— Заходите в банк, спрашиваете, где вам найти господина Робера Эверта, направляетесь в его офис, говорите, что хотели бы забрать свои бумаги, подписываетесь именно так, как подписывались тогда, с Мишиным. Потом забираете бумаги и, никуда не сворачивая, идете к выходу, к машине, которая будет запаркована на том самом месте, где вы тогда остановились с Мишиным. Понятно?
— Понятно, — устало кивнула я.
— Непосредственно в помещении банка будет находиться несколько наших людей. Упаси вас Господь, Мальцева, даже подумать о том, чтобы наставить нам рога! Вы получите пулю в лоб тут же, на месте, без предупреждений!.. Сделайте все, как я прошу, и обещаю вам: сегодня же вы будете посажены на самолет и отправлены в Буэнос-Айрес. Вопросы есть?
— А где же слово офицера?
— Что? — окрысилась Белинда.
— Всякий раз, когда ваши коллеги мне что-то обещали, они неизменно заканчивали фразой «Слово офицера». Вы что, Белинда, младший сержант?
— Господи, — вздохнула Белинда и театрально закатила свои персидские глаза. — И почему я должна терпеть это?
— Потому, что вы в нем родились, девушка, — тихо ответила я. — А от родства не отказываются…
— Мы еще вернемся к этому вопросу, — многозначительно пообещала Белинда. При этом выражение ее глаз настолько красноречиво отражало внутреннее кипение души, что я почти осязаемо представила себе эту сцену возвращения и вздрогнула.
— Вперед! — приказала Белинда и легонько подтолкнула меня в спину. — И не мешкайте, пожалуйста!..
Отрабатывая этот момент, Паулина не исключала, что одну меня в банк не отпустят. «Мнительность русских — это нечто, Валечка, — вспомнила я ее убаюкивающие интонации. — Советские агенты, должна вам сказать, в профессиональном плане подготовлены просто великолепно. Скорее всего, речь идет о лучшей школе в мире. Но проваливаются они только из-за своей мнительности. Представьте себе, в шестидесятых годах во Франции «сгорел» опытнейший советский крот, проработавший в стране больше десяти лет ни много ни мало в оборонной промышленности. Находясь в отпуске с семьей, — кажется, в Бельгии, — этот господин отдал в ателье фотопленку для проявки, и когда пришел ее забирать, хозяин попросил его расписаться на бланке получения. И вот тут-то крота заклинило. Во Франции никто никогда не требовал подписи на бланках. И он извел хозяина вопросами: зачем это надо? чего вдруг? в чем необходимость такой процедуры? и т. д. Это был вообще роковой день, поскольку в это же время в лавку случайно зашел сотрудник бельгийской контрразведки. Поведение капризного заказчика показалось ему настолько странным и неестественным, что, вернувшись на работу, он тут же стал наводить справки о странном иностранце. Короче, через два месяца его полностью «размотали». Я читала протоколы его допросов, Валечка. Этот парень так и не поверил, что истинной причиной его провала была глупейшая обывательская мнительность… Так вот, если кто-то из ваших провожатых захочет вместе с вами заявиться в абонентный отдел банка, ни в коем случае не протестуйте. Пусть себе идут. Все равно, по существующим в банках правилам, только вы и ответственный сотрудник банка имеют право войти в бронированный отсек и вскрыть свой ящик… Вашего провожатого просто выставят за дверь».
Наверное, эта история с советским агентом, завалившимся в бельгийской фотомастерской, имела широкое хождение в шпионских кругах, ибо ни Белинда, ни ее волоокий оруженосец так ни разу и не сказали, что отправятся в банк за компанию со мной. Видимо, они хорошо изучили внутренние правила «Стернер Иншуренз бэнк»…
Действуя по инструкции, я зашла под мраморную сень солидного трехэтажного здания в стиле барокко и сразу же направилась к втиснутому в золоченую рамку багета окошечку с надписью «Information».
— Слушаю вас, мадам?
— Мне нужен господин Эверт. Роберт Эверт.
— Второй этаж, первая дверь налево.
— Благодарю…
На обильно украшенных бронзовыми завитушками створках лифта висела прозаическая белая табличка с надписью: «Временно не работает. Извините!»
Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, перила которой украшали расставленные на дистанции нескольких метров друг от друга старинные венецианские фонари на изящных мраморных опорах, я совершенно некстати подумала, что в Советском Союзе такие здания обычно отдают пионерам и школьникам. Хотя, кто знает, может быть, принадлежи такие здания частным банкам, советские пионеры и школьники, а точнее, их замотанные в поисках денег и дефицита родители, были бы чуть богаче и счастливее…
Описание девушки из службы информации оказалось точным: первую же дверь налево, на восемьдесят процентов состоявшую из очень красивого, рифленого стекла с тонкими хрустальными прожилками, украшала солидная бронзовая табличка, на которой было выгравировано готическим шрифтом, но по-английски:
«Д-р Роберт Эверт, менеджер».
Я потянула бронзовую ручку вниз и вошла.
В пяти метрах от меня, за огромным письменным столом, сидел постаревший лет на пятнадцать… Юджин Спарк собственной персоной. Последнее, что я успела запомнить в этой сюрреалистический картине перед тем, как грохнулась на ковер без признаков жизни, был матовый плафон многорожковой люстры под лепным потолком, который на глазах раскатался в лист ослепительно белой бумаги…
Придя в себя, я увидела, что сижу в глубоком кресле, на подлокотнике которого удобно расположился Юджин и одной рукой обмахивал меня сложенной вчетверо газетой, а второй беспомощно гладил по голове.
— Вэл? — он спросил тихо и по-русски. — Ты как?
— А ты? — Мне с трудом удалось разлепить губы. Руки и ноги полностью отказывались подчиняться.
— Ты почему такая слабонервная?
— А ты почему так постарел?
— Я не постарел… Это просто грим.
— Зачем? Ты что, работаешь в театре?
— Ты очень тупая девочка… — Он наклонился и поцеловал меня в мочку уха.
— Где ты был, урод? — я задала вопрос шепотом вовсе не из соображений конспирации, а потому, что горло наотрез отказывалось пропускать полноценные звуки. — Куда ты запропастился, подлый мужчина? Ты меня бросил, как последнюю шлюху, даже не сказав, что бросаешь!.. Бросил одну, в гостинице, на каких-то типов, которых я в глаза не знаю!.. Я тебя ненавижу, подлый тип, изменник, шлендра!..
— Объясни последнее слово, я не совсем понял, что ты имеешь в виду?
— Эта сука мне ничего не сказала, — шептала я, все еще не веря, что рядом со мной сидит действительно ОН. — Знала ведь, гадина, и не сказала. Психолог, мать ее русскую!..
— О ком ты?
— О Паулине.
— Она тебя любит.
— А я ее ненавижу!.. Ты почему улыбаешься?
Он опять склонился к моему уху и прошептал:
— Я бы плакал, если бы ты умерла…
— Не дождешься! — огрызнулась я, приникая к родному лицу.
— Надеюсь, — прошептал он и выпрямился. — У нас нет времени, Вэл.
— Опять?!
— Я потом все объясню.
— Значит, ты все?..
— Да, родная. Так было решено с самого начала… — Он окинул меня внимательным взглядом. — Я тебя не очень огорчу, если спрошу, где ты выкопала этот наряд?
— Не нравится?
— Ты похожа в нем на дорогую проститутку.
— Я же не спрашиваю тебя, когда ты успел постареть и стать доктором Робертом Эвертом.
— Ладно, потом разберемся…
Он стремительно вернулся к письменному столу, выдвинул ящик, вытащил засургученный пакет и протянул его мне:
— Возьми, Вэл. Положи его в сумку. И иди туда, куда должна идти. Ничего не бойся, родная. Все уже почти позади…
— Ты опять куда-то отправляешь меня, — пробормотала я, глотая слезы. — У тебя вообще нет сердца, да? У этого дебила пистолет… Эта сучка обещала мне вырвать носоглотку…
— Господи, Вэл, что случилось с твоими мозгами? — Он вернулся к креслу, схватил меня за плечи и прижал к себе. — Ну, подумай, родная! Раз я здесь, с тобой, разве я могу допустить, чтобы тебе причинили даже крупицу боли? О какой носоглотке ты говоришь?! Тебе больше ничего не грозит! Ни-че-го! Осталось сделать только то, о чем я тебе прошу: вытереть слезы, спокойно подойти к тем, кто тебя послал сюда, и передать им этот пакет. Все! Верь мне, любимая, это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО все! Я клянусь моей любовью к тебе, моей жизнью!..
