— Сидите?! — рявкнула она хриплым голосом, в котором угадывались звон мечей и отголоски бешеного ржания. — Вставайте! Нашу подругу похитили! Бежим ее спасать!
— Бежим! — мгновенно согласился Вадик, одним могучим прыжком выбрасывая себя из кресла на середину комнаты.
Его готовность к подвигу во имя дружбы была прямо пропорциональна нежеланию продолжать разговор о любви.
— И я с вами! — мяукнула Ксюша.
— Скорее, скорее! — подгоняла их Ирка.
Задавать вопросы добровольные спасатели начали только в лифте.
— Куда бежим? — деловито спросил Вадик, со скрежетом застегивая куртку.
— К Рейхстагу, куда же еще! — сварливо ответила Ирка, нетерпеливо притопывая. — Куда бы они ни ехали, им придется прокатиться по кругу мимо Рейхстага и Бранденбургских ворот. К воротам мы не успеем — мерзавцы на машине, и у них минут пять форы, но до Рейхстага огородами напрямик добежим как раз вовремя, даже с небольшим запасом. Особенно если они еще где-нибудь в пробке постоят.
— Это маловероятно, — с сожалением заметил Вадик.
Он уже успел узнать, что пробки в немецкой столице редки и несерьезны: максимум полдюжины машин.
— Ну, может, их что-нибудь другое задержит, — вздохнула Ирка и молитвенно подняла глаза к зеркальному потолку кабины, отправляя соответствующее прошение далеким небесам.
— Если мы очень спешим, можно подъехать на моей машине, — робко предложила Ксения.
— Чур, я за рулем! — одновременно сказали Ирка и Вадик.
33
— Да пошел ты…
Водительское сиденье скрипнуло, любезно заглушая конец предложения.
— Что такое? — Тип, с удобством устроившийся на моей спине, зашевелился.
— Пытается меня обойти, придурок! — хмыкнул водитель.
— Ну, так пропусти его, — посоветовал мой мучитель. — Не фиг лихачить, не дома!
Он снова заворочался, трамбуя локтями мои ребра. Я вскрикнула, но на это никто не обратил внимания. Производимые мною шумы — стоны, вздохи, плаксивое сопение и бессильная ругань — гадских типов не впечатляли. Только один раз, когда я вскрикнула особенно звучно, захребетник ласково шепнул мне в ушко:
— Еще раз вякнешь — сдохнешь!
И я решила брать пример с обитателей морских глубин, которые живут под огромным давлением — и ничего, не вякают.
— Нет, ты видал?! — в голосе водителя прозвучало возмущение.
— Что еще?! — мучитель обнимал меня, как Кощей Бессмертный свой любимый сундук с золотом, и, похоже, обзор у него в этой позиции был немногим лучше моего.
— Он мне «фак» показал!
Я услышала узнаваемое жужжание и поняла, что разобиженный водила опустил стекло в окошке.
— Не связывайся! — рявкнул придавивший меня.
Шум автомобильного мотора стал вдвое громче, а потом послышался залихватский выкрик:
— Получи, фашист, гранату!
— Твою мать!!! — взвыл наш водила.
А мой мучитель подпрыгнул, едва не сломав мне поясницу, и тоже матерно зарычал, а потом салон затянуло каким-то гнусным дымом. Дышать стало совершенно нечем, и мой внутренний голос пискнул:
— Ну, все!
И я горько заплакала, но не от огорчения, а потому что дым и вонь выедали глаза и выворачивали наизнанку душу. Машина вильнула в сторону и встала. Я попыталась открыть глаза, ничего не увидела, снова зажмурилась и слепо замолотила кулаками. Рядом суетливо ворочались, рыдали и кашляли гадские типы. Я поняла, что еще чуть-чуть — и я отойду в мир иной в гнусной компании пары ублюдков, с которыми даже не знакома!
Я свернулась в клубочек и боднула дверь. А она неожиданно подалась, и я вывалилась из машины кому-то на руки. Сквозь быстро твердеющую вату в ушах услышала: «Спокойно, милая, все хорошо!» Страстно захотела обругать придурка, который не видит, как мне плохо, но не смогла: отключилась!
«Знаешь, что меня удивляет больше всего?» — через некоторое время спросил мой внутренний голос.
Он тянулся нудно, с фоновыми шумами, словно некачественная аудиозапись в замедленном воспроизведении. Я еще только приходила в себя, и действительность, данная мне в ощущениях, была скудной. Мне казалось, будто я плыву, покачиваясь, в радужном мыльном пузыре, который может лопнуть от малейшего прикосновения. Но при этом, подобно Диогену в его крепкой винной бочке, я пыталась решать стратегические вопросы!
