пах. Правда, я не гарантирую, что смогу ее выполнить в таких условиях. У
меня нет ни пилы, ни других приспособлений. Мне придется просто рубить
вам ногу мечом, чего мне, признаюсь, прежде проделывать не доводилось.
Но я, по крайней мере, могу попытаться. Вы все поняли? Мне нужно ваше
решение.
Он молчал так долго, что я подумал, будто он опять потерял
сознание. Но посиневшие губы снова шевельнулись:
— А… есть надежда… что этот, как вы сказали, некроз… еще
не…
— Я не знаю. Зависит от точного времени, от того, как именно были
пережаты сосуды…
— Тогда я лучше рискну.
— Риск велик в обоих случаях.
— Тем более… Не хочу жить калекой. Вытаскивайте меня.
— Эвьет! — позвал я. — Иди сюда, будешь ассистировать, — я просунул
руку под нижний край доспеха и снял с раненого пояс. — Так, этим
зафиксируем повязку, но это потом — сначала нужно вновь пустить кровь в
ногу, но так, чтобы она не хлынула опять из раны. Дай руку. Прижимай вот
здесь. Со всей силы прижимай, пока я тащу его из-под лошади, поняла?
Потом нужно будет согнуть ему ногу и прижать к животу… — я слазил в
свою котомку и приготовил тампоны. Затем отстегнул свои ножны вместе с
мечом — чтобы не мешались и чтобы использовать их, как рычаг, подсунув
под бок лошади. — Ну что, готова?
— Подождите! — подал вдруг голос раненый.
— Что такое?
— Я хочу помолиться.
— Вы и так потеряли слишком много времени! — раздраженно заметил я.
— Вы хотите молиться, или вы хотите остаться в живых?
— Это недолго.
Я пожал плечами. Мой принцип — никого и никогда не спасать против
его воли.
Рыцарь прикрыл глаза и беззвучно зашевелил губами, положив руку на
грудь — вероятно, там под доспехами скрывалась какая-нибудь ладанка. Мы
с Эвьет молча ждали.
— Ну что, все? — спросил я, видя, что его губы замерли. — Вот черт,
опять отрубился. Ладно, начали!
Правой рукой я уперся в подсунутый под седло меч, а левой потащил
застрявшую ногу, в то время как Эвьет пережимала пострадавшую артерию. Я
знал, что у нее не хватит сил делать это долго. Правда, раненый потерял
слишком много крови, и давление у него было заметно ниже нормы. Но все
равно, действовать надо было быстро. Нога вынырнула на свет без сапога,
оставшегося в стремени, но так было даже проще контролировать ее
состояние. Немного крови все же вытекло между пальцами Эвьет, но, когда
я прижал бедро раненого к его животу, кровотечение остановилось. Я
разрезал ножом штанину рыцаря по всей длине. М-да, бледно-синюшная кожа
покойника — ну а что я, собственно, ожидал… Но, пока я проводил
тампонаду раны, казавшаяся уже мертвой конечность начала потихоньку
розоветь.
— А удар-то был грамотный, — заметил я. — Эти ребятки недаром
решились напасть с ножами на конного рыцаря в доспехах.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Эвьет, вытирая запачканные
кровью руки о траву.
— Подожди, я полью тебе на руки из фляжки… Я имею в виду, что
целили именно в бедренную артерию. И те, что нападали слева, видимо,
тоже, просто у них сноровки не хватило. Сидящему на лошади не так просто
нанести удар именно с внутренней стороны бедра… Большинство людей
полагают, будто для жизни опасны только раны туловища и головы, но никак
не конечностей. Наш новый знакомый, несмотря на поколения своих
рыцарских предков, очевидно, придерживался того же заблуждения. Но не
эти дети неграмотных крестьян. А поскольку преподавать им анатомию было
решительно некому, узнать об особенностях артериального кровотечения они
могли только из личной практики. Полагаю, они промышляют здесь со
времени бунта, а то и дольше. Хорошо, что они не проявили достаточно
настойчивости и не пошли за своей ускользнувшей жертвой. Видимо,
все-таки не знали, что он неминуемо скоро свалится… Так, ну вот,
кажется, кровоснабжение ноги восстановилось. Теперь можно наложить
повязку и притянуть ее ремнем. Хм, как нам теперь его везти, вот в чем
вопрос. Мало того, что у нас нет второй лошади, так еще и просто
посадить его в седло — плохая идея. По идее, ему голову надо пониже, а
ногу повыше…
Раненый снова заморгал глазами.
