Марк Илларионович думал недолго. Поймал взгляд шерстяного и выставил ему на обозрение вытянутый вверх средний палец. Парень набыченно вскочил с места, грозно махнул рукой в сторону Панфилова, показывая на него наголо бритому амбалу за рулем. Тот все понял, направил свой катер к пристани, к которой уже бежали Левшин и Захарский.
Даже вдвоем его парни не выглядели так внушительно, как амбал в капитанской рубке. Но это ничуть их не смутило. Они легко вскочили на борт подошедшей яхты. Ее хозяин даже не успел понять, что произошло. Амбала аккуратно уложили на пол открытой рубки. Со стороны могло показаться, что он лег туда по своей воле. Лег и больше не поднимался.
Шерстяного бить не стали. Левшин быстро, но вразумительно объяснил ему, в чем он не прав, и вместе со своим напарником вернулся на берег. А яхта легла на обратный курс.
Теперь можно было и ополоснуться. Панфилов попробовал рукой воду, собрался с духом и решительно нырнул с головой.
Вынырнул и увидел, что Агата тоже уже в воде. На лице судорожно-застывшая улыбка, вокруг плотно сдвинутых губ, как ему показалось, синева. Она плыла к нему, явно жалея о том, что совершила столь глупый геройский поступок. А путь у нее не близкий, метров тридцать-сорок...
Панфилов махнул ей рукой, что нужно плыть назад, но Агата его не послушалась. И продолжала плыть.
Вода была настолько холодная, что ему самому захотелось на берег. Но уже было ясно, что Агата не успокоится, пока не доплывет до него. Словом, ему ничего не оставалось делать, как усердно мерять руками сажени ей навстречу.
Он плыл быстрей, поэтому встреча произошла в территориальных водах семейства Грецких.
– Ты сумасшедшая, – кивком головы он показал, что нужно срочно выбираться на берег.
– Здравствуйте, Марк Илларионович!
Похоже, Агата пыталась уязвить его. Ведь он не поздоровался с ней при встрече, разговор начал с упрека. Но приветствие она едва выговорила: зуб на зуб от холода не попадал. Казалось, дублируя слова, она выбивала ими морзянку.
– К берегу давай, к берегу!
– Рано еще...
– На тот свет еще рано, – кивнул он.
Пришлось брать ее за руку, тянуть на себя. Только тогда она поплыла к берегу.
Пляж у Грецких был доведен до ума. Морской песок, лежаки. Пристань с гаражом для лодки. Все как у людей, не должно было им быть стыдно перед соседями. И дом огорожен со стороны озера – не видно с берега, что происходит во дворе. Аналогично и в обратном направлении. Панфилов надеялся, что Настя не видела, как он схватил лежащее на песке банное полотенце и со всей силы стал натирать им замерзшую, покрывшуюся гусиной кожей Агату. А она стояла с закрытыми глазами, пошатываясь под порывами его сильных настойчивых движений. И, как ему казалось, млела от удовольствия.
– А теперь домой, быстро! – сказал он.
– Зачем? – не соглашаясь, мотнула она головой. – Здесь такое солнце!
– Солнце солнцем, а сама дрожишь как цуцик!
– Может, и дрожу, – усмехнулась она. – Но право имею. Хочу – иду домой, не хочу – не иду. И никто меня не заставит...
– Мне маму твою позвать?
– Не надо... Все, уже не дрожу. Согрелась.
Для убедительности она сбросила с плеч мокрое полотенце. Шальная улыбка, провоцирующий взгляд.
Агата знала, что красива. И что фигурка у нее не по-детски развита, тоже догадывалась. Она была уверена в том, что производит впечатление на Панфилова. И вела себя как юная фотомодель перед фотографом, от которого зависело, какого качества будет у нее портфолио, как сложится ее дальнейшая карьера.
– Ну, тогда до встречи!
Марк Илларионович тоже знал, что для сорокалетнего мужчины он выглядит более чем. Жирок на теле, конечно, есть, но тонус кожи еще вполне, обвислостей пока не наблюдалось, мышцы такие же тугие, как прежде. Он вполне мог перемахнуть через двухметровый забор, сваренный из труб и обтянутый сеткой-рабицей. Перемахнуть через него и оказаться на своем пляже.
– Не уходи! – чуть ли не умоляюще посмотрела на него Агата.
– Мне уже пора.
– А ты знаешь, кто там на яхте был? – загадочно улыбнулась она.
Было видно, что Агата пытается заинтриговать его.
– Кто?
– Мужик один.
– Вообще-то там их было два...
– Но хозяин яхты один. Его Альберт зовут. Он наполовину русский, наполовину армянин...
– Ты откуда знаешь?
– Знаю... Он, между прочим, влюблен в меня.
– Сама придумала?
– Нет! – Агата возмущенно расширила глаза. – Он сам мне сказал...
