стиль удавался мне неплохо — во всяком случае, не хуже, чем моему
собеседнику.
— Не сочтите за дерзость, господин барон, но с вашей стороны было
опрометчиво ехать без сопровождения, тем более — через эти земли.
— Я торопился нагнать войско, — черт, а что в войске делать
малолетней племяннице господина барона? Ладно, что-нибудь придумаем…
— Я так и думал, — кивнул Контрени, — и все же не следовало ехать
напрямую через город. Конечно, в нем провели зачистку, но никогда нельзя
быть уверенным…
— Как вы сказали? "Зачистку"?
— Ну да. Разве вы не слышали это выражение?
Ах вот, значит, как теперь называется массовое убийство
гражданского населения. "Зачистка". Безобидное такое словечко из того же
смыслового ряда, что стирка и уборка мусора…
— К сожалению, мне доселе не доводилось бывать с действующей армией
на вражеских территориях, — сказал я вслух.
— Ну, теперь вы сами изволите видеть, до чего презренные твари эти
йорлингистские псы. У них нет понятия о чести даже по отношению к своим.
Мародеры, которые на вас напали, принялись грабить собственный город
сразу же, как ушла наша армия. У одного из них все карманы были забиты
золотыми и серебряными крестами, вы представляете? У другого за пазухой
нашли алтарную чашу…
Ага. Кошмарный грех святотатства. А прибитый к воротам поп и резня,
учиненная в церкви лангедаргцами — это, стало быть, в порядке вещей. Я
мог поклясться, что этот человек не лицемерил — он действительно не
видел здесь никакого противоречия!
— Возмутительно, — изрек я вслух. — Что вы, кстати, с ними сделали?
— Двоих, что сразу бросились бежать при нашем появлении, тут же
застрелили, остальных повесили. У них тут дерево очень удобное, -
осклабился Контрени. — Впрочем, виноват, возможно, у вас были на них
какие-то особые планы?
— Я не любитель… эээ… изобретательности по этой части.
— Во всяком случае, они послужили нам отличными мишенями для
стрельбы, — вновь улыбнулся грифонский командир. — Особенно вашей
племяннице. По три стрелы в каждый глаз — это было бесподобно!
— Этот подонок посмел ударить меня, — холодно произнесла Эвьет. — Я
жалею только о том, что он уже сдох, когда нам пришло в голову устроить
это состязание.
Видя и слыша ее в эту минуту, я очень сильно сомневался, что она
говорит это лишь для отыгрывания роли. Впрочем, несмотря на только что
сказанное, я бы тоже не стал церемониться с мародерами — особенно с тем,
который хватал и пинал Эвьет. Счастье еще, что он не успел сделать
ничего больше. Этот грифонский отряд, как бы мы ни относились к их
братьям по оружию, подоспел удивительно вовремя.
— Ты как, в порядке? — спросил я Эвелину, больше, впрочем, для
проформы, ибо по ее походке и поведению видел, что серьезных повреждений
она не получила.
— Пустяки, — отмахнулась Эвьет. — Может быть, пара синяков. А ты? Я
сначала перепугалась, видя, что ты не встаешь, но их лекарь сказал, что
с тобой все будет нормально…
Ага, много этот коновал понимает. Небось, считает, что если череп
не проломлен и пульс есть, так уж и "все нормально". Сотрясение мозга я
мог заработать запросто. Хоть и не смертельно, но приятного мало,
особенно учитывая, что Комплен теперь мало подходит на роль лазарета…
Но, кажется, и впрямь обошлось. Будем надеяться, что симптомы не
проявятся позже.
— В таком случае, — вмешался Контрени, — предлагаю незамедлительно
трогаться в путь. Собственно, мы остановились здесь только потому, что
услышали крики, а вообще мы тоже спешим нагнать главные силы. Так что мы
сможем сопроводить вас и обеспечить вашу безопасность. Видите, как все
удачно складывается?
Да уж, удачней некуда. Почетный эскорт на глазах превращается в
конвой. Но не могу же я им сказать, что на самом деле нам нужно в
Нуаррот. Если, конечно, грифонское войско направляется не туда же. Но
если туда же — у нас еще бОльшие проблемы…
— Сердечно благодарю вас, сударь, — поклонился я. Меня всегда
забавляло это выражение — благодарность от лица насоса для перекачки
крови. Почему не благодарят от имени печени или селезенки? Я бы еще мог
понять выражение "желудочно благодарю", да и то при условии, что оно
адресовано повару…
— Не стоит благодарности. Как я уже сказал, для меня честь оказать
услугу дому Гринардов.
