке сгонять, там столько добра выкидывают… Ух! И не так опасно. К вечерочку бутылок насобираем, вмажем, а по утру я тебе помогу найти сестру.
– А ночевать где? – Ситуация, в которую попал Лешка, была настолько абсурдной, что ему до сих пор не верилось, не снится ли ему все это.
– Есть местечко. Держись Коляна – он тебя не бросит, – изрек благодетель сонным голосом и через секунду захрапел.
Лешка посидел немного, понаблюдал за сокамерником. Его удивило, что, несмотря на неряшливость, Колян не выглядел отталкивающим. Приятное славянское лицо, на котором выделялись яркие голубые глаза, нос картошкой и ямки на щеках. Простофиля, сразу видно. И пьяница. Но добрый и участливый, с широкой душой и желанием помочь. Лешка расчувствовался – чужой человек принял его беды как собственные – и решил отплатить той же монетой, едва у него все наладится. Он посмотрел кругом, надеясь отыскать место для сна, но, не увидев еще одной лавки, улегся на полу. Закрыл глаза и тут же задремал.
Глава 9
На улице было темно. Высокие деревья своими кронами загораживали свет уличного фонаря. Ирка сидела в кухне на подоконнике и смотрела в окно. Она тосковала, несмотря на то что в комнате веселилась куча народа, пришедшего на новоселье. Валя в отличие от Ирки была коренной москвичкой, к тому же с весьма общительным характером, поэтому в их квартире сейчас гостей было – как живности на Ноевом ковчеге. И в другой день Ирка наверняка наслаждалась бы шумной пирушкой, но не сегодня.
Днем она позвонила маме и с удивлением узнала, что Лешка отправился к ней в гости и уже сутки как должен быть на месте. Дальше – больше. Оказалось, причиной столь поспешного его отъезда из родного города была приключившаяся с ним беда. Мама рыдала в трубку и сбивчиво объясняла ее суть: Лешка связался с замужней дамой, наигравшись вволю, бросил ее, как обычно делал, а женщина оскорбилась, вызвала милицию, написала заявление. На счастье Лешки, хода делу не дали, решили подождать возвращения мужа пострадавшей – как-никак тот большая шишка, мало ли чего. Рогатый супруг вернулся утром и жене не особенно поверил – дураком он не был, марать свое имя не позволил, велел дело замять, а жене такую трепку задал, что та сидит с синяками дома и носа на улицу не кажет, хотя Леля допускала, что просто стыдится. Ольгино – не Москва, слухи по городку разносятся моментально.
Ирка мамин монолог выслушала и успокоилась немного. Но напоследок Леля огорошила известием, что показываться на родине Лешке пока не надо – обманутый муж ищет наглеца, желая набить ему морду. Ирка очень обрадовалась тому, что брат поживет у нее какое-то время, заверила в том родительницу и, положив трубку, призадумалась, как Лешку найти.
Сначала она не сильно переживала – брат взрослый парень, догадается, как ее можно разыскать. Ждала его с минуты на минуту, но он все не появлялся. «Наверное, снял номер в гостинице, переночует, а утречком приедет», – уговаривала она себя, но волнение не оставляло. Вдруг его побили, ограбили, убили… Ирка всхлипнула и приказала себе успокоиться. Оторвав взгляд от окна – вид темной улицы ее пугал, – она с удивлением обнаружила сидящего в уголке кухни Алана Ку.
– Давно вы здесь? – опешила девушка.
– Минут пять. – Ку был невозмутим и, как обычно, лохмат.
– Я думала, вы не придете.
– От Конопушки не так легко отделаться, я решил забежать на десять минут и смыться.
– И чего же вы сидите здесь? Там веселее. – Ирка кивнула головой на дверь в комнату.
– А я веселиться не умею. Не пью, не курю, танцевать никогда не пробовал.
– И почему же вы такой?
– Как почему? Потому что я гений.
Ирка удивленно вскинула на него глаза. Вроде бы манией величия Ку не страдал, а тут вдруг подобное заявление.
– Вы смеетесь?
– Конечно. – Алан озорно улыбнулся, и Ирка поймала себя на том, что видит его таким впервые.
– Скажите, как человека в Москве найти? – вдруг спросила она. Никогда раньше не думала, что ей придется обращаться за помощью к Ку.
– А кого вы потеряли?
– Брата. Он ко мне поехал два дня назад и все не появляется.
– Тот самый, которого Лешей зовут?
– А вы откуда знаете?
