– И вы пригласили нас, чтобы рассказать увлекательные биографии друг друга?
– И это профессор? – разочарование сложилось из умело поднятых огрызков бровей, всплескивания руками и прочих наработанных жестов. Впрочем, тут же в голосе зазвучала насмешка: – Вы ни разу не проницательны, Славутич! Неужели интуиция вам ничего не подсказывает? – Типчик расплылся противной улыбкой, пошевеливая толстенькими сомкнутыми пальчиками, словно паучок, вьющий незаметную паутинку.
– Вы врали насчет наркотиков! – уверенно возмутилась Дарья. Покраснела, сжала кулачки и шагнула вперед, заслужив одобрительный кивок. – Что вам от нас нужно?!
– От вас, Даша, ничего. Действительно, зачем вы нам, собственно… второразрядная… ну, пусть полутораразрядная (на первый не тянешь) программистка с сексуальной внешностью, опытом стриптиза, замечательно разбирающаяся в выращивании кактусов и приготовлении пирогов?
Дарья покраснела сильнее, похоже, упоминание о пирогах больше всего ее задело.
Толстоморденький под конец тирады словно заинтересовался ее особой, оценивающе прищурился и подергал нижнюю губу. Но громко расхохотался, увидев напряженное ожидание девушки. И быстро повернулся к близнецам:
– Вам будет предъявлено обвинение в распространении наркотиков. Не сомневайтесь, у вас действительно найдут самые сильные и дорогие в достаточных количествах. Разумеется, найдут, если ваша семья не вышлет правильную сумму на указанный счет.
Венгры задрожали от гнева, один открыл было рот… Но его тут же с деланым удивлением прервал толстячок:
– А вы что думали, уважаемые? В сказку попали?
– И это ваши спецслужбы! – почему-то дворянин обратился с гневным вопросом к Славутичу, обвиняющее ткнув пальцем. Профессор от неожиданности улыбнулся. За стеклом охотным смешком задребезжал камуфляжник:
– Могу вас успокоить, если вы, конечно, успокоитесь. Мы не совсем те спецслужбы, на которые вы намекаете. Да и… – он вновь захихикал, – мы точно не спецслужбы профессора!
Венгр свирепо засверкал глазами, ухватился за стол, покраснел, пытаясь поднять его. Но, привинченный к полу, тот не поддался. Тогда он бросился вперед и в красивом прыжке ударил каблуком ботинка в стекло, оно глухо бухнуло, отшвырнуло прыгуна метра на три назад в угол, породив новый взрыв гомерического хохота.
Паучок-службист приглашающее махнул рукой второму венгру, постучал в стекло и порекомендовал жестами выбить его серией ударов. У того под кожей челюстей заходили желваки.
– Ну что же вы, – делано огорченно развел руками службист, – обычно вот такие бросаются и лупят, лупят… пока костяшки не разлупят… извините за тавтологию.
– Какой-то вы подозрительно веселый, – пробормотал профессор, – так что вам нужно от… меня?
– Ну, вашу контору, конечно, отпустят, их взяли, собственно, на время и для прикрытия. Вы, разумеется, и есть наша цель. Да, кстати, вашим родным доставят убедительные доказательства вашей причастности к созданию наркотика. Вас выпишут из квартиры и постараются стереть из памяти все ваши друзья и родственники, настолько чудовищные и убедительные обвинения будут предъявлены. Нам надо…
– Обеспечить неторопливое и обстоятельное изучение моего организма. Вероятно, с частичной или полной вивисекцией.
– Ну наконец, профессор, вы уяснили самую суть! – радостно всплеснул руками толстячок. – Не могли же вы действительно думать, что ваша лаборатория избежит постоянного контроля? А исследования интересуют, думаете, только ваших коллег-ученых?
Во рту у Славутича пересохло, из головы пропали мысли… осталась лишь какая-то обреченная опустошенность.
– Вы не имеете права так поступать с профессором! – раздался высокий, напряженный возглас Дарьи.
