— Эй, лекари! Князь за задержку гневается! Поспешайте к нему немедля!
Княгиня была недовольна, но перечить княжьей воле не стала, отослала зыркающего на гостей Хитрожопа, извинилась перед лабирцами, пригласила их, как могла ласково, в княжескую опочивальню.
Князь встретил гостей не так вежливо, как ей бы хотелось, но покорно позволил заглянуть себе в рот, осмотреть веки, ощупать уши и послушать дыхание. С меньшим желанием он согласился сплюнуть в подставленную чашку и помочиться в неё же. Во время этого последнего действия Краснославне пришлось даже выйти, так выразительно уставились на неё бояре. Лучше бы они так смотрели на князя, когда он перед всей челядью и дружиной портит крыльцо!
Наконец, лабирцы закончили осмотр и стали готовить лекарства.
— Я думаю, рвотное, — негромко, но высокозначительно объявил Аристопрофан.
— Слабительное лучше, — не согласился Проктоэтиокол.
— Рвотное.
— Слабительное.
— Рвотное на Нерв сильнее действует.
— А слабительное от него лучше помогает.
— Рвотное выводит через то, куда оно вошло, поэтому пить его будет правильно.
— Ничего правильного, если куда что вошло, то лучше пускай из другого места выйдет. Согласно учению о преобразовании элементов…
— Согласно цикличности элементарной рвотности, всё совсем наоборот!
Краснославна обеспокоенно посмотрела на Хрустомудра. Кажется, её муж не оценил учёности иноземных лекарей. По крайней мере, его кулаки судорожно сжимались, а рот перекосила недобрая гримаса, примерно такая, какую он строил, когда она пыталась накормить его тушёной капустой. Неизвестно почему, но Хрустомудр недолюбливал тушёную капусту, и хотя она предлагала ему это блюдо уже в течение двух десятков лет, почти каждый новый день, он всё ещё упорно отказывался. А у неё так хорошо получается тушёная капуста! Такая вкусная! Никто в княжьей поварне не умеет приготовить лучше. Однажды он всё таки согласится… а сейчас стоило спасать лекарей, хотя бы того, который поинтересней. Рвотное, конечно, более хорошее средство от Нерва.
— Дорогие лекари! — она выступила вперёд, озабоченно хмуря брови. — Пока вы готовите лекарство, не посоветуете ли какого средства от бешенства? У нас на псарне собака заболела, кусает всех подряд. Чем ей помочь? Может, если она кого-нибудь загрызёт, подобреет?
Бояре недоумённо уставились на княгиню, даже Хрустомудр вскинул брови:
— Какая такая собака? С моей псарни?
— Что ты, свет мой, не со псарни собака, так, гулящая. Так что скажут мудрые лекари?
Неизвестно, поняли ли врачеватели её намёк, но откликнулись сразу:
— Собаке той особая забота нужна будет. Мы потом с ней разберёмся. А пока у нас все мысли о Великом князе, — многозначительно закивал ей Аристопрофан. — Тут у князя случай не простой, пожалуй, что одним рвотным не обойдёшься, слабительное тоже нужно.
— Точно! — сразу согласился Проктоэтиокол. — Мы приготовим и рвотное, и слабительное, и властителю полегчает в два раза быстрее!
Лекари ещё усерднее взялись за дело, и вскоре чудодейственное средство было готово. Хрустомудр уже был готов пить из чаши, но вдруг заартачился, уставился подозрительно на лекарей:
— А ну-ка, пейте вперёд!
— Что ты, благородный властелин, это ведь твоё лекарство.
— Нельзя нам, ты должен всё выпить.
— Не выпьете — головы оторву! — пригрозил князь, приподнимаясь на ложе. По лицу видно было — оторвёт.
— Великодушный! — бухнулись ему в ноги оба лабирца. — Мы готовы всю чашу сами испить, но кто дальше за тобой ухаживать будет, пока действие лекарства не пройдёт?