– Да там Конопушка всем девушкам его фотографию в нос тычет, после чего они закатывают глаза и с придыханием шепчут: «Ле-е-е-ша». Он, правда, слесарем работает?
– Правда.
– Я мельком видел фотографию и не понимаю, как с такой внешностью парень не попался на глаза представителю какого-нибудь модельного агентства.
– У нас в Ольгино агентств нет.
– Здесь его быстро заприметят. Могу поспособствовать.
– Вы бы лучше мне найти его помогли.
– Помогу.
Ирка надивиться не могла. Ку, который не обмолвился с ней и парой слов, не касающихся работы, теперь треплется с большим удовольствием и даже грозится помочь. Чудеса!
– Не пойму я вас, Алан. Я целый месяц с вами сдружиться пыталась, а вы – как улитка из раковины не высовывались. Что с вами теперь?
– У меня замедленная реакция. Только теперь понял, что вы это искренне делали.
– Вы что же, никому не доверяете?
– Почему никому? Только женщинам.
Алан почти не соврал. Женщинам он не только не доверял – он их боялся. Именно о своем страхе перед ними он думал, когда вышел из квартиры Ирки и сел в свой «Мерседес» с шофером…
Родился Алан двадцать семь лет назад в маленькой грязной комнатенке, именуемой дворницкой. Мать его, намахавшись метлой и «хряпнув с устатка» водочки, задремала, а когда проснулась от сильной боли, поняла, что рожает. Помочь было некому (жильцы дома либо спят, либо на работе, а мужа у нее отродясь не было), поэтому, «хряпнув» еще стаканчик, она решила справляться сама. И справилась. Роды прошли без осложнений, пуповину она перерезала ножом, которым только что строгала колбасу, сыночка завернула в тряпку. Затем допила оставшуюся водку, кое-как помылась из чайника, а уж потом пошла к телефону-автомату вызывать «Скорую».
Ребенка она назвала Леней, в честь Брежнева. Фамилию дала свою – Кукушкин. Жили они бедно, но весело. Каждый месяц у Лени был новый папа, а еще были песни среди ночи и батарея бутылок для игр. Когда мальчику исполнилось шесть, мама родила ему братика. Назвала его Мишей, как Боярского, и дала тоже свою фамилию. С той поры в дворницкой общей площадью восемнадцать метров проживала семья из четырех человек – мальчики с мамой и сменяющие друг друга папы.
В школу Леня пошел нехотя. Букв он не знал, надеть было нечего, за завтраки заплатить тем более нечем. Мальчик чувствовал себя изгоем, стыдился матери, посещавшей собрания в подпитии, и от стеснения не отвечал на учительские вопросы, хотя урок знал наизусть.
Единственной его радостью был Мишук. Ленька был ему и папа, и мама, и брат. Из своего скудного обеда, который школа выделяла бесплатно, он выкраивал кусочек – то котлетку, то сосиску – и нес Мишке. Брал для него у сердобольных жильцов одежонку, а потом подшивал и украшал помпонами. Один раз поучаствовал в каком-то конкурсе чтецов и выиграл плюшевого медведя, вот и подарок на пятилетие брата.
Младшенький любил Леню безмерно. Вообще, он был удивительным ребенком, на редкость красивым (уж неизвестно в кого, наверняка в анонимного папу, мать-то красотой не блистала), милым, смышленым. Поэтому известие о том, что у Мишука порок сердца, вызвало жалость не только у Леньки, но и у жильцов дома, и у начальника жэка, и даже у собственной матери. Последняя никогда воспитанием своих детей не занималась, считала так: что вырастет, то и вырастет, но болезнь сына ее потрясла. Пить она перестала, ухажеров отвадила и с удивительной энергией начала искать деньги на операцию – хотя в те времена медицина была еще бесплатная, но везти мальчика надо было аж в Ригу, к лучшему специалисту. Собрали приличную сумму, спасибо сочувствующим. Леня тоже принимал участие – ходил по домам своих одноклассников и, сгорая от стыда, клянчил деньги у их родителей. Ради брата он был готов на все!
Леня очень хорошо запомнил тот день, когда нужная сумма лежала перед ними на столе. Мишки дома не было (его забрал в гости сосед, пенсионер Михалыч), мать радостная, розовощекая, похорошевшая без вина, все щебетала, как они вылечат мальчика и он здоровеньким пойдет в школу, скоро ведь уже, и как заживут дружной семьей. Леня ей верил. Впервые он почувствовал к матери любовь. И уважение к ее силе воли, характеру. Он забрал Мишука из гостей, прихватил немного денег и решил устроить брату перед отъездом праздник. Были и карусели, и зоопарк, и кафе-мороженое. Мальчишка захлебывался от смеха весь день, а Ленька не мог нарадоваться, что доставил Мишуку такое удовольствие.
