Там сохранился слив для воды?
— Да, хотя он, наверное, забился головешками…
— Ничего, расчистим. Проводи меня туда, я отнесу котел и натаскаю
воды.
Следующие две трети часа были для меня заполнены физической
работой. В баню нужно было натаскать не только воды, но и хвороста,
развести огонь, да заодно и минимально прибраться в самом помещении,
очистив пол от сажи и грязи. Но после целого дня, проведенного в седле,
как следует размяться было даже приятно. Наконец, когда вода в котле
достаточно нагрелась, я вернулся в кухню и с удовольствием человека,
честно заработавшего свой ужин, втянул ноздрями чудесный запах жареного
мяса.
— Скоро будет готово, — сообщила Эвьет.
— А ваша купальня уже готова, баронесса. Идите, пока вода не
остыла.
— Хорошо. Присмотришь тут за нашим ужином? Не сгорит?
— Ну, я же путешествую в такое время один, — напомнил я. — Значит,
кое-что смыслю в кулинарии.
В моих скитаниях мне и в самом деле далеко не всегда удавалось
прибегнуть к услугам повара, но, сказать по правде, я в таких случаях
больше полагался на свою непритязательность в еде, нежели на собственные
кулинарные таланты. Но уж вовремя снять жаркое с огня я, пожалуй, смогу.
— Соли нет, — продолжала напутствовать меня Эвелина, — сидеть, как
видишь, тоже не на чем. Я привыкла есть стоя, но если хочешь — на пол
садись…
— Разберусь… Эй, Эвьет! Ты ведь не собираешься снова напялить на
себя эти тряпки?
— Ммм… ну, я могу попробовать их выстирать… — произнесла она
неуверенно; очевидно, заниматься стиркой ей прежде не доводилось.
Баронессе это было не по чину, а лесной дикарке не требовалось.
— Брось, они годятся только на то, чтобы кинуть их в огонь.
— Но что же я надену? В волчьей шкуре летом слишком жарко.
— У меня есть запасная рубашка. Чистая. Тебе придется где-то по
колено. Не бальное платье, конечно, но на первое время сойдет. А там
купим тебе что-нибудь более подходящее.
— Между прочим, бальные платья — это ужасно неудобно, — просветила
меня юная баронесса. — Хуже них — только туфли на каблуках.
— Учту, — улыбнулся я. — Пока ты не унесла мыло, полей-ка мне на
руки… Это всегда следует делать перед едой, — наставительно заметил я,
тщательно намыливая ладони.
— Так мыла надолго не хватит, — хозяйственным тоном возразила
Эвелина. Увы, даже в баронских замках экономия нередко считается важнее
гигиены.
— Не хватит — можно сварить еще. Это куда лучше, чем маяться
животом.
— Сварить? А ты умеешь? — она поставила на место уже ненужный
кувшин.
— Да. Так что мойся и ничего не бойся.
— Убедил, — улыбнулась девочка и, прихватив мои дары — рубаху и
завернутый в холстину мокрый кусок мыла — чуть ли не вприпрыжку покинула
кухню. В другую руку, однако, она снова взяла арбалет, как видно, не
желая расставаться с оружием даже на время купания.
А может быть, все еще не доверяя мне до конца.
Я дождался, пока мясо как следует прожарится, и снял его с огня,
заодно выложив на стол и свои поистощившиеся за два дня припасы -
изрядно уже черствые полкраюхи хлеба и пучок лука. Эвьет все еще не
было, и я, разрезав зайца на две части, без церемоний приступил к своей
доле. Темнело. Кухню освещал лишь мерцающий огонь в очаге.
Я доел свой ужин и запил жареное мясо чистой водой. Иного
завершения трапезы я бы не желал, даже если бы в замке уцелел винный
погреб. Я не пью спиртного. Голова всегда должна оставаться ясной — это
первое правило моего учителя, а значит, и мое. Эвелины по-прежнему не
было, и я уже начал беспокоиться. Хотя и говорил себе, что с ней ничего
не может случиться, к тому же, даже появись из леса чужой человек или
зверь — она при оружии. Да и я бы в таком случае услышал ржание своего
коня — я уже имел возможность удостовериться, что он у меня в этом плане
не намного хуже сторожевой собаки.
И все же, хотя я ждал ее, она появилась неожиданно, словно
проступив из тьмы в пустом дверном проеме кухни. Босые ноги вообще не
производят много шума, а у Эвьет в ее охотничьих экспедициях
выработалась особенно неслышная походка — в чем я уже мог убедиться,
когда она застала меня врасплох в комнате с черепами. Арбалет она на сей
раз закинула за спину, а в руке держала только жалкий обмылок,
оставшийся от врученного ей куска — но это мыло было потрачено не зря.