— Получилось? — слабо спросил он.
— Пока вроде да, но ходить вы еще не скоро сможете. Вы знаете
ближайшее место, где о вас могут позаботиться? Или, лучше, куда можно
съездить за помощью, чтобы ее прислали сюда…
— Ближайшее? Я не знаю… я ехал в наш лагерь… нагнать армию…
она сейчас… сейчас она должна быть уже… простите, сударь… все так
путается…
— Эй! Эй, очнитесь!
Но на сей раз это был не просто обморок. Пульс, сделавшийся совсем
нитевидным, исчезал под моими пальцами. На лице и шее выступил холодный
липкий пот. Я дернулся было снять с него доспех, чтобы сделать массаж
грудной клетки, но тут же понял, что это бесполезно. Если это яд
омертвевших тканей, стимуляция кровообращения лишь ускорит неизбежное.
Через несколько минут я протянул Эвьет флягу, где еще оставалась
вода:
— Теперь ты полей мне на руки.
— Он умер? — поняла девочка.
— Да. Было слишком поздно… Зря только извел на него корпию. Ну
ладно, посмотрим, что мы унаследовали, — я вытряхнул на траву седельную
сумку мертвеца. — Ага, вот и кошель… увесистый! Десять… двадцать…
слушай, Эвьет, да мы с тобой богачи!… тридцать…
— Дольф!
— Ты только глянь — золотой двукроновик имперской чеканки! Времен
даже не последнего императора, а его деда! Видела такие когда-нибудь?
— Дольф, тебе не кажется, что это мародерство?
— Ему эти деньги все равно уже не нужны, — пожал плечами я. — В
отличие от нас. Сорок…
— Да, но… — голос баронессы звучал без прежнего напора. — У него,
наверное, остались наследники…
— Ты в самом деле считаешь, что мы должны все бросить и отправиться
их разыскивать? — усмехнулся я. — Сорок восемь крон одним только
золотом, включая имперские, а тут еще серебро и медь… Мы, кстати, даже
имени его не знаем.
— Имя, полагаю, можно узнать, — возразила Эвелина и потянула меч
покойника из ножен. — Если он такой богатый, скорее всего, это фамильное
оружие. Точно, вот герб! — она вдруг замолчала.
— Что-то еще не так?
— Это барон Гринард.
— И что? — мне эта фамилия ничего не говорила.
— Ты действительно зря тратил на него свою корпию, — жестко
произнесла девочка. — Это грифонец.
— Ты так хорошо знаешь все дворянские гербы в Империи? -
заинтересовался я. — А также кто из них на чьей стороне?
— Во всяком случае, гербы старых родов, — ответила Эвьет будничным
тоном. — У отца была копия Столбовой книги, зимними вечерами я любила ее
рассматривать… Ну, может, про всех-всех я и не помню, кто чей вассал,
но про Гринардов знаю точно. Их владения не так далеко от наших. В свое
время наши роды даже чуть было не породнились… Сестра моей прабабушки
вышла замуж за второго сына тогдашнего барона Гринарда. Но она умерла
при родах, и ребенок тоже не выжил. Так что у нас с ними нет общей
крови, — поспешно произнесла Эвелина, словно оправдываясь. — Их сюзерен
— Лангедарг.
— Если никто из них не переметнулся на другую сторону, — проворчал
я, тут же понимая, впрочем, что этот юноша с его прекраснодушными
понятиями о рыцарстве едва ли мог нарушить вассальную клятву.
— Только не Гринарды, — подтвердила и Эвелина. — Отец говорил, что
они — убежденные грифонцы. У них и родовой девиз — "Моя честь зовется
верность".
— Ну, родовые девизы замечательны тем, что придумывают их одни
люди, а живут потом под ними совершенно другие… Но, допустим, в данном
случае громкие слова соответствуют истине. Если бы точно такая ситуация
была у сторонников Льва, ты ведь считала бы, что это повод для гордости?
— Я и сторонникам Грифона в этом не отказываю. Принципиальность
достойна уважения, даже если это принципиальность врага.
— Но при этом, по-твоему, нам не следовало пытаться его спасти?
Тебя смутило, что я беру деньги у мертвого, но ты считаешь, что не нужно
спасать живого, который, по твоим же словам, достоин уважения?
— То, что враг достоин уважения, не означает, что его не надо
убить, — пожала плечами Эвьет. Я вдруг подумал, до чего дико звучит
подобная спокойная фраза из уст двенадцатилетней девочки. А хуже всего
то, что она, в общем-то, права. Во всяком случае, в том мире, который
нас окружает…
нас окружает…
— Тем не менее, твоим первым движением было спасти его, а не
выяснить цвета его знамени, — заметил я вслух.