Возвратились они домой вечером. Дверь в их комнатенку оказалась не заперта. Леня вошел, включил свет, хотел было поругать мать за халатность – в доме такие деньги, а она не запирает! – и замер с открытым ртом. На полу, раскинув руки и ноги, валялась их мать. Изо рта вытекала тонкая струйка слюны, поодаль валялись бутылки и ее несвежие трусы. На заголившемся бедре красовался огромный фиолетовый синяк. Деньги исчезли.
Лене тогда было тринадцать лет. Именно с того дня он возненавидел всех женщин на свете.
Мишук умер через год. Ленька, окончив восемь классов, пошел учиться в ПТУ. Впоследствии он не мог вспомнить, на кого, но это было и неважно. Главное – уйти из дома, не видеть мать, не слышать ее фальшивых пьяных всхлипов. Через полгода его выгнали за прогулы, и юноша уехал в деревню, где у соседа Михалыча был пустующий зимой дом. Там дождался лета, а с наступлеинем тепла начал скитаться по ближайшим селам, подрабатывая по мелочи – кому дров нарубить, кому воды наносить. Так и перебивался. Осенью вернулся в дом соседа, где снова перезимовал. Именно в тот год в жизни парня случились две вещи, перевернувшие ее: первая – он «подсел на кино», вторая – в нем проснулась чувственность, причем последнее событие свершилось благодаря первому, так что Леня понял, что в мире все взаимосвязано.
Шел 1990-й – год телевизионного беспредела. Многочисленные каналы демонстрировали с утра до вечера американские и европейские фильмы, неудосужившись обзавестись лицензией. Среди массы дешевых боевиков попадались и прекрасные высокохудожественные фильмы, снятые такими мастерами, как Коппола, Бертолуччи, Феллини, именно они заворожили парня, приковали к экрану старенького черно-белого телевизора «Рекорд». Раньше он и не предполагал, что существует такой удивительный киношный мир – дома у них было только радио, а в кино он ходил разве что с классом, смотреть патриотические фильмы. И вот в семнадцать лет он прозрел, почувствовал вкус к жизни и понял наконец, чем хочет заниматься. Он станет режиссером!
Картина будущего сложилась в Ленькином воображении мгновенно – он дождется весны, вернется в столицу, быстренько получит аттестат о среднем образовании, поступит во ВГИК, поразит уже на первом курсе преподавателей своим талантом, к окончанию института обзаведется денежными покровителями и снимет свой дебютный фильм, который незамедлительно получит «Оскара». Таким мечтам он предавался, лежа на старом диване в теплой комнате, когда за окном завывал ветер, и томился в ожидании весны. И дозимовал бы спокойно, если бы не «Эммануэль». Фильм его потряс, но не своей идеей, не режиссерским мастерством, а эротизмом и красотой девичьих тел на экране. Он не замечал раньше, что женщины бывают такими гибкими, изящными, а не только пьяными, дряблыми и пускающими слюну. В нем проснулась чувственность! И это шокировало его прежде всего. Теперь ночами ему снились горячие объятия, поцелуи, утонченные ласки, он просыпался с вечной эрекцией. Но когда начинал мечтать о сексе наяву, перед глазами сразу всплывала мать, лежащая враскорячку на полу, и ее сероватые трусы. Желание тут же пропадало… Но ночью возвращалось вновь!
Когда наступила долгожданная весна и Ленька вернулся в Москву, у него возникло еще одно желание (кроме того, как стать режиссером) – завести себе милую, нежную, невинную подружку.
Комнатенка, в которой он появился на свет и где не был уже два года, не сильно изменилась, разве что стала еще более грязной и убогой. Мать же изменилась гораздо сильнее – выглядела лет на шестьдесят, хотя, по Ленькиным подсчетам, не достигла еще сорокалетия. Пила она по-прежнему, правда, мужиков больше не водила, а жила на правах жены с какой-то бабой – здоровенной, жилистой, в синих наколках. «Молодожены» появлению нового жильца не сильно обрадовались, но решили, что за него грех не выпить, поэтому к вечеру надрались, повалились на грязный пол и захрапели. Чтобы не возненавидеть окончательно всю слабую половину человечества, Леня решил в родном доме больше не появляться.