Гринард! Ну конечно же! Фамильный меч у меня на боку! (Он снова был
в ножнах, но этот рыцарь наверняка успел его осмотреть.) Все-таки вредно
получать дубиной по голове. Мне следовало догадаться сразу. Хорошо, что
Эвьет моментально сообразила, как представить нас нашим нежданным
спасителям. А еще хорошо, что Контрени не осведомлен о семейных
обстоятельствах своего бывшего командира. Того, что они знают друг друга
лично, Эвелина, конечно, предвидеть не могла. И, ведай Контрени, что сын
старого барона на самом деле лет на десять моложе меня, да и внучки
подходящего возраста у него, весьма вероятно, нет… Хотя, возможно,
существовал еще и старший сын? Или даже два, один из которых может быть
отцом девочки — впрочем, та может быть дочерью их сестры, или вообще
приходиться им не родной, а двоюродной племянницей… Не нарваться бы на
какого-нибудь разговорчивого лангедаргца, который знает все эти
подробности!
Эвьет тем временем тоже озаботилась вопросами генеалогии. Мы вместе
с Контрени как раз подошли к нашим лошадям, и баронесса тем невинным
голоском, в котором не знающий ее ни за что не заподозрил бы шпильку,
прощебетала, глядя на рыцарский щит:
— Прошу простить мне мое невежество, сударь, но я не могу
припомнить вашего герба по Столбовой книге. С какими домами состоит в
родстве ваш род?
Я успел заметить на лице командира гримасу неудовольствия, которую
он, впрочем, тут же стер улыбкой:
— Мой род не такой древний, баронесса. Я был посвящен в рыцари
только в прошлом году.
— Ах вот как, — кивнула Эвелина, очевидно, ожидавшая услышать
именно такие слова. — За военные заслуги, я полагаю?
— Именно так, — он даже приосанился, словно компенсируя только что
сделанное неприятное признание. Вообще-то, оставляя в стороне
сомнительность заслуг такого рода как таковых, кичиться следовало бы как
раз тем, кто пожалован титулом за личные достижения, а не тем, кто без
всяких заслуг унаследовал его от далекого предка. Если бы, конечно, в
человеческом обществе имелось хоть немного здравого смысла.
— Не сомневаюсь, что в будущем ваши воинские подвиги будут
вознаграждены еще более достойным образом, — резюмировала Эвьет, и я
явственно услышал ледяную нотку в этой фразе. Но Контрени ничего не
заметил и лишь улыбнулся еще шире, слегка наклонив голову в ответ на
комплимент.
Я сел на коня и протянул руку Эвелине, дабы помочь ей сделать то же
самое. Контрени, который уже собирался надеть свой шлем, вдруг задержал
свое движение, глядя на нас. Он словно видел нечто неправильное, но
пребывал в неуверенности, пристойно ли об этом спросить.
Я понял, что его беспокоит.
— Вас удивляет, что у нас один конь на двоих?
— Ваш скакун превосходен, но, по правде говоря, действительно
несколько… эээ…
В самом деле, насколько я понимаю дворянские обычаи, в двенадцать
лет уже положено уметь ездить верхом самостоятельно. А Эвьет умела и
раньше — она ведь рассказывала, как отец брал ее на охоту.
— Дело в том, — пояснил я, — что два дня назад лошадь моей
племянницы сломала ногу. Найти же достойную замену в этих местах крайне
затруднительно.
— В самом деле, не на мужицкой же кляче ездить благородной деве, -
понимающе закивал Контрени, вложив в слово "мужицкой" все гордое
презрение человека, возведенного в дворянское сословие всего год назад.
— Да и тех, по правде говоря, в округе почти не осталось, — добавил он,
имея, должно быть, в виду кляч, а не дев. — Однако в распоряжении нашего
отряда имеются четыре заводные лошади, и я позволю себе предложить нашей
очаровательной амазонке одну из них.
— Благодарю вас, сударь, — наклонила голову очаровательная
амазонка. Мне это не очень понравилось: если придется удирать, я скорее
положусь на Верного, пусть и несущего двух всадников, чем на неизвестную
мне и Эвьет лошадь. Но отказ выглядел бы странно и подозрительно, да и
ни к чему было раньше времени обижать нашего любезного защитника.