– Где он живет?
– Поселок здесь коттеджный недалеко... Такой же, как у нас, только в Кроловке... Я на лодке с мамой каталась, а он к нам на яхте подплыл. Сказал, что мама очень красивая. А про меня сказал, что я еще лучше. Сказал, что жениться на мне хочет...
– Так почему не женился?
– Как почему? – задыхаясь от возмущения, воскликнула Агата. – Я не хочу!..
– Да и рано тебе замуж.
– Не рано! Захочу – рано, не захочу – не рано... Или наоборот, захочу – не рано!
– Какая разница, как сказать?
– Вот именно, не важно, как сказать. Главное, смысл.
– А смысл в том, что Альберт твой ведет себя очень плохо.
– Да он нарочно рисуется, показывает, что ему и без меня хорошо... Я же сказала ему, чтобы он держался от меня подальше. Не светит ему ничего... Терпеть не могу таких придурков...
– А Лосева? – сам от себя того не ожидая, ляпнул Панфилов.
– Что Лосева? – не сразу поняла Агата.
– Я слышал, ты ему очень нравишься...
– Лосеву? А-а, Виктору Николаевичу... Да, он мне как-то сказал, что будь я постарше, он был жену бросил, чтобы жениться на мне... Сказал, что подождет...
– В шутку сказал или всерьез?
– Не знаю, как будто шутил... А тебе что? Ревнуешь? – спросила она и сама же стушевалась, опустила глаза.
– Нет, – он и сам опешил от столь остро прозвучавшего вопроса.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Для информации...
– А я знаю, он сегодня к Сурковым утром заходил. Ты сейчас в их доме живешь, да?
– Живу.
– Лосев к тебе заходил?
– Ко мне.
– Про меня спрашивал?
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что я ему нравлюсь? Нонна Сергеевна сказала?
– Нонна Сергеевна?!
– Да, она же с тобой сегодня ночевала.
– Ночевала?! – расстроился Панфилов.
– Ладно, ладно, как будто никто ничего не знает... Я знаю. Я видела, как она вчера к Сурковым приходила. Вчера пришла, сегодня ушла...
– Вчера пришла, вчера ушла. Сегодня пришла, сегодня ушла.
– Значит, она слишком поздно вчера от тебя ушла.
– Ты что, подсматривала?
– Нет, не подсматривала. Просто смотрела... Мама на тебя очень-очень обиделась, – злорадно улыбнулась Агата.
– Она что, тоже смотрела?
– Нет, я ей сказала...
– Зачем?
– А у нас нет с ней секретов... Она сказала, что ты в своем репертуаре...
– Что-что?
– В своем репертуаре. И Нонна Сергеевна такая же, как ты.
– Какая?
– Гулящая...
– И я гулящий?
– Выходит, что да... Да ты не думай, я не ревную. Ты же не станешь жениться на Нонне Сергеевне...
– Нет... И не было у нас ничего с ней. Она по делу приходила. У нее сестра погибла, я это дело веду...
– Да ты не оправдывайся. Я тебе пока что еще не жена...
Панфилов понял, что пора уносить ноги. Он повернулся к Агате спиной, но она подскочила к нему, обвила руками его шею. И в это время открылась калитка в сетчатом ограждении, на пляж ворвался стремглав Антон Грецкий.
Только глянув на него, Марк Илларионович почувствовал неладное. Отец Агаты был взбешен. Налитые кровью глаза навыкате, лицо багровое от злости, голова наклонена, как у быка, вооруженного рогами.
Панфилов надеялся, что Антон остановится. Но он с ходу ткнул его головой живот. Ярость умножала его силу, и Марк Илларионович не смог устоять на ногах – настолько мощным оказался толчок.
Грецкий не растерялся и постарался закрепить победу. Панфилов получил кулаком в нос. Боль, вкус ржавчины во рту, склизкая мокрота в глубине носоглотки. Но в принципе ничего страшного.
Антон ударил его снова, кулаком. Но Панфилов отбил его руку, направил кулак в песок. Плечом оттолкнул противника, поднялся на ноги, опережая его.
Поднимаясь, Грецкий не успел разогнуться к тому моменту, когда Марк Илларионович ударил его ногой в живот. Поднял с земли, локтем смазал по челюсти. Еще удар, удар...
Он бил Грецкого, не позволяя ему падать. Не для того, чтобы прибить, а чтобы ввести его в шоковое состояние, согнать волну бешенства. И добился этого. Антон в панике подался назад, спиной прижался к забору. Неподалеку стояли вездесущие Левшин и Захарский, но Панфилов не позволил им даже пальцем прикоснуться к своему обидчику.
– Ну чего тебе? – зло спросил он, размазывая ладонью кровь под носом.
– Что ж ты творишь, гад? – чуть не плача от бессилья, взвыл Грецкий. – Сначала Настя, теперь Агата... Когда ж ты сдохнешь!