Хрустомудр задумался.
— Надо испытать. Неужто я один мучаться буду? Несправедливо! Кто за князя пострадать готов? — он обвёл тяжёлым взглядом окружавших его бояр.
Бояре почему-то не жаждали страдать за князя, стали прятаться друг за друга, и подозрение по поводу лекарства всё сильнее проступало на лице её мужа. Краснославна очень хотела, чтобы он выздоровел, поэтому снова взяла всё в свои руки, изо всех сил толкнула стоявшего перед ней Хитрожопа.
— Ты? — обрадовался князь, увидев упавшего ему в ноги племянника.
— Я, — вынужден был признать Хитрожоп.
Хитрожопова мать была из племени недомерков, которых за людей не считали. То, что Жуткослав её обрюхатил, было большим скандалом. Даже простые мужики на укорот их не покушались, брезговали, но Жуткославу было всё равно, он оприходывовал и коров, и овец, и ослов. Только от ослов дети у него не задавались, а тут родился, и даже полноценный. Жуткослав ребёнка признал, хоть и как незаконнорожденного. Краснославна была уверена, что если парень и умрёт, никто плакать не будет.
Дело было сделано. Вскоре коротышка и Хрустомудр уже пили чудодейственное средство. Князь из большого ковша, племянник из маленького кубка.
Лабирцам легко удалось убедить собравшихся, что на время действия лекарства им лучше покинуть опочивальню. Остаться хотел лишь Жуткослав, но князь так свирепо посмотрел на него, что и Жуткославу стало жутко, и вышел он одним из первых.
Краснославна за мужа переживала, поэтому не ушла на женскую половину, а устроилась за стенкой, кликнула девок с пряжей и стала ждать.
Оказалось, что ждать недолго. Сначала раздался громогласный рык её мужа, затем — стон Хитрожопа, потом снова рык и снова стон. Вскоре звуки стали более разнообразные, то как дождь, стучащий по крытой дранкой крыше, то как звук лопающейся кожи и похожий на хлопанье ставень, то как мычание ведомых на убой коров, то как бурление воды в котле, то как звук водопада…
Краснославна гордо вскинула голову. Всё же муж её — настоящий вождь, даже по-большому ходит громогласно, как дракон! Не то что тщедушный Хитрожоп, который и бекает как овечка, и стонет тоненько, и гадит помалу.
* * *Хитрожоп лежал на сене возле конюшни, дышал полной грудью и чувствовал себя заново родившимся. Нелегко оказалось быть соратником вождя в деле борьбы с Нервом. Его и так полоскало не меньше князя, а от устроенной вони стало полоскать ещё пуще. Казалось, что он наизнанку выворачивается, так было дурно. После перенесенных страданий саднило горло, болели мышцы живота и разные другие мышцы. Одно радовало — все ужасы лечения позади.
Хитрожоп вдохнул аромат сена и конских яблок, приподнялся, любуясь на то, какую красивую виселицу мастерят у колодца. Брёвна были выбраны ровные, чистые, без единой червоточинки, тесали их гладенько, помост делали добротный, верёвки вешали новехонькие, даже чурбачки приволокли ладные, словно специально подобранные по размеру.
Как только всё было закончено, на крыльцо высыпали бояре, вышел, пошатываясь, Хрустомудр. Лабиран вели с заднего двора. Растерявшие весь свой гонор подлецы лекари так и норовили упасть на колени, но дружинники цепко держали их под связанные руки, пинками направляли к помосту. Площадь быстро запрудилась народом, Хитрожоп тоже встал, пролез поближе, не собираясь упускать ни мгновения столь редкого при их добрейшем князе зрелища.
Оказалось, что не все жаждали победы добра и справедливости! Княгиня чуть не в ноги мужу кинулась, призывая одуматься. Дескать, лабирцы не простят казни направленных к ним лекарей, объявят войну.