ни к чему было раньше времени обижать нашего любезного защитника.
Кстати, не слишком ли он любезен? Впрочем, пока что все его услуги не
требовали от него никаких особенных жертв и усилий. Он просто изо всех
сил старался быть галантным, сообразно своему новому рыцарскому статусу
— или, по крайней мере, своему представлению о таковом. Забавно:
выходит, я изображал аристократический стиль перед ним, а он — передо
мной. И весь этот обмен светскими любезностями происходил посреди
города, наполненного смрадом тысяч изрубленных, изувеченных и
расчлененных трупов… Я (как, очевидно, и Эвьет) успел уже принюхаться
к этому запаху, но не сказать, чтобы вовсе перестал его чувствовать.
По приказу Контрени Эвелине подвели серую в яблоках кобылу с
большими печальными глазами, явно уступавшую статями Верному, но столь
же явно превосходившую крестьянских лошадей. Девочка легко вспорхнула в
седло — при наличии свободного стремени посторонняя помощь ей не
требовалась. На сей раз она, пользуясь официально подтвержденным
статусом "амазонки", с явным удовольствием оставила себе свой арбалет.
Отряд, в коем оказалось два десятка человек (не считая нас двоих), резво
зацокал подковами по брусчатке, втягиваясь колонной в жерло улицы слева
от ратуши и продолжая, таким образом, путь на север, а не на
северо-восток, куда нужно было бы нам. Четверть часа спустя мы выехали
через распахнутые настежь северные ворота, оставив ужасы Комплена
позади.
Вечерело, но на сей раз я мог не задумываться об ужине и ночлеге;
нельзя отрицать, что у путешествия в составе группы все-таки есть свои
преимущества — при условии, что ею командуешь не ты. Контрени, впрочем,
справлялся со своими обязанностями вполне грамотно; мы ехали в быстром,
но ровном темпе, вполне посильном хорошим лошадям, и всадники уверенно
держали попарный походный строй. Двое кавалеристов были высланы вперед в
качестве головного дозора. Командир вместе со знаменосцем ехали в
передней части колонны, но не самой первой парой, и это тоже было
резонно, повышая их шансы в случае внезапной атаки из засады,
пропустившей головной дозор. Мы с Эвьет держались наиболее защищенной
середины. Наилучшие возможности для внезапного бегства — да и для
разговора, не предназначенного для чужих ушей — давала бы замыкающая
позиция, но желание опекаемых ехать позади всех, на потенциально
небезопасном месте, выглядело бы слишком странным.
Впрочем, пока что никаких опасностей заметно не было. Местность
оставалась совершенно безлюдной, и теперь это уже совсем не удивляло. Мы
проехали через брошенную деревню; в отличие от тех, что мы уже видели
прежде, большинство домов этой были явно покинуты совсем недавно.
Кое-где валялись убитые собаки и окровавленные птичьи перья. Во многих
домах и сараях были распахнуты двери, откуда-то даже еще слабо тянуло
подгорелой кашей — не иначе, хозяева бежали столь поспешно, что не
погасили печь. Но, похоже, далеко им убежать не удалось: целая стая
ворон, хрипло каркая и перепархивая с места на место, трудилась над
чем-то, раскиданным в траве между деревней и близлежащим лесом.
Кавалеристам нетрудно догнать пеших, слишком поздно заметивших
приближающуюся армию… Контрени даже не стал посылать солдат обыскивать
хлевы и птичники — и так было ясно, что никакой пригодной в пищу
живности тут не найти. Однако у его бойцов, судя по всему, еще не
иссякли собственные припасы.
Первым живым существом, которое мы увидели после Комплена — если,
конечно, не считать ворон — стала собака на обочине дороги в нескольких
милях за деревней. Она стояла задом к дороге, вяло помахивая хвостом и
даже не оборачиваясь на грохот копыт скачущего позади отряда. На шее у
собаки был ошейник с цепью, но второй конец цепи, ни к чему более не
прикрепленный, просто валялся в пыли. Собака была занята делом: она ела.
— Ты видел? Видел, что она ест?! — воскликнула Эвьет, когда мы
проехали мимо.
— Да, — кивнул я.
— Но это же младенец!
— Точнее, ребенок в возрасте около года. А как ты думаешь, чем
питаются все те сытые бродячие псы, которых мы видели до сих пор?