– Не нужна мне Агата, – покачал головой Панфилов.
– Ну чего тебе? – зло спросил он, размазывая ладонью кровь под носом.
– Что ж ты творишь, гад? – чуть не плача от бессилья, взвыл Грецкий. – Сначала Настя, теперь Агата... Когда ж ты сдохнешь!
– Не нужна мне Агата, – покачал головой Панфилов.
На этом он мог бы закончить разговор, но на сцене появилась Настя. В спортивном костюме, с мокрой головой, без косметики на лице. Бесспорно, она была красива и в таком виде, но Марку Илларионову очень не понравился ее боевой настрой. Как всклокоченная курица, она закрыла собой мужа – как будто цыпленка защищала от орла. Ей невдомек было, что тем самым она унижает Антона. Но Панфилов поймал себя на мысли, что хотел бы сейчас оказаться на месте ее мужа.
– Стой! Не подходи к нему! – немигающе, с вызовом глядя на него, потребовала она.
– Да не трогаю я его, – потрясенно мотнул головой Марк Илларионович.
– Мама, он сам! – показывая на отца, заступилась за Панфилова Агата.
– А ты замолчи, дрянь малолетняя!
Агата не смогла стерпеть обиды. Надулась, поджав губы, побежала к дому. Мать проводила ее молчаливым, сожалеющим взглядом.
Зато Грецкий не стал молчать.
– Ну откуда ты взялся, скот? – в состоянии, близком к истерике, возопил он. – Что ты в нашу жизнь лезешь!
– Заткнись, – цыкнул на него Марк Илларионович.
– А ты ему рот не затыкай! – возмущенно протянула Настя. – Он правду говорит! Свалился на нашу голову!..
Панфилову ничего не оставалось делать, как последовать примеру Агаты. Только он направился к своему дому.
– И псов своих забери! – выкрикнул ему вдогонку Грецкий.
Он ничего не сказал. И знак своим телохранителям не подал. А если бы те сами, по своему разумению, накинулись на грубияна, он бы остановил их в том случае, если бы Настя бросилась его защищать. А при ее настроении она бы так и поступила...
Панфилов ушел. А в седьмом часу вечера к нему пожаловали и полковник Сагальцев, и майор Перелесов. Чуть погодя подтянулся и капитан Костромской.
Начальник РОВД раньше всех узнал, кто такой капитан Панфилов на самом деле. Это ему позвонили из Главного управления с требованием освободить Марка Илларионовича. Он же и объяснил майору Перелесову, кто спонсировал строительство опорного пункта в Серебровке и способствовал расширению штатов селянской милиции. Костромской тоже был в курсе событий, но, как и для всех других, многое оставалось для него за кадром.
Левшин протопил баньку, подогрел воду в бассейне. Захарский накрыл стол, подготовил бильярдную. Мужская компания в сборе, можно начинать.
Панфилова еще воодушевляло чувство причастности к большому офицерско-милицейскому братству, он был совсем не прочь поговорить о насущных делах райотдела и пока что руководимого им участка. Но уже не улыбалось ему «Жигулевское» пиво с раками, к столу он подал настоящее баварское пиво элитных сортов и хрустящую гору королевских креветок. Девочек заказывать он не стал. Хватит с него того, что Настя и Агата считают его гулящим из-за Нонны.
– Прекрасная банька. Превосходный дом... Не понимаю, Марк Илларионович, и зачем вам нужно в милиции служить, – распаренный, разогретый пивным духом, сказал Перелесов.
Он пытался обращаться к Панфилову на «ты», но всякий раз срывался на «вы».
– И не надо понимать... Как майора присвоят, так и сдам дела. Юра пусть здесь командует.
– Будешь, капитан, майором, будешь, – подтвердил Сагальцев. – На днях приказ подпишут...
– А опорный пункт не разберут? – встревоженно спросил Перелесов.
– Нет, – успокоил его Панфилов. – И штаты, как были, останутся.
– Может, еще парочку таких же опорников по району поставить? – с надеждой глянул на него Сагальцев.
– Зачем парочку? Можно и больше. В сельских поселениях.
– А как насчет того, чтобы в самом городе? – осторожно и заискивающе спросил Перелесов. – Новое здание РОВД можно поставить... Или хотя бы для службы участковых. А то у нас уже штукатурка с потолка падает...
Панфилов иронично посмотрел на своего непосредственного начальника. Для того Яков Андреевич и подбивал его разыскать неведомого спонсора, чтобы обновить свой кабинет.
– Нормально все будет...
Денег у него с избытком, почему бы не помочь родной милиции. Глядишь, через годик-другой в должности начальника РОВД поработать захочется, во время очередного, так сказать, отпуска...