От лесной кикиморы не осталось и следа. Передо мной была юная
аристократка во всех смыслах этого слова, и то, что она была одета лишь
в просторную мужскую рубаху с подвернутыми рукавами, уже не могло
испортить ее очарования. Дело было не в том, что девочка оказалась
красивой. Красота бывает разной. Бывает красота безмозглой куклы. Бывает
— да, и у детей тоже, особенно у девочек — красота порочная, когда
сквозь вроде бы невинные еще черты проступает облик будущей развратницы
и обольстительницы. Бывает слащавая красота ангелочка, от которой за
милю разит либо фальшью, либо, опять-таки, глупостью.
Красота же Эвелины была красотой чистоты. Она не просто смыла с
себя физическую грязь — она была чистой во всех отношениях. И желание
любоваться ею было таким же чистым, как желание любоваться закатом,
прозрачным родником, прекрасным пейзажем или изящным, грациозным зверем.
Хищным зверем. Ибо чистота еще не означает травоядности.
О нет, на белокурого ангела она никак не походила. Уже хотя бы
потому, что ее отмытые волосы, обрамлявшие лишенное всякой ангельской
пухлости, заостренное книзу лицо, оказались хотя и вьющимися, но и
совершенно черными, под цвет глаз (что, впрочем, не редкость для
уроженцев этих мест). А в этих глазах явственно читались острый ум и
твердая воля. И огоньки, горевшие в них, казалось, жили собственной
жизнью, а не были лишь отражением пламени очага.
И, когда эти мысли промелькнули в моем мозгу, я вдруг понял, что у
ее затеи есть шанс на успех. Если эту прелестную девочку еще и приодеть
соответствующим образом, она вполне может подобраться к Карлу Лангедаргу
достаточно близко. Кто посмеет подумать о ней дурно? У кого поднимется
рука ее оттолкнуть? Особенно если она представится дочерью верного
грифонского вассала, павшего от рук проклятых йорлингистов, ныне
вынужденной обратиться за помощью к его светлости герцогу… А дальше -
есть много способов убить человека. В том числе и такие, которые по
силам двенадцатилетней девочке. Например, игла с ядом. Он, конечно,
будет в доспехах. С начала войны он никогда не появляется без них на
публике. Злые языки утверждают, что он даже спит в кольчуге, причем вне
зависимости от того, один он в постели или нет… Но если малолетняя
дочь верного вассала захочет верноподданнически поцеловать руку
сюзерена, он, конечно, протянет ей руку без перчатки. Этикет есть
этикет. К тому же кольчуга способна защитить от меча, но не от иглы… И
я знаю, как изготовить подходящий яд.
Но что потом? Как ей спастись? Смешно надеяться, что после его
смерти грифонцы тут же побросают оружие и побегут сдаваться, вместо
того, чтобы расправиться с убийцей. Можно сделать яд, который
подействует не сразу, но укол-то он почувствует. И, конечно же,
моментально поймет, что к чему. А если… если цветок? Какая красивая
сцена: черноволосая девочка в черном платье — траур по героически
погибшему отцу — дарит претенденту на престол белую розу — символ
императорской власти. А тут уже сразу две возможности. Во-первых, у розы
есть шипы. Но, допустим, он не настолько глуп и неосторожен, чтобы
уколоться. Но устоит ли он от искушения понюхать ароматный цветок? Или
хотя бы поставить в вазу в своем кабинете?
Может и устоять, однако. Кого-кого, а Карла Лангедарга трудно
заподозрить в сентиментальности — если только не понимать под таковой
страстную любовь к власти. И вряд ли он даже станет разыгрывать
сентиментальность на публике. Он явно считает, что образ жесткого и
решительного лидера куда лучше образа романтичного любителя цветов.
Конечно, розу он примет, но тут же передаст какому-нибудь слуге, и на
этом все кончится…
Черт побери, о чем я думаю? Я ведь только недавно размышлял, как бы
мне отговорить Эвьет от ее самоубийственной затеи, а теперь сам готов
послать ее на эту авантюру? Конечно, Лангедарг негодяй, кто спорит. Но
можно подумать, что Ришард Йорлинг намного лучше… и что мне вообще
можно подумать, что Ришард Йорлинг намного лучше… и что мне вообще
есть дело до них обоих…
— Как наш заяц? — осведомилась Эвьет, подходя к столу. — И, кстати,
как я теперь выгляжу?