– Ну что ты, детка, что такое «не имею права?» Это я – право! Я сам вправе определять, где у права лево и наоборот! А тебе правильнее было бы сказать «не имеете права поступать со мной так». Но и на это есть простой ответ. Ты задолжала государству аж три жизни, так какого черта еще вякаешь? Живущая в долг! Посидишь в благоустроенной камере, будешь танцевать менуэт с нужными людьми, за что тебя будут кормить и давать играть в пасьянс на компьютере!
– Не име-ете-е пра-ав-ва! И-и-и-и-и-и!!! – Визг Дарьи на запредельных частотах заметался в четырех стенах. Перепуганные глаза округлились, уставившись на вздрогнувших мужчин. Скрюченные пальцы завибрировали возле губ, то ли пытаясь заткнуть рот, то ли расцарапать лицо. В голосе переливался неприкрытый ужас.
Этот визг невозможно перепутать ни с чем – древнейший сигнал смертельно перепуганной женщины. Это отчетливый сигнал «прозевали», «не уберегли» – тварь проникла и пожирает самок и потомство. Тигр, медведь, стая волков… убегают, поджав хвост, заслышав этот визг. Инстинкт каждого зверя напоминает – этот страшный клич вышвыривает из пещеры свирепую толпу волосатых мужиков с дубьем, готовых разорвать, растоптать и измочалить всех. Всех! Или лечь костьми.
Разум смело вихрем гормонов. Убить! Растоптать! Или лечь костьми! Венгры рванулись вперед, словно отбойными молотками, начали долбить непробиваемое стекло. Кулаки тарабанили со скоростью дроби барабанных палочек. По стеклу поплыли кровавые пятна, лохмотья кожи повисли на костяшках. На губах появилась пена, в глазах безумие. Профессор рванулся к двери, обострившийся вдруг взгляд выхватил один привинченный к полу стул, из которого вылез болт. Он рванул его, жилы напряглись, зубы оскалились. Стул крякнул, и вырвалась половинка со спинкой.
У конторского типа скептическая улыбка при взгляде на венгров стерлась и сменилась недовольно-испуганным выражением. Зримо обнаженные кости плющились под ударами кулаков. Профессор изо всей силы в прыжке влепил огрызком стула по стеклу. И на нем образовалась трещина! Впрочем, в руках остались лишь две половинки импровизированной дубины. Конторский вздрогнул и резко хлопнул ладонью по кнопке на столе. Лязгнула плита в полу, визг как ножом отрезало – Дарья исчезла. Мужчины хором взвыли… Один венгр попытался поддеть плиту пальцами, второй потерял сознание, сжимая покалеченные руки. За дверью приближался топот, лязганье. Славутич одним ударом выбил окно, отшвырнул бесполезные обломки стула. В комнату ворвался холодный ветер сорокового этажа, он вскочил на подоконник и скользнул по узенькому внешнему карнизу. Нога ступила на парапет, обрамляющий здание декоративным узором. Издали он составлял красивую композицию, но уже через пять-шесть шагов профессор понял, что для передвижения он чрезвычайно неудобен. Разум очистился от древнейшего стресса и отметил – стена сплошная, и многочисленных окон, как в зданиях напротив, не видно. Только вертикальный ряд ниже и выше выбитого окна.
Парапет под пятками вдруг начал крошиться… он прижался к стене. Уступчик закачался, это же слегка заштукатуренный пенопласт!