— Уйди, женщина! — взвыл, хватаясь за щёку, ещё зелёный от пережитого Хрустомудр. — Пусть хоть три войны нам объявят, я всё равно повешу ублюдков! А если лабирцы придут, то и им не поздоровится, живьём всех в землю закопаем, воронью скормим!!! Верно говорю?
— Верно! Верно! — закричали вокруг дружинники. Закричал и Хитрожоп, поддерживая справедливые мысли князя.
Казнь свершилась как-то уж слишком буднично, быстро. Махнул князь рукой, выбили из-под лабирцев чурбачки, те чуть подрыгали ногами да и сдохли. Ни хрипов особых, ни пены, и даже языки толком не вывалились. Хлипкий народ, эти аниране, тонкошеий.
Разочарованные горожане уже начали расходиться, но тут застучали копыта, и во двор въехали дружинники, а с ними — волосатый, но безбородый старикан с похожим на увядшую брюкву лицом. Пёстрый плащ не скрывал того, что он с головы до ног был увешан различными амулетами и магическими штуковинами. Тут и головки мака, и связки сушёных мухоморов, крылья летучих мышей вперемешку с сушёными жабами, черепами, крысами и пауками, пучки конопли и полыни, ногти и когти, перья и бусы, гвозди и монеты, бутылочки и кошелёчки и ещё много чего странного и удивительного, такого, что стоящий рядом Жуткослав досадливо крякнул. Да уж, его засушенные членики и рядом не стояли!
Хитрожоп сразу признал в приезжем летборгского знахаря. Насколько сами летборгцы одевались бедно и строго, настолько их знахари любили роскошь и красоту. А этот, верно, при самом магистре стоит, раз так разряжен великолепно! Вот только грязные они, знахари эти. Волосы спутанные, слипшиеся, все увешанные какими-то бурыми комочками… и пахнет он… Словно в отхожем месте спал.
Хитрожоп сразу признал в приезжем летборгского знахаря. Насколько сами летборгцы одевались бедно и строго, настолько их знахари любили роскошь и красоту. А этот, верно, при самом магистре стоит, раз так разряжен великолепно! Вот только грязные они, знахари эти. Волосы спутанные, слипшиеся, все увешанные какими-то бурыми комочками… и пахнет он… Словно в отхожем месте спал.
Народ почтительно расступался перед знахарем, нашлись и те, кто предупредительно придержал стремя, помогая старику спуститься. Кланялись ему чуть не до земли, даром что не князь, встречали радушно, бояре прям-таки мёд источали в своих улыбках, когда вели его до князя, мимо виселицы.
— Радость-то какая! — говорила в толпе женщина своей соседке.
— Думаешь, излечит князя?
— Думаю, не излечит.
— А чего же радость-то?
— Разуй глаза! Вишь, какой старик значительный? Тут простой виселицей не обойдётся! Наверняка дыба будет!!!
* * *Краснославна смотреть на казнь лекарей не стала, ушла в терем, поплакала в подушку, сетуя на несправедливость судьбы, лишающей её сердечного наслаждения от общения с людьми изящными во всех отношениях. «Дикарь! — возмущённо подумала он про мужа, — совсем со своим Нервом с панталыку сбился!» Впрочем, восторженные крики во дворе вскоре заставили её вытереть слёзы и выглянуть в оконце. Может, Хрустомудр передумал анирцев вешать?
Да нет, лекари висели, как положено, ещё покачиваясь под перекладиной. Зато во дворе появились новые люди, и это, судя по всему, были летборгцы. Княгине вовсе не хотелось их встречать, но надо, летборгцы обидчивы, а за обиду привыкли войной отплачивать.