— Ты прав, — признала Эвьет, явно недовольная собой. — Как-то не
подумала, что он может быть с той стороны. Здесь уже довольно далеко от
границы графства…
— Войска опять пришли в движение, границы больше не актуальны, -
возразил я. — Он, кстати, тоже не подумал, что мы можем быть не из его
стана. Чуть было не рассказал нам, где расположены их части. Ему, должно
быть, просто не пришло в голову, что враги могут оказывать ему помощь…
— Обыщи его как следует, Дольф. Может, у него с собой какая-нибудь
секретная депешa.
Но никакой депеши у молодого Гринарда, погибшего столь нелепой
смертью, не оказалось. Его доспехи мне тоже были не нужны — по ряду
причин, включая и ту, что я не люблю таскать на себе лишнюю тяжесть, да
и толку от нее, как показывает практика, немного — а вот меч, фамильный
он или нет, я решил взять себе. Уж всяко лучше моей железяки, даже с
чисто эстетической точки зрения. Свой старый я решил просто бросить
здесь. В другое время я бы, наверное, все же попытался его продать в том
же Комплене (а заодно и стоивший явно больше доспех, и сбрую несчастной
Клаудии), но, имея полный кошель, туго набитый золотом и серебром, решил
не мелочиться и не обременять Верного лишним грузом. Хоронить мертвеца,
несмотря на укоризненный взгляд Эвелины, я, конечно же, тоже не стал. Я
лишь уложил его ровно и воткнул в изголовье свой старый меч -
вертикально, на манер креста; такова была максимальная дань
бессмысленным условностям, которую я согласен был заплатить.
Мы вновь выехали на дорогу, по-прежнему безлюдную, на сколько
хватало глаз (малолетние бандиты, очевидно, скрывались где-то в дебрях
травы), и продолжили наше путешествие по описанному Гюнтером маршруту.
Вскоре мы, наконец, покинули пределы земель, опустошенных мятежом; вновь
стали попадаться бедные, но все же не лишенные жителей деревеньки. К
вечеру мы выехали к постоялому двору, больше напоминавшему деревянный
форт, обнесенный крепким и высоким частоколом; ворота были заперты, и
мне пришлось довольно долго стучать в них кулаками и ногами, прежде чем
с той стороны кто-то подошел, шаркая ногами, и, осмотрев нас через щель,
более походившую на бойницу, сиплым голосом изрек:
— Беженцев не принимаем!
— Мы не беженцы! — оскорбленным тоном возразил я.
— У вас одна лошадь на двоих.
— Нам так удобней. И вообще, это не ваше дело. Вам что, не нужны
наши деньги? — я поднес к его смотровой щели золотой. Демонстрировать
более крупные богатства было небезопасно.
— Ладно, проходите… — донеслось спустя несколько мгновений, и
заскрипел отодвигаемый засов.
Отперевший нам ворота (и тотчас вновь задвинувший засов, едва мы
вошли) оказался средних лет бородатым мужичонкой, единственной
примечательной чертой коего были ноги, точнее, обутые в грубые башмаки
ступни: они словно достались ему от человека на две головы выше ростом.
Этими лапищами он загребал при ходьбе, поднимая пыль. На поясе у
мужичонки висел не то длинный кинжал, не то короткий меч — что, прямо
скажем, не входит в обычный наряд трактирного слуги, но в наше время
чего только ни насмотришься.
В трапезной зале с маленькими мутными окнами царил полумрак — не
иначе, здесь экономили свечи. Я заметил, кстати, что в качестве люстры
тут используют тележное колесо, подвешенное на трех цепях под потолком.
За одним из столов сидели какие-то крестьяне, все — мужчины; угрюмо и
сосредоточенно они в молчании хлебали деревянными ложками из мисок
какое-то не слишком аппетитное, зато, очевидно, дешевое варево. Иных
гостей в зале не было. За монументальным прилавком, об который, должно
быть, во время трактирных драк разломали не один табурет, было темнее
всего, ибо в этой части помещения окон не имелось вовсе. Все же сумрак
был еще не настолько густым, чтобы скрыть очертания грузной седоволосой
фигуры, сидевшей по ту сторону прилавка.
— Это хозяин? — спросил я у приведшего нас.