– Ты, говорят, все дела Костромскому сдал, – спустя какое-то время, обратившись к Панфилову, сказал Сагальцев. – Сам только Максютовыми занимаешься.
– А что, нельзя?
– Ну почему нельзя? Можно. Даже нужно. Узнать хотел, что нового по этому делу.
– Работаем.
– Не нравится мне Грецкий. Дерганный он какой-то. И эта гильза, что у него во дворе лежит... Зря судья его выпустил. Как бы не сбежал...
– Не сбежит. Я за ним присматриваю.
Панфилов не стал рассказывать о сегодняшнем инциденте с Грецким. Это его личное дело, ни к чему впутывать в него посторонних.
– Еще этот, сын Максютова, – немного подумав, сказал начальник райотдела. – Он тоже может быть замешан. И отца мог убить, и мачеху молодую. Из-за наследства...
– И с ним работают. И с сестрой покойного, – сказал Панфилов.
– С сестрой? С Нонной?
– А ты ее знаешь? – внимательно глядя на Сагальцева, спросил Марк Илларионович.
– Знаю. И видел, и Алла рассказывала... Эх, Алла, Алла. Не самых честных правил была, но все равно жаль... Может, выпьем за упокой души?
– Пивом не поминают, – качнул головой Костромской.
– Водки нет. Но есть ром, ямайский. Считай, одно и то же...
Ром понравился всем. После первой поминальной стопки была парилка, бассейн. Затем снова возлияния на крепком сороковом градусе. Ром, бильярд, разговоры... Время летело незаметно. А ночью, по темноте, прогремел вдруг взрыв.
Как будто граната разорвалась неподалеку от бани. Хлопковый грохот, звон стекол.
– Ничего себе! – растерянно пробормотал Перелесов.
Панфилов ничего не сказал. Поправив на себе простыню, бегом выскочил из бани. Сагальцев последовал за ним.
На улице было относительно спокойно. Только слышно было, как заливаются лаем встревоженные собаки. А в нескольких метрах от бани, в эпицентре взрыва, дымилась и тлела трава. Стойкий запах тротила. Левшин и Захарский, уже с оружием, окружили Панфилова, смотрят, озираются по сторонам.
– На гранату похоже, – сказал Сагальцев.
– Если точней, то на «РГД-5». Противопехотная, наступательная...
– Чего гадать? Оперативно-следственную бригаду вызывай! – потребовал начальник райотдела. Но, немного подумав, изменил решение. – Или нет, лучше телефон принеси...
Он сам позвонил в РОВД, потребовал группу и эксперта-взрывника в придачу.
Панфилова меньше всего волновало, что именно взорвалось у него во дворе. Куда больше он хотел знать, кто именно злодействовал.
Взрывное устройство сработало метрах в десяти от забора Грецких. Если это была граната, то ее могли швырнуть из окна их дома, расстояние до которого составляло не больше пятнадцати метров.
Еще гранату могли швырнуть из-за забора, отделявшего территорию его дома от дорожки, тянувшейся вдоль поселка по берегу озера. Но Панфилов думал сейчас только об Антоне Грецком. Похоже, мужик окончательно слетел с катушек.
Панфилов быстро оделся и направился к дому Грецких. Он не церемонился, перемахнул прямо через забор. Этим допустил большую ошибку: не принял в расчет собаку, которую хозяева соседнего дома спустили на ночь с цепи. Мощный испанский мастиф стремительно приближался к нему. Не было предупреждающего лая, только решительное угрожающее рычание.
Пес приблизился к Панфилову на расстояние последнего прыжка, оттолкнулся от земли, взмыл вверх. И в это время раздался выстрел. Захарский не подвел, успел выстрелить вовремя и предельно точно.
На переправе трупы не считают. Не обращая внимания на убитую собаку, Панфилов взбежал на крыльцо. Хотел стучать в дверь, но она открылась сама. На пороге появилась встревоженная Настя. Халат поверх ночной рубашки, растрепанные волосы.
– Что здесь происходит? Кто стрелял?
– Спроси лучше, кто гранату бросил... Муж твой где?
– Спит.
– Стрельба, взрывы, а он спит?
– Проснулся уже...
– Сейчас посмотрим!
С Антоном он встретился на втором этаже. Тот выходил из комнаты, которая окнами как раз выходила на дом Панфилова. Из нее-то и можно было метнуть гранату.
Насколько знал Марк Илларионович, это был рабочий кабинет хозяина дома, но никак не спальня. И то, что у Грецкого был заспанный вид, не могло сбить его с толку.
Панфилов схватил его за грудки, сильно тряхнул.
– Ну и зачем ты это сделал?
– Что сделал? – непонимающе смотрел на него Антон.
– Гранату зачем во двор ко мне бросил?
– Гранату?!. Какую гранату?
– А ты ничего не слышал?
– Да, взорвалось что-то. Но я думал, что это гром...