Ответ на ключевой вопрос «Кто я?» у меня уже был (дура, конечно, кто же еще! Была бы умная, не влипла бы в историю!). Оставалось понять «Где я?», «Что делать?», «Кто виноват?» и «Быть иль не быть?». На задачку о смысле жизни я не покушалась, было достаточно подальше уйти от темы бессмысленной смерти. То, что легкие больше не раздирает мерзкий газ, а спину не попирает пята оккупанта, внушало определенный оптимизм.
«Больше всего меня удивляет то, как много людей в Берлине говорят по-русски!» — не дождавшись ответа, сказал внутренний голос.
Это было очень интересное замечание. Я задумалась. В самом деле, с русскоязычными персонажами в этой истории наблюдался очевидный перебор! Я, Ирка, Вадик — это само собой, переводчики Ксюша и Паша тоже появились на сцене вполне закономерно, но затем как-то сами собой к сюжету припутались еще и Костя Розенкранц, и Петер Вайсман, и Ангела Блюм…
«И тот гад, который уволок тебя из парка, и его приятель-водила — два в одном автомобиле! — продолжил список внутренний голос. — Они ведь тоже говорили по-русски! А еще, вспомни, перед тем, как машина твоих похитителей превратилась в газовую камеру, кто-то задорно крикнул на нашем общем родном языке: «Получи, фашист, гранату!» Реплика, между прочим, с головой выдает соотечественника, воспитанного на патриотических боевиках… Не заграничный вояж, а какой-то выездной семинар любителей российской словесности!»
Я попыталась понять, к чему бы это все, но не смогла сгрести в кучку разжижившиеся в ходе принудительной газификации мозги, огорчилась своим умственным бессилием и застонала.
— Она приходит в себя, — заметил мужчина, которого я не видела, так как еще не пыталась поднять веки (ибо заранее чувствовала, что процесс этот дастся мне не легче, чем Вию).
На случай, если мой приход в сознание кому-нибудь сильно нежелателен, я замолчала и замерла.
— Выходишь? — спросил тот же голос.
Мой мыльный пузырь накренился, остановился и закачался, уравновешиваясь. Справа потянуло ветром, хлопнула дверца, одновременно с которой закрылся и вопрос «Где я?» — очевидно, что в автомобиле.
Машина мягко тронулась. Я сделала над собой усилие, разлепила ресницы, терпеливо подождала, пока зыбкая муть перед глазами оформится в цветную картинку, и увидела перед собой спинку кресла с подголовником, увенчанным оранжевой метелкой чьей-то безобразно заросшей макушки. В зеркальце заднего вида отразились блестящие смородиновые глаза. Один из них весело мне подмигнул.
— Итак, ты едешь в машине с персональным водителем, — уже в нормальном темпе резюмировал мой внутренний голос. — С вами был кто-то третий, но он только что вышел, оставив тебя тет-а-тет с этим рыжим клоуном.
— Доброе утро, спящая красавица! — бойко приветствовал меня упомянутый персонаж. — Куда едем-то, а?
— Вам виднее, — настороженно ответила я.
— Ну, привет! — рыжий шлепнул по рулю ладонями. — Юмористка! Я везу, куда клиент скажет!
— А он не сказал?
— Кто — он? — тоже задумался рыжий.
— Ну, ваш клиент!
— Так мой клиент — это ты! — снова обрадовался он. — Разве не помнишь, как машину остановила? Стояла на обочине, качаясь, как тонкая рябина, я тебя и подобрал. Вообще-то у нас в Берлине не принято останавливать такси на улице, но я сразу понял, что ты из России. Только русская баба может напиться до потери сознания в восьмом часу вечера.
— Я не напилась! — возмутилась я.
— А что сделала? Накурилась? — заржал рыжий.
— Надышалась, — мрачно буркнула я. — Короче, без шуток, куда вы меня везете?
— Если без шуток, то в отель «Берлин», — ответил рыжий и снова подмигнул. — Ты, перед тем как отрубилась, велела доставить тебя к парадному входу гостиницы и проследить, чтобы ты вошла в холл. И даже деньги вперед заплатила! Хоть это ты помнишь?
Он глянул в зеркальце, прочел ответ по моему лицу и скроил расстроенную мину:
— Не помнишь! Значит, я запросто мог взять с тебя двойную плату. Эх, вечно я страдаю из-за своей честности!
Я промолчала. Было совершенно ясно, что рыжий жулик врет, и врет нагло, нисколько не боясь, что я уличу его во лжи. А почему он этого не боится? Видимо, ему безразлично, верю я ему или нет. То есть абсолютно неважно мое мнение.