— Да, но ужин и комнату у меня заказывайте…
— Я предпочитаю договариваться с хозяевами, а не со слугами, -
холодно возразил я, направляясь к прилавку. Ногастый, однако, топал
рядом, вероятно, не потеряв еще надежды сорвать с меня лишние несколько
хеллеров.
Коротко поприветствовав трактирщика, я сообщил ему наши скромные
потребности — ужин без вина для нас, овес для коня и комната с двумя
кроватями на одну ночь — и спросил о цене. Тот кивнул, но ничего не
сказал, а заговорил опять-таки ногастый:
— Комнаты всякие есть, на втором попросторней по четвертаку, на
третьем потеснее и попроще за пятнарик, свечи отдельно. Мера овса
дешевле чем в гривенник не обойдется, сами знаете — засуха…
— Любезный, я не с тобой разговариваю! — возмутился я, но хозяин
постоялого двора лишь снова кивнул, подтверждая полномочия своего слуги.
До меня стало доходить. Выслушав местные цены, явно завышенные по
сравнению с качеством услуг (но что поделать — так сейчас везде, кроме
совсем уж кошмарных притонов), я заказал ужин (бобы и яичницу с луком -
мясо здесь стоило совсем запредельно, как видно, скота в округе почти не
осталось) и комнату на третьем этаже. Я не из тех, кто шикует, даже
когда у меня есть деньги. Эвьет тем более не привередничала, наслаждаясь
уже одним запахом свежезажаренной яичницы — в лесу она, правда, нередко
питалась птичьими яйцами, но обычно выпивала их сырыми.
Мы сели поближе к окну, выходившему на закат; впрочем, вечерний
свет, пробивавшийся сквозь толстое — явно местного кустарного
производства — и вдобавок грязное стекло, выглядел скорее зловеще, чем
красиво. Ужин нам принес все тот же слуга, и, когда он ставил тарелки, я
негромко спросил его, верно ли я понял, что его хозяин немой.
— Да, — буркнул тот, — а что?
— Да ничего, — пожал плечами я. — Просто ни разу не видел, чтобы
немые становились трактирщиками. Повар или конюх — куда ни шло, а…
— А как трактирщики становятся немыми, вы видели? — сердито перебил
слуга.
— А, так он лишился речи в результате… травмы? — понял я.
— Ну да. Кажется, ученые доктора так это называют.
— Такие случаи могут быть излечимы, — заметил я, чувствуя
профессиональный интерес. — Если это последствие психического
потрясения…
— Нет, это последствие ножа, которым ему отрезали язык, — грубо
оборвал мои догадки слуга.
— Кто? — только и произнес я.
— Солдаты. За то, что он требовал с них плату за постой. И отрубили
руку, которую он протягивал за деньгами. Вы, чай, и не заметили?
— Чьи солдаты? — мрачно осведомилась Эвьет.
— А черт их знает! Вроде бы наши, — ему, похоже, даже не приходило
в голову, насколько неуместно звучит слово "наши" в таком контексте. -
Хотя в Комплене я слышал, как глашатай господина графа вещал, что все
беззакония на наших землях чинят грифонцы, которые специально
притворяются йорлингистами. Ну, городские, может, в это и впрямь
верят… — скептически качнул головой он. — Им там, за стенами, хорошо.
Они настоящей войны не нюхали.
— Мне жаль твоего хозяина, — сказал я.
— А, чего уж теперь жалеть, — махнул рукой слуга. — Повезло еще.
Могли вообще заведение спалить. Тогда куда? Только милостыню просить, а
кто ж подаст? И без того калеки на каждом углу… Только он мне не
хозяин. Он мой зять.
— Вот как? — удивился я. — Мне показалось, он старше тебя.
— Ну да. А что ж я, девку за молодого обормота выдавать буду, у
которого что в голове, что в кармане — ветер? Который сегодня по бабам
бегает — бабы-то нынче до этого дела голодные, мужиков на всех не
хватает — а завтра вообще на войне сгинет и жену брюхатой бросит? Нет
уж, тут человек солидный, с собственным делом. А что языка и руки нет,
так детей не руками делают…
— И дети, значит, есть?
— Нету, — вновь помрачнел тесть трактирщика. — Третий уже мертвым
родится.
— При таком возрасте отца это неудивительно, — констатировал я.
Он посмотрел на меня, как всегда смотрят на человека, говорящего
неприятную правду, и пробурчал:
— Заболтался я с вами. Плату извольте внести.
Я отсчитал ему оговоренную сумму без всякой прибавки от себя — на
каковую он, очевидно, рассчитывал, рассказывая мне все это. Однако я не