— Замечательно, — ответил я разом на оба вопроса, попутно заметив,
что второй был задан без всякого кокетства — ей действительно нужно было
удостовериться, что с "лесной кикиморой" покончено.
Эвелина плотоядно принюхалась и вонзила зубы в заячью лапку.
— Остыл уже, конечно, — сообщила она, прожевав первый кусок, — но
все равно вкусно. Знаешь, я этот запах аж из бани чувствовала.
— А… — вырвалось у меня, но я сразу замолчал.
— Что?
— Нет, ничего.
— Слушай, Дольф, я таких вещей ужасно не люблю. Раз начал, так уж
говори.
— Ну… я просто подумал… разве тебе… не неприятен такой запах?
— С чего вдруг? А, ты имеешь в виду… в тот день… Ну, видишь ли,
я отличаю одно от другого. Если я пережила пожар, что ж мне теперь, и у
костра не греться? И потом… — добавила она тихо, — горелое пахнет
иначе, чем жареное.
Она быстро управилась со своей порцией, воздав должное и моему
хлебу, и сделала было движение вытереть жирные пальцы о рубашку, но,
перехватив мой взгляд, смущенно улыбнулась и вымыла их в ведре с водой.
— Как твоя нога? — спросил я, кивнув на ее левую ступню. Та уже не
была перевязана, что я мог только приветствовать — от такой грязной
тряпки наверняка больше вреда, чем пользы.
— А, это? Уже зажила почти. Пустяки, это я на острый сучок
напоролась…
— Дай я посмотрю. Я кое-что смыслю во врачевании.
Эвьет без церемоний уселась на пол и протянула мне ногу. Я велел ей
повернуться ближе к свету и взял в руки ее маленькую ступню. Кожа на
подошве, конечно же, была загрубевшей, как у деревенской девки, но
изящная форма стопы свидетельствовала о породе. Ранка и впрямь оказалась
небольшой и уже фактически затянулась; опасности нагноения не было.
— Значит, ты умеешь лечить раны? — осведомилась она, снова ставя
ногу на пол.
— Более-менее. Ну и некоторые другие проблемы со здоровьем. Но я не
имею права называть себя врачом — я не учился в университете. Правда, в
нынешние времена мало кто обращает внимание на отсутствие диплома…
— Ты умеешь убивать, но ты не воин. Умеешь лечить, но ты не врач.
Становится все интереснее.
Но мне не хотелось рассказывать ей свою биографию. Хватит с девочки
и ее собственной грустной истории. Тем более что самое, вероятно, для
нее интересное пришлось бы скрыть, а полуправда, говорят, хуже лжи, и
Эвьет, похоже, достаточно проницательна, чтобы понять, что я чего-то не
договариваю. Актер из меня не лучший, чем повар.
— Чего я точно не умею, так это не спать. Где в вашем замке комнаты
для гостей?
— Спи, где хочешь, — не оценила мой юмор Эвьет. — Все равно
придется на полу, кровати все сгорели.
Что ж, дело привычное. Котомку под голову, меч под руку, одежда на
себе — и если в таких условиях вы не способны заснуть, значит, вам это и
не требуется.
— Тогда я лягу прямо тут, если ты не возражаешь. Тут пол почище и
очаг еще не догорел…
— Ладно. А я на столе. Меня он выдержит.
И она действительно взобралась на стол и свернулась там калачиком.
Минуту спустя она уже безмятежно спала. В обнимку со своим арбалетом.
— Дольф!
Требовательный звонкий голос пронзил мой сон, как удар меча. Пару
секунд мозг еще противился возвращению в опостылевшую реальность, но
затем вспомнил, что от враждебного внешнего мира его не отделяет ни одна
дверь, и отдал команду экстренного подъема. Я вскочил, на ходу разлепляя
глаза.
— Опасность?
— Все спокойно, — Эвелину явно развеселила моя прыть. — Просто
сколько можно спать? Солнце уже встало. Когда мы начнем тренировки?
— Тренировки? Ах, да, — я проснулся окончательно. Зачерпнув воды из
ведра, я плеснул себе в лицо и пригладил мокрой рукой волосы. — Видишь
ли, Эвьет, боюсь, ты не так меня поняла. Я могу тебя кое-чему научить,
но я не сказал, что научу тебя, как убить Карла. Я не владею ремеслом
охотника за головами. Тем более — за столь высокопоставленными.
— Но ведь тебе приходилось убивать?