Обновив румяна и белила, Краснославна поспешила в опочивальню. Бояре уже были там, смотрели, как шустрый летборгский знахарь пускает их князю кровь. Жуткослав даже облизывался, наблюдая за тонкой струйкой, стекающей в подставленную медную чашу. Вообще, пускание крови и в летборгских, и в итарских, и в древенских землях считалось самым лучшим средством при всех болезнях. «Вот пустили бы анирцы Хрустомудру кровь, глядишь и не болтались бы сейчас на перекладине», — подумала Краснославна, присаживаясь в изголовье беспокойно стонущего мужа. Однако время шло, кровь текла, а княжеские зубы не успокаивались. Да и бояре стали роптать, видя, как бледнеет князь.
— Пэйне коликимигрени, — уступил летборгец, перевязывая руку князю.
— Говорит, что продолжение лечения переносится на завтра, — перевёл с летборгского вездесущий Хитрожоп, и княгиня успокоилась.
* * *Следующий день знахарь начал с осмотра.
— Пэйне? — надавил он князю в область плеча.
— Чего? — удивился тот, на короткий миг забыв о терзающей боли.
— Колики?
— Да какие, на хрен, колики?! Нет там ничего!
— Колики? — знахарь давил уже на ногу.
— Нет.
— Лабор пэйнс живот?
— Нет. Нормальный у меня живот! Ем хорошо!
— Бо-очина?
— Нет.
— Скротум егс?
— Не болело, пока ты давить не начал! — просипел князь, хватая знахаря за руку.
— Хи-хи-хи-хи! — не сдержался Хитрожоп, пока дядя не стукнул ему по хребтине.
Знахарь на смех внимания не обратил, невозмутимо принялся ощупывать княжеские уши и слушать дыхание. Краснославна напряглась. Она ещё с самой свадьбы знала, князь сильно не любил, когда щупают его уши. Может, потому он и аниран не потерпел, хотя ведь лечили хорошо, всё средства были верные. Если знахарь предложит сейчас рвотное или поносное…
— Поносное не предложит! — встав на цыпочки, зашептал ей в ухо Хитрожоп, словно угадав мысли. — Я его ночью предупредил.
— Пи-иявки! — знахарь поднял кверху грязный палец.
Пиявок наловили во рву за стеною. Летборгец ставил их уверенно, со знанием дела. Вскоре на её муже живого места не было от извивающихся кровопийц. Краснославну стошнило прямо в сапоги Послеблуда, которые тот бросил возле ложа. Старик даже не заметил ничего, советуя, как лучше посадить очередную мерзость на княжеский нос. Все, конечно, знали, что пиявки самое верное средство, и Нерву, наверное, это тоже было известно, ибо князь аж хрипел, налитыми глазами глядя на пиявку, обосновавшуюся у него перед глазами.
Краснославна не знала, что такое наговорил летборгцу Хитрожоп, но тот очень старался. Немедля велел принести себе небольшой стол, снял с шеи маленький кувшинчик, выколупал пробку, и оттуда прыгнули на стол серебристые живые капли. Знахарь погонял их ногтем, пока они не слились в одну небольшую лужицу, пошептал над ними что-то и снова поднял палец к потолку:
— Ртуть!
Княгиня ахнула. Ртуть считалась одним из живительнейших средств в поселенной. Она не только излечивала гнойные язвы, но и хорошо помогала при приёме внутрь. А как иначе, ведь она ведёт себя как живая, живое же к живому всегда стремится. Не мудрено, что у ртути такая сила, никакой Нерв не одолеет!
Знахарь согнал лужицу в подставленную к столу чашу, размешал с вином и медом и дал выпить князю. На этом бы ему и остановиться. Однако очень хотел иноземец отличиться. Достав откуда-то ступку и маленький пестик, он снял с шеи пару мухоморов и несколько каких-то бледных грибов, потолок их с маком и крысиными хвостиками, а потом принялся соскребать катышки со своих волос и толочь их там же.
— Что это? — подозрительно прогнусавил Хрустомудр, приподнявшись на локтях.
— Экскрементус донкей.
