— Может, это, его на мельнице между жерновов зажать?
Однако и жернова не казались надёжными в таком деле.
И всё же выход нашли. Не очень надёжный, но решили попробовать. Уговорились на утро. Кузнеца же посадили в яму, чтоб не сбежал.
Краснославна проводила бояр и уже собралась идти к себе на женскую половину, как прибежала девка, зашептала, что до князя какие-то чужие люди пришли. Хрустомудр как раз прикорнул, и она решила его не тревожить, сама вышла во двор.
У ворот стояло полторы дюжины мужчин. Люди как люди, одеты прилично, но что-то в них было не так, даже отважные мужнины дружинники и свирепые венедские псы держались на почтительном расстоянии.
— С чем пожаловали, кто такие будете? — Краснославна постаралась напустить на себя как можно более высокомерный и в то же время приветливый вид.
— К Грозному князю мы. В опричники записываться.
— Чего? — княгиня невольно забыла про своё высокомерие.
— В дружину опричную. Звал он нас, тех, кто больные, с Нервами.
Теперь она поняла, что было не так. Лица у всех были злые и хмурые, рты перекошенные, а движения резкие. Точь-в-точь как у её мужа, когда у него Нерв шалил.
— У вас что, у всех зубы?
— У кого зубы, а у кого уже и выпали, — прошепелявил один, самый гнусный из них на лицо. — Нерв может и в челюсть перейти, коли зубов мало. Смотри!
Краснославна не стала смотреть. Одно дело пода кузнеца и совсем другое — то гнилое отверстие, что демонстрировал ей этот беззубый. Хрустомудр насчёт особенной дружины ничего не говорил, и она хотела уже спровадить незнакомцев до утра, но тут ей в голову пришла одна мысль…
— Ну вот что. В дружину будете вступать на следующей неделе, на молодой месяц. А пока для вас есть дело. Заплачу серебром!
* * *Хитрожоп ещё раз проверил, крепко ли подпёрта дверь. Стоявшая на посадском отшибе банька, в которую посадили князя, была небольшая, но из хороших брёвен, крепкая и оконце имела всего одно. Его даже пришлось расширять, потому как у князя голова была отнюдь не маленькая, а с раздувшейся щекой и того больше. Замысел был таков: людей из близлежащих домов временно выселяют, князь заходит в баню, просовывает голову в окошечко, тут на него надевают хомут, чтобы он голову не мог обратно втянуть, а на случай, если втянет, дверь бани подпирается двумя толстенными брёвнами. В общем, даже разгневанный, князь выбраться сам не сможет, когда же боль утихнет, его выпустят. С хомутом, правда, были проблемы, всё же у князя шея не как у лошади, нужен был хомут поменьше, а где взять? На счастье, вспомнили, что у княжьих отпрысков есть маленькая злая лошадка, по прозвищу Пони. У этой-то Пони хомут и взяли. Князь чуть не плакал от унижения, но захомутать себя всё же позволил. А теперь его ещё и заперли.
Дверь была подпёрта надёжно, и Хитрожоп вернулся к окошку с княжьей головой. Зубное дело ещё не началось, а Хрустомудрова голова выглядела недобро, ругалась, говорила, что передумала, требовала отпустить. Хорошо, что они всех слабых духом приближённых отослали подальше, остались только самые закаленные и опытные дружинники и бояре, те, кто понимал, что если поддаться на угрозы, отпустить сейчас Ужасного, дальше будет только хуже.
Привели бледного как смерть кузнеца. Чтобы мог по-человечески работать, напоили его до свинского состояния. Послеблуд, выслушав очередную порцию княжьих проклятий, предложил хлебнуть и Хрустомудру. Голова согласилась, выпила чуть не целый жбан, но потом снова потребовала её отпустить:
— Княжью волю не чтите, гниды! Освобожусь, всех передавлю!
— Грозный княже! — не выдержал Хитрожоп. — Посуди сам, разве можем мы твоей воле перечить?!
— Тогда отпустите, сучьи дети!
— Так ведь ты не просишь нас отпустить.
— Как это? — удивился Хрустомудр и даже перестал сквернословить.
— Да ведь это только твоя голова требует отпустить. А тела ведь мы не видим. Может, тело руками там размахивает, не хочет, чтобы голову отпускали? Как князь без княжества, так и голова без тела — не могут друг без друга! Что же, мы будем голову слушать, а тело обижать?
Хрустомудр выпучил на него не заплывший глаз и долго молчал. Но когда кузнец начал позвякивать раскладываемыми инструментами, снова взвыл:
— Тут какой-то обман! Вы зайдите в баню, посмотрите на тело! Может, оно тоже хочет, чтоб его отпустили!