Чертовы современные здания! Через дорогу, кажется совсем рядом, еще один небоскреб. Рядом-то рядом, да только до него метров пятьдесят. К окнам прилипли любопытные. Кто-то показывает пальцем, кто-то вытянул руку – снимает на мобильник. А уже некогда и подумать, как выкрутиться, – пенопласт выкрашивается, прижаться не к чему, за спиной тоже пенопласт… а эти ступеньки, оказывается, годятся лишь как сиденье для птичек…
И не перенести центр тяжести, анусом не приклеиться… черт. Почему я не человек-паук? Ну, что, организм, делать будем? Может быть, парашютик из прямой кишки? Губы искривило подобие усмешки. И в тот момент под ногой хрустнул и подался крупный кусок, по нервам плеснул дикий страх. Славутич извернулся в воздухе и что было сил цапнул уступчик. Пальцы, словно крючья, впились в край и в глубину… Повис, но толчок начал отламывать весь ненадежный карнизик вместе с основанием… похоже, его просто прилепили к блоку прессованной стекловаты. Противный скрежет разрываемого пенопласта. И ужас разом вырос до небес – смел напускное хладнокровие, как снежная лавина фанерный вагончик.
Вдруг что-то с разгона ударило в спину и еще в плечо. Руки вцепились еще сильнее, но карниз заваливается, хоть и притормозился немного ударами. Покосился на плечо, в ткань пиджака вцепился воробей! Крошечными коготками, выпучил глаза и открыл клюв, внутри четко виден язык. И трепещет крылышками, словно птичка колибри. За волосы тянет еще пташка, вот и в спину еще несколько ударов. Но что могут сделать эти ничтожные?!
Ужас повис вокруг человеческой сущности, и она, дрожа, забилась на дальний крошечный островок сознания. По необозримым просторам тела покатились валы тяжелого океана животной жути. Нарастая, волна за волной они накрывали крошечный клочок суши, которой, оказывается, так мало… Но, как горы, встали и сомкнулись плечом к плечу призраки эволюции: обезьяна, страшащаяся упасть, и ящер, трепещущий перед холодом, и земноводное, что пугается высыхания, и рыба, неистово боящаяся голода… Они сотрясались накатывающими волнами, но быстро выпрямились, налились силой! Они выжили! Они одолели, смогли! И теперь повелевали: жить! Держаться!
Воробей на плече отвалился и замертво, кувыркаясь, полетел вниз. Его место занял еще один, и еще, еще, но вот отскочил, дал место голубю, тот совершенно так же вцепился и начал порхать. Вроде и действительно стало чуть легче держаться? Попробуем влезть… А-а-а!!! Кусок заштукатуренного пенопласта полетел было вниз, медленно кувыркаясь, но ветер разом подбросил его и уволок за угол, легкий обломок.
Неумолимое притяжение потянуло вниз, но в спину, ноги, волосы вцепились десятки коготков, и над ушами затрепетал воздух, словно включились вентиляторы. Вокруг разом собралась и закружилась стая птиц. Заход за заходом ласточки, воробьи бьют в живот и грудь. Голуби не успевают – промахиваются, но также спускаются вместе со всеми. А спину уже закрывают серые вороны, то и дело бьющие жесткими крыльями по ушам. От них попахивает помойкой, то одна, то другая надсадно каркает, и тут же место занимает другая. Ворона у правого плеча пучит глубокий черный глаз, ее клюв блестит совсем рядом.
А ведь гасят скорость-то! Гасят! Он летит вниз уже этажей двадцать и рассуждает, скорость не больше, чем у скоростного лифта! Ну, может, чуть побыстрее… ну ладно, довольно быстро! Но ведь тормозят! Пугающе приближается асфальт. И тут голуби, бестолково крутящиеся внизу, вдруг стянулись под ним в один ком и, словно отчаянная подушка безопасности, рванулись навстречу. Удар! Хруст костей, птичий гомон, кишки во все стороны, кровища.
Славутич, пошатываясь поднялся. На асфальте осталось десятка три расплющенных голубей, еще несколько разбредались, прихрамывая и ошарашенно крутясь. А над головой свистела и чирикала внушительная стая разномастных птиц, разлетаясь в стороны. Только ворона, тяжело дыша, еще посидела на плече несколько секунд, переминалась, высвобождая увязшие в костюме когти. Тяжело соскочила на асфальт и злобно закаркала. Кар! Ка-а-ар! Ка-а-арр! И жестко клюнула в колено раз, другой. Наклонила голову набок и свирепо посмотрела снизу вверх одним глазом.