— Чего? — князь обвёл взглядом бояр, но те спешили отвернуться, видно, что не знали.
Пауза начала затягиваться и Краснославна уже приготовилась пихнуть в спину Хитрожопа, а тот, подлец, догадался, засуетился, стремясь встать подальше от неё. Однако князь движение заметил, оглянулся, мотнув пиявкой, словно хоботом.
— Хитрожоп!
— Ай? — племянник втянул голову в плечи.
— Чего это знахарь там с волос соскребает? Говори, а то сам пить первый будешь!
— Я? Да это, смола это, со священного дерева кипарис. Знахарь говорит, что целебная.
— А. Ясно.
— Экскрементус блэк ши-ип, — совсем некстати для Хитрожопа вновь заговорил знахарь, соскребая катышек с другой грязной пряди на своей голове.
— А это чего?
— Это смола священного дерева кедр. Целебная.
— Му-умиё! — подал голос летборгец.
— ???
— Смола это! — почти с отчаянием заявил Хитрожоп, пытаясь пробиться к выходу. Однако бояре загородили ему дорогу, хорошо понимая, что если княжий племянник выйдет, то отвечать придётся уже им.
— Первый будешь пить, однако! — заподозрил неладное князь.
— Смола это, — неожиданно подтвердил Жуткослав. — В горах такую смолу собирают.
Хрустомудр почти успокоился, безропотно взял чашу, в которую знахарь успел долить воды.
— Странно, смола, а говном пахнет.
— Лекарство, оно и есть лекарство, — завздыхали вокруг бояре.
— Специально для Нерва, враз отпустит!
— Лекарство всегда горечь!
— Зато полезно!
Княгине стало не по себе. Вроде и верно всё говорили бояре, да только уж слишком голоса их сладкие, что-то здесь не то… С замиранием сердца она смотрела, как Хрустомудр мужественно пьёт лечебную жидкость. Кадык его судорожно ходил туда-сюда, вода текла по заросшей шее. Потом он рыгнул, поставил чашу и криво улыбнулся.
— Ух. Помогло вроде.
— Помогло! Помогло! Помогло! — зашумели вокруг бояре.
Краснославна уже бросилась к мужу, чтобы расцеловать, но тут вдруг услышала нехороший смех Жуткослава:
— Да, вспомнил! Экскрементус — кал это. Говнище, по-нашему.
— Точно! — рядом расплылся в мерзкой улыбке Ложножлоб.
К несчастью, князь всё это тоже услышал. Он икнул. Обвёл взглядом присутствующих… оторвал от носа пиявку… снова икнул, потом взвизгнул и с таким остервенением схватился за челюсть, как будто хотел её оторвать! Судорога исказила его лицо, глаза сделались дикими, а в следующий момент Хрустомудр заревел, словно раненый зверь, вскочил с ложа и бросился на бояр!
В опочивальне воцарился хаос. Как она осталась цела, Краснославна и сама не понимала. Не будь князь ослаблен кровопусканием, поубивал бы всех. Она вначале и думала, что убьет, так хрустели челюсти, трещали шубы и кости, летели клочья бород и куски разбитой утвари. Один за другим бояре выскакивали в двери, пролазили в узкие окна, спасаясь от княжьей немилости. А он всё метался, бил, пинал и время от времени кричал в окно:
— Держите знахаря, мать вашу!!! Шкуры со всех спущу, коли упустите!!! Жуткослава держите! Ложножлоба в колодки!
Грудь голого по пояс мужа была вся в крови, но вовсе не от нанесённых ран, а от сорванных и раздавленных пиявок. Когда он, наконец, рухнул без сил на ложе, она присела рядом, уткнулась ему в плечо и зарыдала…
* * *Хрустомудр всегда считал себя человеком мудрым и рассудительным. Только вот в последнее время как-то хотелось кого-нибудь убить, казнить, запытать, хотя бы.