— Не можем. Когда ты целый ещё был, строго настрого приказал, чтобы заперли и не отпускали, пока зуб не вырвем. А приказ целого князя всегда сильнее приказа его половинки. Тут же — только голова, даже трети нет.
Голова не нашлась, что ответить, обречённо поникла, наблюдая, как кузнец щёлкает клещами, проверяя их хваткость. Клещи выглядели столь хватко, что даже Хитрожопу стало нехорошо. Бояре и дружинники попятились и не останавливались до тех пор, пока не скрылись за забором в конце огорода. Оттуда они и сверкали наконечниками копий, на которые собирались насаживать Нерва, коли тот выскочит. Хитрожопа подвело любопытство. Он спрятался за углом бани и стал наблюдать.
Кузнец подходил трижды. Но голова всякий раз отгоняла его плевками и проклятиями, а уж о том, чтобы залезть в плотно смыкаемый, в случае опасности, княжеский рот, и речи быть не могло. Людота повздыхал и взялся за зубило. Но и зубилом примериться никак не удавалось, руки тряслись, голова металась из стороны в сторону, хомут скрипел, банька сотрясалась.
Кузнец решил тогда просто ударить молотком. Хитрожоп сразу засомневался, удастся ли с одного удара попасть, да ещё и князя зуба лишить. Засомневался и кузнец, сменил молоток на кузнечный молот — среднего размера кувалду. Когда он замахнулся, голова уже не орала — выла. Хитрожопу стало страшно, он даже закрыл глаза и присел…
А в следующий момент раздался удар, и такой нечеловечески ужасный вопль, что волосы встали дыбом, скинули шапку. Потом баня громко затрещала и ушла из-под плеча. Хитрожоп открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как расходятся венцы, выскакивают из пазов брёвна, разваливается, раскатывается сруб…
Он подскочил и, напрягая все силы, помчался прочь. Впереди мелькали спины утекающих дружинников.
Остановился бастард, только когда вбежал в городские ворота и убедился, что они заперты за его спиной. Приближённые князя метались тут же. Кто поотважнее, лезли на стену, смотреть, не бежит ли вслед их благодетель, кто поблагоразумнее — укрепляли ворота. Тем временем в городе забил набатный колокол, началась паника. Горожане спешили к стенам во всеоружии, но что делать — не знали, метались бестолково, не слушая бояр и воевод. Порядок удалось навести, только когда приехала княгиня. Она так верещала, что народ подчинялся, лишь бы она замолчала. По-своему, по-бабски, командовала она лихо. Вскоре, вслед за ней, Хитрожоп тоже поднялся на стену.
Посад горел. Те, кто не успел скрыться за городскими стенами, метались, словно тараканы, бросались в реку, прятались в погреба. В дыму время от времени показывалась фигура князя, бросавшегося на каждую живую душу, что попадалась по дороге. Но живые души скоро кончились, и князь затрусил к воротам. Со стены он казался маленьким и не очень грозным, но рядом шагала его слава — раза в три больше ростом и совершенно жуткая на вид. На стенах запричитали, как на похоронах.
— Оооткррруыыыаайеее! — свирепо прорычал у ворот великий князь, размахивая окровавленной кувалдой.
Все, конечно, поняли, что он требует открыть, но выполнять распоряжение не спешили.
— Оооткррруыыыаайеее, пии пии ать уе! — Хрустомудр ударил в створки. Потом сотряс ворота молотом ещё раз, другой — и забил по ним так, что только щепки полетели. На стенах вновь началась паника.
Стольный Древень не раз подвергался осадам, и тараном его ворота пытались разбить дважды. Но крепкие ворота делали венеды, и враги уходили не солоно хлебавши. Таран не брал, а кувалда обезумевшего от боли князя пробивала себе дорогу.
— Княгиня! — бухнулись в ноги Краснославне местные мужики. — Дозволь, мы на него камни сбросим, а то ведь разобьёт ворота!
— На моего мужа — камни!? — Хитрожоп увидел, как щёки княгини зарделись от гнева. — Да я вас сама сейчас к нему сброшу! Чтобы и пальцем тронуть не смели своего государя!
Мужики побледнели, попадали на брюхо, отползли, насколько позволяла стена. Больше никто ничего не предлагал, но по мере того, как поддавались ворота, народ снова начал роптать. Общая мысль была ясна: твой муж, тебе и успокаивать.
— И успокою! — гордо вскинула голову Краснославна. — Эй, там, зовите опричников!
Кто знал, о чём речь, помчались выполнять распоряжение. Вскоре с княжеского двора привели каких-то унылых людей, одетых во всё чёрное. Подпоясанные толстыми железными цепями, с тяжёлыми веригами на руках и ногах, какие обычно носят каторжники, выглядели они более чем странно. Народ в недоумении стал собираться вокруг. Хитрожоп тоже не мог взять в толк, как эти несколько человек, даже одетых в чёрное, смогут справиться с их благодетелем. Эти, в чёрном, даже силачами не выглядели, свои вериги еле таскали.