Лето он снова батрачил, а по осени вернулся в ПТУ, дабы за год осилить оставшуюся непройденной школьную программу. Устроился неподалеку дворником, получил комнатенку в коммуналке и зажил почти счастливо. Дни летели за днями, вечера он коротал в видеосалонах, вставал в четыре утра и жил мечтами. А вскоре встретил ЕЕ!
ОНА училась в том же ПТУ, что и он. Приехала из-под Рязани, жила в общежитии. Звали девушку Любой, и имя ей удивительно шло. Хрупкая, с нежным личиком, пухлым маленьким ртом, невинными серо-зелеными глазами, точеным носиком и с румянцем во всю щеку. Открытый взгляд, тихий голос с едва уловимым говорком. Ангелочек, а не девушка!
Леня влюбился с первого взгляда, едва разглядел ее в полутемном коридоре. Они подружились. Через две недели он признался ей в любви, стоя на коленях, как положено, и сжимая в руках дешевый букетик. После столь пылкого объяснения девушка не устояла – отдалась будущему гению. Тело Любаши его не разочаровало: узкий таз, маленькие грудки, тонкие щиколотки. Немного подпортило впечатление отсутствие у возлюбленной девственности, но благородный Леня простил – с кем в жизни не случается. Тогда он еще не имел понятия, что Любаша была первой шлюхой общаги, а когда узнал, было поздно – он ПОЛЮБИЛ.
Стали жить вместе. Леня работал на две ставки, учился, смотрел кино и ОБОЖАЛ. Все, что он делал, делал для нее и ради нее. Ему хотелось положить к ее ногам весь мир, посвятить ей фильм, завалить мехами и драгоценностями. Любаша на все это была согласна, но, видя, что момент исполнения желаний далек и туманен, решила не терять времени даром. Она брала от жизни все, до чего могла дотянуться, а потому были в ее жизни дешевые кабаки, чьи-то дачи и вечно пьяные хлопцы, называемые тогда «рэкетирами». Приходила она под утро, пошатываясь от усталости и вина, ныряла в кровать и делала вид, что только проснулась, когда Ленька возвращался с ночного дежурства.
Так они прожили полгода. И наконец-то он начал о чем-то догадываться. Теперь Любаша не стеснялась – пропадала и днем, а когда возвращалась, была похожа на кошку, втихаря наевшуюся сливок. У нее появились хитрый довольный взгляд и дешевые золотые украшения…
В конечном итоге Ленька все узнал!
Были крики, слезы, мольбы… Но не Любины. Это Ленька просил – не бросать его, позволить ему любить ее. Она позволила – ей было лестно. Она унижала его, разрешала до себя дотронуться только после того, как он поползает перед ней на коленях, рассказывала о своих похождениях, хвалилась количеством любовников. Но он терпел.
Разрубить тугой узел их отношений, как ни странно, помогло кино. Посмотрев однажды жуткий триллер Хичкока «Психо», Ленька поймал себя на мысли, что хочет так же, как в кино, истыкать ножом белое Любино тело. Потом ему приснилось, что он ее душит и наслаждается, когда она всхлипывает в последний раз. Леня понял: или он с Любой расстанется, или станет преступником. Одно из двух. Конечно, имелся еще третий вариант – он сойдет с ума. Он выбрал первый.
Сначала было очень тяжело, почти невыносимо. Потом легче. И наконец, совсем отпустило. Леня повзрослел за это время лет на двадцать и поклялся себе больше никогда не влюбляться.
Почти десятилетие он держался, но неожиданно в его жизнь ворвалась Ирка, и Алан понял, что в очередной раз пропал.
Глава 10
В подвале было тихо, только чуть слышно перебирали лапками крысы. Лешка сидел на драном матрасе, смотрел на пламя свечи и думал. Мысли, одолевающие его, не были приятными. Вот уже два дня он живет бок о бок с Коляном, спит на его матрасе, ест добытую им пищу и, несмотря на то что благодетель узнал адрес Иркиной работы и достал денег на метро, даже не пытается с сестрой связаться. Что с ним? Неужели такая жизнь – все, к чему он стремился? Подвал, черствый хлеб, дешевое пойло под названием «Анапа» – его настоящее и будущее?
Подвал осветился. В отдалении послышались шаги.
– Колян?
– Кто ж еще? – Бомж появился из-за поворота с пакетом в руке. – Чизбургер тебе притаранил.
– Как там на улице? – Лешка не выходил из убежища двое суток, боялся опять оказаться в КПЗ.