— Да. Приходилось.
— Вот и хорошо. Обучи меня всему, что знаешь, а конкретный план я и
сама придумать могу.
Вот ее самостоятельности я больше всего и опасался. Откажи я ей — и
она, пожалуй, начнет действовать сама и, конечно, попадет в беду.
— Начнем хотя бы с меча, — она кивнула на мое оружие, оставшееся
лежать на полу.
— Он только один, — заметил я, — для настоящей тренировки нужны
мечи нам обоим. Но главное — это слишком большое и тяжелое для тебя
оружие.
— Я сильная! — она даже согнула руку, словно предлагая мне пощупать
бицепс.
— Не сомневаюсь, что ты сильнее большинства девочек твоего возраста
и сословия. Но ведь не взрослого же солдата.
Но она уже взяла меч и вытащила его из ножен, а затем подняла
острием вверх, восхищенно любуясь игрой бившего в окно утреннего солнца
на лезвии. Хотя любоваться было, на самом деле, нечем. Клинок был даже
не средней паршивости, а самый дешевый, какой отыскался в придорожной
кузне. Впрочем, зарубить человека им было все же возможно.
— И вовсе не такой тяжелый, — заметила Эвьет.
— Разумеется — пока ты его просто держишь. Но в бою необходимо
наносить резкие удары, и отражать удары чужого меча, и все это — без
возможности отдохнуть. Ну-ка дай сюда, — я взял у нее меч и
продемонстрировал несколько быстрых рубящих ударов под разными углами,
на ходу меняя направление движения. Клинок с гудением рассекал воздух. -
На, повтори, только держи крепче. Нет-нет, повернись туда. Я не хочу,
чтобы он полетел в меня, если все-таки вырвется.
Она начала столь же решительно и быстро, стараясь точно копировать
мои движения — из нее и впрямь вышла бы хорошая ученица. Однако рукоять
была слишком велика для ее руки, и я видел, как вес меча, умножающийся в
конце каждого взмаха, норовит вывернуть ее кисть в сторону. Она все же
сумела его удержать и не опустила оружие, пока не повторила всю серию до
конца, но, конечно, сохранить начальный темп уже не смогла.
— Ну, убедилась? Знаю, что ты сейчас чувствуешь: ноющую усталость в
кисти и предплечье. А ведь твой меч даже ни разу не встретил
сопротивления ничего тверже воздуха…
— Рубятся же взрослые двуручниками! — не хотела сдаваться Эвьет.
— Ты не сможешь использовать обычный меч как двуручник или
полуторник. Слишком короткая и толстая для тебя рукоятка. К тому же то,
что мечник с тяжелым мечом проигрывает в скорости и маневренности, он
наверстывает за счет длины клинка и силы удара, а у тебя этих
преимуществ не будет. Нет, баронесса, с мечом у вас ничего не выйдет.
Надо отдать ей должное — понимая, что я прав, она не пыталась
капризничать и настаивать на своем. Просто молча вложила клинок обратно
в ножны и протянула мне. Но тут же требовательно спросила:
— А с чем выйдет?
Много с чем может выйти. С ядами, о коих я уже думал. Или с удавкой
— струна прикрепляется двумя концами к палке, набрасывается сзади на
шею, и палка резким движением перекручивается. После этого остается лишь
повернуть ее еще несколько раз — хватит силы и у ребенка. Или с любым
острым предметом, от вязальной спицы до заточенного грифеля, втыкаемым в
глаз и дальше прямиком в мозг. При достаточной резкости удара это можно
сделать даже пальцем. И от этого не защитит никакой доспех, даже в шлеме
с опущенным забралом есть отверстия для глаз — а как же иначе? Есть и
еще один способ, самый неожиданный и беспроигрышный, который знаю только
я…
Но я не собирался и в самом деле учить ее убийствам. Я уже понял,
что мне с ней делать. Я, правда, не большой знаток феодального права — у
моего учителя были другие интересы, и у меня тоже. Но сеньор обязан
заботиться о своих вассалах, не так ли? Вот пусть граф Рануар и
обеспечивает опеку для последней представительницы рода
Хогерт-Кайдерштайн. Придется отвезти ее к нему — ну да мне, в общем-то,
все равно, куда ехать…
— Ключ к успеху в любом деле — это хорошо знать и понимать, что
именно ты делаешь, что можно сделать еще и почему оно работает так, а не
иначе, — сказал я вслух. — Поэтому я расскажу тебе о ранах и вообще об
устройстве человеческого тела, о его сильных и слабых местах. Тем более