— Подать им по чарке! — распорядилась княгиня.
Откуда-то выкатили бочонок, но Краснославна досадливо махнула руками: — Да не браги! Колодезной воды им студёной!
Подали воду. Унылые люди пить не хотели, но под суровым взглядом княгини стушевались, опрокинули чарки. И как взвыли вдруг! Как завращали глазами, как принялись руками размахивать!
Народ тут же смекнул, в чём дело. Кто порасторопнее, по знаку княгини стали освобождать ворота, другие принялись щемиться по углам, опасаясь предстоящего.
Дружинники скинули ещё не все засовы, а ворота уже поддались ударам, с грохотом распахнулись, и в проём ворвался князь. Он не выбирал, не оглядывался, кинулся на тех, кто ближе стоял, на опричников, ударил, словно бита по выставленным бабкам. Те рассыпались, а потом сами озверели, набросились на него, как свора собак. Началась свалка. Молот у Хрустомудра почти сразу отобрали, но князь и кулаком был горазд, тяжёлыми ударами опрокидывал противников, выбивал зубы, крушил рёбра, отбивал почки. Чужаки в чёрном не уступали, висли у него на руках и ногах, запрыгивали на спину, молотили веригами куда не попади. Наконец завалили, запинали, связали цепями.
Громогласное «Уррраааааа!!!» потрясло Древень. Горожане ликовали! Вокруг кричали, обнимались, бросали в воздух шапки, плакали от счастья. Хитрожопу пришлось пережить несколько довольно неприятных моментов, когда его обнимали, да всё не девки-красавицы, а воняющие луком и гнилой соломой мужики. Но и радость тоже была. Ещё бы — в паре шагов от смерти был — и спасся!
* * *После всего пережитого с мужниным зубом Краснославна нашла у себя несколько седых волос. Она, разумеется, их выдернула, но осадок в душе остался. Вот только сегодня она про всё плохое забыла. Да и то, погода была великолепная, ветерок отгонял гнуса, и здесь, на обрывистом берегу речки Потеряйки, куда они выехали после утренней охоты на зверя, было чудо как хорошо. Княгиня прилегла на заботливо подостланные ей шкуры, выцарапала клеща из уха любимой собаки и предалась воспоминаниям…
После победы опричной силы было ещё много забот. Пришлось тушить посад, хоронить за княжий счёт погибших, ставить новые ворота на въезде в город. Искали Нерва, но так и не нашли. На всякий случай сожгли то, что осталось от баньки. А ещё нужно было привести мужа в чувство. Кузнец слегка перестарался и вместе с больным зубом выбил Хрустомудру почти все остальные. К счастью, Людота тогда спасся, спрятался во рву, пересидел, по шею в воде, княжий гнев. После опытов с выдёргиванием зубов он стал заикаться, да и прожил недолго, но ковал, пока был жив, по-прежнему хорошо. И новые зубы князю делал бесплатно, со всем старанием. По сути, получилась целая вставная челюсть снизу, и сверху много новых зубов. Соседи, узнав про золотые зубы, Хрустомудра стали не только бояться, но ещё и уважать, даже дружина опричная не понадобилась. А горожане — любить пуще прежнего стали, так он вновь стал добр и приветлив, так гордился своими «богом дарованными золотыми зубами». Правда, Краснославна заметила… мужу не сказала, конечно, но на одном из новых зубов с краю, как раз там, где был когда-то проклятый зуб с Нервом, теперь красовалась выгравированная надпись «Людота коваль». Краснославна так и не поняла, что этим хотел оказать тщеславный кузнец — что это он ковал, или то, что он коваль хороший. А теперь и не узнаешь, помер чудо-кузнец.
Но и то, все люди умирают. Сейчас же об этом нет смысла думать, мир и покой в венедских землях, уважение и любовь в семье, дети растут, уже почти взрослые. И вообще Хрустомудр стал просто неотразим со своей золотой улыбкой. Краснославна даже немного досадовала, так как теперь ни одна девка не могла пройти мимо князя, чтоб ему не улыбнуться. И Хрустомудр этим пользовался вовсю. Вон и теперь с какой-то боярской дочкой заигрывает…
* * *Хрустомудр был в прекрасном настроении. Убили оленя, загнали пару волков и вепря. А тут ещё такая красотка любуется на его зубы! Князь почувствовал, как заныло сладко в груди, принялся щекотать боярышню. Та заливалась смехом, стреляла глазками, потом вскочила, принялась убегать. Он включился в игрище. Стали бегать вокруг деревьев, то он за ней, то она за ним. Но она моложе, ловчее, поймать её трудно. Встанет иногда за берёзой, никак к ней не подберёшься, бросишься, а она только — скок, и уже с другой стороны! Князю и смешно, и задорно, и хочется уже схватить и потискать. Вот девка замешкалась, он прыгнул, а на пути вдруг возник берёзовый ствол…
Бум!!! Удар лбом! Искры!!! И… рыбкой выскочила изо рта золотая челюсть!
Чуть рассеялся туман перед глазами, Хрустомудр нагнулся искать… да обрыв перед ним, а внизу — речка Потеряйка!
Девка ещё смеялась, а у него — слёзы, ярость. И в челюсть ввинтилась та самая, ещё не забытая, невероятно острая боль.
Ефим Гамаюнов Мимикрант Рассказ
— Присядьте, пожалуйста, и подождите несколько минут, — вежливый робот-проводник указал на кресла в широком фойе. — Вас вызовут.
Иван Петрович Фролов уважительно кивнул в ответ, сел на белый прохладный пластик, закинул ногу на ногу и осмотрелся.
Свет, разумеется, был искусственный. На Сипионе (или поземному Венус-дельта-14). несколько месяцев в году стояла сипионская ночь, чью темноту изредка слабо развеивали три местных луны: Вельда, Глада и Ритма (Большая, Красота и Непостоянная). Заодно происходила местная сипионская зима — кродан («холодная»). Бесснежная, с пронизывающими холодными ветрами.
Стены, напротив, отображали диеру-лето. Непривычно зеленое небо, совсем земные белоснежные облака. По левую руку — кусочек леса, удивительные деревья, похожие больше на гигантскую траву. По правую — уходящий к горизонту ярко-зеленый океан.
Иван Петрович украдкой бросил взгляд на сидящих в фойе. Что ж, человек он тут один. Несколько похожих на лемуров страддов с Гнеии, житель далекой Шу, прячущий жвалоподобное лицо за маской (местное содержание кислорода, насколько Иван Петрович был в курсе, губительно для шуианцев). Четверо сипионцев, расы Ррок. По-видимому, колонисты с соседней системы Сипион Втора. И он.
Время неохотно, тянуче двигалось вперед.
Собственно, если привели из «карантинника», можно было надеяться, что сегодня примут обязательно.
Нервы давали о себе знать, и Иван Петрович с неприятным удивлением обнаружил, что барабанит пальцами по коленке. И так, достаточно громко, яростно.
Надо успокоиться, тут наверняка везде датчики-наблюдатели, анализаторы. На Марсе на вокзале говорили, что теперь на Сипион эмигрантов берут неохотно, лучше и не пробовать. Не то что раньше.
Чтобы скрыть нервозность, он протянул руку к изящному (но несколько неуместному) низкому столику, взял инфопанельку. Наушник-переводчик отцеплять не стал (если наблюдают, то пускай знают — он уже изучил все четыре местных языка достаточно хорошо, чтобы не пользоваться переводом).
Иван Петрович отыскал главный новостной, выбрал чаргский язык.
«Волна эмиграции, уже третья, как говорит социологополитический центр “Наши”, наконец-то закончилась. За последние семь кварт всего двое подали заявление на получение вида на жительство. Одно из них уже отклонено ввиду невозможности вступления подавшего ни в одну из разрешенных рас, второе сейчас рассматривается комиссией по мимикрии. Это все о внешнесипионском. Впереди вас ждет обзор самых лучших пляжей на диеровском полушарии, прогноз погоды и новости спорта. Оставайтесь с нами…»
Иван Петрович ощутил внезапно внутри посасывающий холодок страха. Одно отклонено. Что если и его вот так не примут? Денег хватит только до Солнечной системы, но туда путь заказан. Можно еще попроситься на Шу, но постоянное существование в скафандре плюс военная диктатура… Это абсолютно нельзя назвать жизнью. К тому же, у Шу с Землей договор на выдачу «нежелательных элементов». Если то выступление выльется в дело — вполне вероятно, он будет привлечен и проведет остаток жизни на Луне или на Фобосе в «одиннадцатой».
— Человек Фролов, — то, что на жестковатом ррокском языке говорят его фамилию, Иван Петрович понял не сразу.
— Человек Фролов, — повторили вызов.
Иван Петрович несколько нескладно и сумбурно встал с кресла, положил инфопанельку и отправился в приоткрывающиеся двери.
Помещение, куда он попал, было небольшим: длинный выгнутый полукругом стол, несколько кресел различной формы, как и в фойе. На вид единственное различие — не пластиковых, а отлитых из чего-то мягкого. По другую сторону стола сидело двое сипианцев. Чарг, несколько похожий на древних динозавров, с коричнево-кремовыми чешуйками, и долуг, напоминающий многоножку без хитинового покрова, обтянутую нежнорозовой кожей.
— Садитесь, — проскрипела многоножка.