— Как-то не задумывалась… — смешалась Эвьет. — Может, мышей
ловят, или зайцев…
— Это только тогда, когда заканчивается более доступная еда.
— Брр, мерзость какая… надо было ее пристрелить!
— И на обочине гнило бы два трупа. А так останутся только чисто
обглоданные кости. Люди почему-то уважают убийц и разрушителей и терпеть
не могут падальщиков, которые делают исключительно полезное дело.
— Думаешь, ребенок был уже мертв, когда…
— Судя по всему, да. Он был слишком мал, чтобы прийти сюда самому.
Его труп просто выбросили на обочину.
— Кто? — Эвелина с ненавистью посмотрела на едущих впереди солдат.
— Очевидно, его собственные родители, — охладил ее гнев я.
— Родители?!
— Никому другому не нужно тащить с собой годовалого ребенка. В пути
он умер, и они просто скинули его с повозки.
— Родители похоронили бы своего ребенка!
— Только не в том случае, когда они спасаются бегством от
наступающей армии.
Эвьет некоторое время молчала.
— Знаешь, — негромко сказала она наконец, — я все не могу
отделаться от воспоминаний о том… на дереве…
— Да, такое не скоро забудешь, — согласился я, также понижая голос.
Мне не хотелось, чтобы нас услышали солдаты, едущие спереди или сзади.
Эвелина, очевидно, тоже не забывала, что едет в окружении врагов. — Ты
узнала его?
— Разве его можно было узнать?
Я коротко пояснил ей, кто это был и за что он принял муки.
— Почему они не убили его, как остальных в городе?
— В первый миг я подумал, что для устрашения тех, кто его найдет,
но это вряд ли. В городе в тот момент устрашать было уже некого, а когда
там появятся новые йорлингисты, они не знали. Думаю, все дело в том, что
они просто исполнили свое обещание.
— Обещание?
— Да. В конце концов, у парня был нож, и он мог покончить с собой
при их приближении, но не сделал этого. Вероятно, они пообещали ему, что
оставят в живых, если он сдастся. Или даже еще лучше — что ни один волос
не упадет с его головы. При том способе, каким они его подвесили, это
действительно было исключено. Скорее уж упало бы все остальное…
— Разве то, что они сделали, не обрекало его на смерть?
— Формально — нет. При всей ужасности нанесенных ему увечий, ни
одно из них не было смертельным. При наличии должного ухода он мог бы
прожить еще многие годы. Забавно устроен человек, да? Он может умереть
от самого ничтожного пустяка — например, подавиться рыбьей костью длиной
в полдюйма, или простудиться из-за того, что сидел на сквозняке, или
уколоть палец и подцепить столбняк… и в то же время выживает, несмотря
на самое горячее желание умереть, в ситуациях, подобных этой. Конечно,
вися на дереве без воды и пищи, он бы долго не протянул. Но это была бы
уже не их проблема — они его не убили и оставили в состоянии, в котором
он в принципе мог выжить.
— Наверняка он умолял их о смерти.
— Наверняка, но свое слово они сдержали. Точнее, он — офицер,
который ими командовал. Есть, знаешь ли, среди господ рыцарей такая
категория. Вместо того, чтобы, подобно остальным, руководствоваться
принципом "мое слово — хочу дал, хочу взял", они особенно гордятся тем,
что неукоснительно блюдут собственные обеты. Своеобразно блюдут,
конечно. Сам Ришард Йорлинг-старший, отец нынешнего, однажды дал слово
вражескому полководцу, что не станет заковывать его в железа, если тот
сдастся. Тот поверил и капитулировал. Ришард велел заковать его в
кандалы из бронзы.
Эвьет, и без того невеселая, нахмурилась еще больше.
— Львисты, конечно же, не считают это подлостью, — продолжал я. -
Они считают это примером блестящего остроумия, проявленного их вождем. А
вот другой, не менее блестящий пример. Коменданту одной осажденной
крепости также была предложена капитуляция. При этом командир осаждающих
— тоже, разумеется, родовитый аристократ — сказал: "Клянусь спасением
своей души и честью своего рода, что вам будет позволено идти, куда
пожелаете, и никто из моих людей вас не тронет". Тот сдал крепость и
вышел. Ему позволили пройти мимо вражеских солдат, и ни один человек его
не тронул. А затем ему вдогонку спустили специально натасканных на людей