Славутич развел руками:
– Да понимаю… Спасибо, я в неоплатном долгу и все такое…
Ворона отвернулась, отошла метров на десять и, тяжело вспорхнув, улетела вслед за остальными. Славутич ошарашенно проводил ее взглядом… но думать некогда, нужно убираться из этого клоповника. Он посмотрел на погибших голубей, машинально перевел взгляд на штаны, потом извернулся, посмотрел сзади и удивленно отметил, что птахи умудрились погибнуть, даже не заляпав костюма.
Ворота в бетонном заборе распахнуты, людей не видно. Зато виден широкий угловатый автобус, тарахтит, выдыхает облачка выхлопа. Несколько прыжков, через приоткрытую дверь слышна ритмичная музыка и тянет теплом. Удача! Водителя на месте нет, нужно убираться, прыжок на сиденье… руки сами переключают скорости, ноги вжимают педали, и трясущаяся коробка выруливает на улицу. Радует, что у водителя достаточно мягкое сиденье. Славутич замечает маску, аккуратно прижатую магнитом к приборной панели. На пару секунд, бросив руль, натягивает. Солдатик возле КПП равнодушно скользнул взглядом, продолжая утрамбовывать пяткой в мусорку полиэтиленовый пакет. Так, двигаем, как можно дальше… дальше. Улицы пустынны, почти нет движения. Да и улицами-то эти закоулки назвать сложно. Хорошо, вырвался! Осталась малость – уехать подальше да сбросить этот корявый автобус с высокого моста. Обожаю Голливуд с его простыми решениями…
Вдруг в перегородку водителя кто-то уверенно и звонко постучал. На приборной доске небольшое зеркальце на шарнире. Похоже, специально, чтоб смотреть в салон. Профессор крутнул его… и сердце дало перебой. Автобус битком набит автоматчиками-масками, и один из них оперся растопыренной ладонью, уставился на водителя… впрочем, сейчас они не маски. Что им париться, когда все свои. Маски аккуратно скатаны и отличаются от обычных лыжных шапочек лишь тугими толстыми ободками. У бойца, постучавшего в стекло, в глазах легкое недоумение, показывает жестами что-то. Черт, ладонь поспешно хлопнула кнопочку селектора, и тут же зазвучал требовательный голос:
– Слышь, водила, какого черта летеха-то остался?
Славутич постарался сделать взгляд потупее:
– А мне чо, сказали – гони, я и поехал! Я человек маленький. Привези – отвези – пошел на хер…
– Кто сказал? Шкрабка, что ли, сказал? – все недоумевал боец.
– Ну а кто ж такое ляпнуть может еще, кроме Шкрабки? – очень натурально хохотнул профессор. – Да успокойся, сержант! Начальству виднее. – Боец недовольно скривился, отошел.
Руки вцепились в руль, по спине поползли струйки холодного пота.
Черт, хорошо догадался, что сержант. Ну не равнодушный же солдат – исполнитель команд будет интересоваться… Ну это ладно… нет, не ладно, что же теперь делать-то… Обратился не по имени, значит, бойцы с водилами не особо знаются, значит, телефона нет… Летеха… лейтенант, понятия не имею, сколько он еще будет уточнять и выслушивать указания начальства… впрочем, не похоже, чтоб они на оперативное какое-то задание спешат… хотя с автоматами… Мозги разогрелись, от висков хоть прикуривай… Что же делать, что делать? Мысли перебирались, и мозг сбоил, боясь просчитаться, вдруг в маску плеснуло горячим, по губам потекло солоно. Профессор нажал на тормоза, свернул к обочине и быстро стянул маску, прижал к носу – из ноздрей хлынула кровь. В стекло тут же требовательно застучали. Он обернулся, увидел разгневанное лицо сержанта, которое, впрочем, мигом успокоилось и даже стало сочувствующим.