— Раньше ты говорил, что это одно и то же, — пробормотала я, чувствуя, как ворсинки его пиджака щекочут нос.
— Не придирайся к словам!
— Зачем ты обозвал меня проституткой?
— Я пошутил, глупая!
— Я плохо выгляжу?
— Ты выглядишь потрясающе!
— Ты мне врешь, Юджин?
— Ты мне не веришь?
— Я подурнела?
— Ты стала еще прекраснее. Хотя мне всегда казалось, что это невозможно даже теоретически!
— Ты меня настраиваешь на последний шаг, да?
— Я тебе скажу сейчас одну вещь, после которой ты перестанешь задавать вопросы и уйдешь. Договорились?
— Какую вещь?
— Сначала пообещай.
— Сначала скажи.
— Так мы не договоримся.
— Хорошо. Я уйду.
— Сегодня вечером я приглашаю тебя в ресторан.
— Замаскированную под поднос официанта?
— Я серьезно, Вэл!
— А потом?
— А потом мы поедем в отель.
— Поклянись здоровьем своей матери, что ты говоришь правду, — тихо потребовала я. — Сейчас же!
— Клянусь!
— Помнишь, что я тебе говорила? Нет греха страшнее, чем вселять зряшную надежду в сердце девушки.
— Помню. Потому что я ни…
Конец фразы я не расслышала, потому что мы начали целоваться. Пишу «мы», поскольку на самом деле точно не помню, кто именно был инициатором этого древнего как мир жеста, полного взаимопонимания.
— Все, — пробормотала я через несколько минут, силясь восстановить дыхание. — Я пошла… Юджин, а может, отправим этот пакет им по почте, а?
— Иди, родная. — Он легонько подтолкнул меня. — Иди и ничего не бойся.
— Только одно условие.
— Что еще, Вэл?! — В его голосе отчетливо звучала мольба. — Времени совсем не осталось, ты сейчас все испортишь, дурная!..
— Я быстро… Во-первых, в ресторан ты приходишь без этого дурацкого грима…
— Не груби в банке — денег не будет!
— А, во-вторых, ты можешь отвезти меня в любой отель, даже в ночлежку для прокаженных, лишь бы он не назывался «Мэриотт»…
* * *
Подойдя к роскошной машине, которой «итальянец», как я успела заметить, очень гордился, я увидела легкие мазки нетерпения на картине «Медведи в ожидании Машеньки». Оруженосец нервно отбивал на руле ка- кой-то затейливый латиноамериканский ритм, а неотразимая Белинда, вышагивая своими длиннющими конечностями у машины, докуривала желтый фильтр.
— Взяла? — хрипло спросила Белинда.
— Взяла.
— Почему так долго?
— Там бюрократы почище наших.
— Где документы?
— В сумке.
— Дай сюда, — она нетерпеливо протянула руку.
Я пожала плечами, извлекла из сумки пакет и протянула его Белинде.
— В аэропорт отвезете сейчас или надо еще поработать?
— Что? — Белинда, казалось, была полностью увлечена трофеем, который я приволокла из банка. Складывалось впечатление, что она хочет прочесть содержание пакета, не вскрывая сургучные печати.
И в этот момент за моей спиной прозвучал приятный мужской бас:
— Прошу прощения, это ваша машина?
Я обернулась. Два рослых полицейских в синих фуражках с высокими тульями приветливо смотрели на симпатичных дам. Типично бытовая сценка под названием «Власть и очарование».
— Да, наша, — ослепительно улыбнувшись, ответила Белинда и небрежным движением швырнула пакет на заднее сиденье машины. — А что?
— Здесь не разрешена парковка, мадам, — пояснил полицейский пониже, который, судя по нашивкам на шевроне мундира, был старшим в наряде. — Вы нарушили правила парковки в центре города.
— Простите, мы просто заболтались с подружкой. — Белинда, судя по всему, мобилизовала всю свою фантастическую неотразимость. Но полисмены никак не реагировали на упакованный в мини-юбку кусок прекрасной женской плоти и были преисполнены желания во что бы то ни стало выполнить свой профессиональный долг. — Я готова заплатить штраф…
— Ваши документы, пожалуйста, — попросил старший и протянул руку.
— В чем дело, офицер? — Белинда капризно поджала чувственные губы, выкрашенные со старанием студента-заочника, закончившего дипломный проект по начертательной геометрии. — С каких это пор неправильная парковка машины стала поводом для предъявления документов?
— Во-первых, мадам, я не офицер, а старший сержант, — поправил мою кураторшу полицейский. — А во- вторых, по внутреннему Уставу полиции Королевства Нидерланды, полицейский, находящийся при исполнении служебных обязанностей, имеет все полномочия требовать удостоверения личности и прочие документы у всех граждан Нидерландов, включая принцессу Беактрисс, а также у подданных иностранных государств.
Я чувствовала, что готова броситься на шею этому голландскому зануде в синем мундире. Господи, какое же это счастье — жить в правовом государстве и строго подчиняться законам. Особенно когда они защищают именно тебя и именно в тот момент, когда это больше всего необходимо!
— Пожалуйста! — недоуменно пожала плечами Белинда и протянула полицейскому свой паспорт.
Внимательно перелистав документ, полицейский вопросительно кивнул на сидящего за рулем «итальянца».
— Макс! — негромко бросила Белинда в раскрытое окно. — Господа полицейские хотят посмотреть твои документы.
— Какие проблемы? — непринужденно воскликнул обаяшка Макс и, перегнувшись через сиденье, протянул в окно свой паспорт.
— Теперь ваши документы, мадам, — с улыбкой произнес старший сержант, кивая своему помощнику, чтобы тот вернул паспорт Максу.
— Это моя близкая подружка, сержант! — зачастила Белинда и сделала непринужденный жест конферансье, словно мы находились на вечеринке, где отупевшим от наплыва народа хозяевам представляют нескончаемую вереницу гостей. — В каком-то смысле я ее опекаю… Мы живем в отеле «Мэриотт»…
— Втроем? — с каменным лицом спросил старший.
— А вам это не по вкусу? — с вызовом ответила Белинда.
— Документы.
Белинда вперила в меня красноречивый взгляд.
Я послушно изобразила на лице горькое раскаяние:
— Простите, старший сержант, я забыла свои документы в номере…
Белинда всплеснула руками:
— Ну, какая же ты растяпа, милочка!
— Мне придется препроводить вашу подругу, мадам, в полицейский участок, — развел руками старший сержант. — Таков порядок. Впрочем, я думаю, мы во всем разберемся на месте и скоро уладим этот неприятный инцидент. В том случае, естественно, если у вашей подруги действительно есть документы…
— Но это невозможно, сержант! — воскликнула Белинда. — Мы опаздываем на очень важное деловое свидание. Это вопрос бизнеса, очень больших денег!..
«Интересно, куда это она так опаздывает? — не без внутренней дрожи подумала, мысленно призывая старшего и дальше оставаться таким же ревностным законником и ни в коем случае не поддаваться на дешевые женские приемчики уличного обольщения представителя власти. — Ну, не в аэропорт же, где меня собираются посадить на самолет до Буэнос-Айреса…»
— Виноват, но, боюсь, ничем не могу вам помочь, мадам, — упрямо мотнул головой старший сержант. — Если хотите, вы можете проследовать на своей машине за мной до полицейского участка.
— Но я очень тороплюсь, — взвыла Белинда.
— В таком случае, мадам, счастливого пути! — старший в наряде вежливо козырнул. — А вас, мадам, я попрошу сесть в эту машину.
Я чуть было не брякнула: «С удовольствием!», но, вовремя прикусив язык, угнетенно кивнула и поплелась под эскортом двух стражей закона в сторону огромной полицейской машины с мигалкой на крыше.
Кто сказал, что человек не видит затылком? Бывают такие ситуации, когда видит, причем прекрасно! Я так отчетливо ощущала на своей спине испепеляющий взгляд осиротевшей Белинды, что была бы_ просто бесчувственным бревном, не ощутив КОЖЕЙ ее единственное пожелание в мой адрес: сию же секунду, немедленно, на глазах у полицейских, сгореть синим пламенем, превратиться в серый пепел и рассеяться по загаженной масляными пятнами и корками от мандаринов ленивой реке Амстер.