«И это очень плохой знак, — зловеще молвил мой внутренний голос. — Абсолютно не считаются только с теми, кто уже приговорен и поставлен к стенке! Это у них нет ни последнего слова, ни возможности как-то влиять на ситуацию.»
— Остановите машину! — попросила я.
И убедилась, что мой внутренний аналитик не ошибся — влиять на ситуацию я действительно не могу! Рыжий только ухмыльнулся и покачал головой:
— Я остановлю у «Берлина».
— Остановите сейчас! — рявкнула я.
Впереди показалось узнаваемое здание Рейхстага. К сожалению, площадь перед памятником истории и архитектуры пустовала, этим темным дождливым вечером культурные туристы предпочли для прогулок другие места. Тем не менее я решила, что покричать в открытое окошко: «Караул, помогите, спасите!» — все-таки не помешает, потому что на верхней площадке Рейхстага обычно дежурит какой-то дядька в форме — то ли охранник, то ли полицейский. Может, он услышит крики, запомнит машину и пошлет за ней вдогонку полицейский патруль?
«Надежды мало, но ты все же попробуй, — с сомнением сказал внутренний голос. — Только кричи погромче, а то Рейхстаг вон какой высокий!»
Совет был толковый, но голосить сразу, без предварительной распевки, я не могла. Я же культурный человек, у меня нет навыка горланить, как баба на Привозе! Я вообще не помнила, чтобы мне когда-либо прежде приходилось шокировать народ громким ором (исключая случай, когда я, пятилетняя, стоя вблизи похоронной процессии, радостно кричала под балконом родительской квартиры на пятом этаже: «Мамочка, сбрось мне флажок, тут парад начинается!»).
Первое «Спасите!» прозвучало неуверенно и робко, и единственным ответом стало жужжание стеклоподъемников. Спустя три секунды окна машины закрылись наглухо, затем послышался злорадный щелчок, и кнопочки на всех четырех дверях укоротились вдвое.
«Теперь ты дверь просто так не откроешь, тут центральный замок! — вспомнив недавнюю лекцию специалиста, запаниковал мой внутренний голос. — Вся надежда только на пилочку! У тебя же осталась еще одна?»
Я сунула руку в сумку — поскрести по сусекам в поисках последней пилочки для ногтей. Маникюрные приборы расходовались, как патроны на стрельбище! Знала бы, что на эти пилки будет такой спрос, купила бы целый ящик!
Острие искомой пилочки с готовностью вонзилось мне в ладонь. Я с трудом сдержала болезненный стон, а внутренний голос бурно обрадовался: «Есть пилка?! Отлично! Даже если не получится открыть ею дверь, теперь ты вооружена и живой врагу не дашься!»
Даваться врагу мертвой тоже не особенно хотелось.
— Спасите! Помогите! — заорала я уже в полный голос — может, не так громко, как Шаляпин в роли Мефистофеля, но не менее страстно.
— Однако! — потряс головой рыжий гад.
Я стиснула в кулаке пластмассовую ручку маникюрного штыка и приготовилась к бою.
34
Степа Красин стоял на смотровом балконе на куполе Рейхстага и с глубоким чувством смотрел на ночной Берлин в полевой бинокль. Бинокль был старый — дедушкин. И навязчивая идея запоздалого взятия Рейхстага тоже принадлежала деду Семену.
— Степка, ты ж меня не подведи! — волновался он, трясущимися руками запихивая в чемодан внука потрескавшийся кожаный футляр с допотопным оптическим прибором и набор разноцветных мелков для детского творчества «Радуга».
Рисовальные принадлежности в добровольно-принудительном порядке предоставила Степина племянница — первоклассница Маришка. Мелков жадной малявке было жалко до слез, но гневить вспыльчивого деда Семена она боялась, поэтому молча шмыгала носом. Когда взрослые отвлекались, Маришка бочком подкрадывалась к чемодану и вытаскивала из него свои мелки. Бдительный дед шлепал ее по руке, отнимал коробочку и закапывал ее в стопку чистого белья на дне чемодана. По мнению старика, детские мелки взрослому внуку нужны были гораздо больше, чем запас трусов и маек. И Степа должен был размашисто начертать на стене Рейхстага: «Рядовой С. Красин из г. Козедольска Ухтинского района дошел до Рейхстага. Да здравствует наша Победа!»
Рядовой Степан Красин призван был исполнить заветную мечту рядового Семена Красина. В сорок пятом дед получил серьезное ранение на ближних подступах к Берлину и не дошел до Рейхстага каких-то пару километров.
— Смотри, Степка, не обмани старика! Водрузи знамя! — волновался не по возрасту азартный восьмидесятипятилетний дед, вытряхивая личинок моли из пыльного бархатного вымпела с вышитыми на нем серпом-молотом и обтрепанной желтой бахромой. — Вот возьмем Рейхстаг — тогда помру спокойно!
— Возьми Рейхстаг, Степочка, возьми-и! — сверкнув на деда мокрыми глазами, проныла жадюга Маришка.
— Возьму! — успокоил ее Степа.
Ему чрезвычайно хотелось взять и побить свою беспокойную родню, но Степа был хорошим парнем и большим добряком. Вся бригада знала: на Степке Красине можно ездить, как на лошади, он безотказный — когда не пьяный, конечно. Поддатый Степа становился вспыльчив и кидался в драку из-за любой ерунды, но на трезвую голову работником он был идеальным. Потому-то, когда возник вопрос о двухнедельном обучении специалистов-гипсокартонщиков на предприятии фирмы-производителя в Германии, Степу записали в группу стажеров самым первым.
Все четырнадцать дней практики Степа и его коллеги обретались в маленьком немецком городке на границе с Францией, и только перед отъездом для них организовали поездку в столицу. День был плотно заполнен экскурсиями, и на взятие Рейхстага «рядовому Красину» осталась одна ночь. С подъемом на купол в отсутствие сопротивляющегося противника он управился меньше чем за пятнадцать минут, дедов вымпел пристроил на карнизе в считаные секунды, а вот с выбором места для каллиграфических упражнений с мелками не смог определиться и за полчаса.
— Ну, где ж тут… И ведь негде ж… А старый дурень спросит! — сокрушенно бурчал Степа, с конкретным интересом рассматривая окрестности в дедов бинокль.
Соврать деду, будто дело сделано, не позволяли совесть и инстинкт самосохранения: у Семена Гавриловича была не по годам тяжелая рука. К тому же старый дурень честно предупредил внука, что в качестве подтверждающего документа потребует фотографическую карточку исписанной стены. Для Степы предоставление отчетной фотодокументации являлось отдельной проблемой: отправляясь на штурм Рейхстага, он забыл взять старую верную «мыльницу». Оставалось надеяться только на появление других — лучше экипированных — современных странников по святым и грешным местам города Берлина. И, конечно, идеально было бы встретить туристов-соотечественников, потому что иностранными языками Степа владел в объеме программы Козедольской средней школы, из замшелых стен которой за семьдесят лет ее существования не вышло ни одного полиглота.
Вот почему, услышав прозвучавший у подножия здания патриотический выкрик «Получи, фашист, гранату!», Степа очень обрадовался долгожданному появлению «своих» и навел бинокль на источник звука.
Картина ему открылась соответствующая прозвучавшей реплике — батальная. Внизу, прямо перед Рейхстагом, впритык к просторному тротуару, замер темно-зеленый «Форд». Из его открытых окон валил дым, вкупе с защитным цветом кузова придающий иномарке большое сходство с подбитой бронемашиной. Перегораживая «бронефорду» выезд на проезжую часть, сзади к нему бочком притерся белый «Вольво», тоже разгерметизированный — с двумя распахнутыми дверцами, но без задымления.
На глазах у вооруженного биноклем Степы водитель и пассажир «Вольво» выскочили из машины и дружно прыгнули к дымящему «Форду», но на этом их слаженные действия закончились. Пассажир распахнул дверцу «Форда» и принял в свои объятия вывалившуюся из машины дамочку. Тем временем рулевой белого автомобиля, наоборот, активно воспрепятствовал выходу из «Форда» его водителя, затолкав своего коллегу поглубже в салон и даже пристукнув его дверцей. Затем двое из «Вольво» и с ними вялая прикопченная дамочка погрузились в белый автомобиль и быстро покинули место военных действий. Зеленый «Форд» остался. Из него поочередно выпали два мужика. Огласив сцену кашлем и матерной руганью, они обессиленно прилегли на асфальт в картинных позах раненых бойцов, подарив Степе Красикову шикарную идею.
— А вот если их вместе с дымящейся машиной на фоне Рейхстага сфоткать, это же шикарно будет?! — сам себя спросил изобретательный рядовой.
С максимальной скоростью совершив спуск по лестнице, он выскочил на тротуар прежде, чем двое из «Форда» утерли сопли и слезы. Красный пролетарский мелок Степа достал из кармана на бегу, вдохновенный текст «Красиков с козедольска дошел ура победе!» начертал на тротуаре перед «Фордом» размашисто и с нарушениями правил орфографии и пунктуации. Раненые бойцы из чадящего авто уже ворочались. Степа, не отрывая взгляда от шикарной картинки, попятился на середину улицы и защелкал камерой мобильного телефона. Недорогая модель мобильника не могла обеспечить высокое качество снимков, и Степа знал, что за технику исполнения дед его не похвалит, но твердо рассчитывал получить высший балл за артистизм.