– Слышь, отец, что, плохо с тобой, что ли?
– Д-да, счас… счас пройдет.
– Ну ты, эта… Не переживай, не скажем… После ранения, что ли, в водилы перешел?
– Д-да, ладно, счас поедем.
– С этим не шутят… Ты давай вылазь потихоньку да до аптечки, тут за углом… А нас Степа довезет. То-то, я смотрю, ты в объезд поехал, чуял, наверное, что приступ может быть, движение поменьше выбирал.
– Да ладно…
Боец хлопнул по кнопке, выскочил на улицу, обежал автобус, открыл дверь и бережно, как калеку, снял Славутича с сиденья:
– Ты, как начал распинаться с надрывом, что-де человек маленький, я сразу понял, что списали. Ну, давай сам, потихонечку, осторожненько… а мы доедем, и ребятам скажу. – Он подмигнул. Коротко, отрывисто пролаял в салон, место за рулем мигом занял громадный детина, в руках которого внушительный руль смотрелся как маковый бублик.
Сержант подмигнул, хлопнул дверью, и скоро автобус исчез за поворотом.
Глава XI
Славутич прислонился к двери в подворотне, машинально стер маской с лица остатки крови. Попытался собраться с мыслями, но в подворотню задом сдала «Газель». Требовательно посигналила, и деловитые мужики начали быстро таскать лотки с горячим хлебом в распахнувшиеся задние двери магазина.
Профессор перевел дух. Хоть на этот раз не по его душу… Так, перво-наперво нужно отсюда убираться, причем подальше. Хотя бы найти какой-нибудь уголок, чтоб привести мысли в порядок.
Закоулки вывели на широкий проспект с сотнями идущих людей. У всех лица хмурые, целеустремленные, смотрят насквозь. На автопилоте уворачиваются друг от друга. Очень легко слиться с массой и думать на ходу.
Итак, что за суета в последние дни? Обнаружение необычных свойств лимфоцитов, под волевым контролем начавших доставку стволовых клеток к месту повреждения. У меня удаляли два-три зуба, я ломал руку, сломаны два ребра, и ничего необычного никогда не наблюдалось. Получается, совпали три фактора – свои лимфоциты вместе со своими стволовыми клетками в одном растворе и мощный стресс, активировавший необычные свойства.
Так, так… боль послужила пусковым сигналом, а сознательно я думал о восстановлении. Простая причина, и удивительное открытие. Я делаю раствор и ввожу активированные транспортные лимфоциты, полагая, что озарение верно и они регенерируют мне конечность. Так и получилось…
Второе, все пошло наперекосяк. Вмешалась девица, несущая бред про вампиров… Мало того, долго и упорно готовившаяся… Откуда-то взялись непонятные венгры с российским гражданством и медсестра в лаборатории, опять же из них… Так, допустим, не все из бреда Даши бред, все-таки кое-какие необычные свойства у меня действительно появились. Причем каждое проявлялось в ответ на какой-то серьезный стресс. Вот, похоже, ключик. Стресс и выплеск эмоций, активирующие какую-то новую функцию.
Третье, я попадаю в какую-то непонятную контору, главная функция которой, похоже, «держать и не пущать» новые открытия, а заодно и всех… хотя какие-то у них методы странные… хотя что я, собственно, знаю о методах подобных контор? Так, но вот мы и пришли к настоящему моменту. Что мы имеем в активе? Миног, помогающих дышать под водой? Пташек, кидающихся на помощь? А в пассиве меня ищет какая-то могущественная служба, а единственный ржавый ключик – Дашу закрыли и…
Профессор вдруг резко остановился, на него налетел, ругнувшись, сзади идущий. Этот несолидный камуфляжник пообещал – опорочит имя так, что даже родные отвернутся, выдвинут обвинения, и общественность, и ученые… Кто-то пихнул в спину, рявкнув: