Она отошла в сторону, делая вид, что направляется к официанту, сновавшему меж гостей с серебряным подносом, заставленным бокалами с французским шампанским. Но Инна пролетела мимо него и выбежала прочь из зала. А потом, пробежав по коридорам, поднялась к себе в комнату, бросилась на постель и зарыдала.
Слезы душили ее, ей было так обидно и жалко. Обидно, что Олег не замечает ее и не изменил своего к ней отношения. И жалко – конечно же, саму себя, кого же еще! Она рыдала не меньше получаса, не думая о том, что ее, наверное, ищут. Ей не хотелось возвращаться на этот ставший в мгновение ока опостылевшим праздник. Праздник, в котором не было ничего веселого и на котором царила она – ее соперница, жена Олега!
Инна поднялась с кровати, прошла в ванную, посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась увиденному. Красное, распухшее от слез лицо, растрепанные волосы, потекшая тушь и размазанная косметика.
Ей потребовалось еще около получаса, чтобы привести себя в порядок. Да, лицо снова было идеальным, а вот на душе кошки скребли. Больше всего Инна хотела остаться в своей комнате и не выходить к гостям, но она знала, что отец такого поведения не поймет.
Она вышла и наткнулась на младшего брата, Никиту. Девятилетний мальчик, неуклюжий, прихрамывающий, подошел к ней и произнес глухим голосом:
– Ты плакала?
Инна быстро посмотрела в висевшее на стене зеркало и надменно произнесла:
– Нет, с чего ты взял?
Никита был сыном второй жены отца. Ведь мама, милая мама, умерла. Отец только-только начал приобретать влияние в мире бизнеса, заключая одну за другой небывало выгодные сделки. А мама, раньше работавшая в университете, оставалась одна в их новой огромной квартире. Конечно, не одна – были и прислуга, и она, Инна. Но ей тогда было не до мамы: ее мысли были заняты Олегом.
То, что мама плохо себя чувствует, она скрывала до последнего. Не хотела мешать своими жалобами мужу и отрывать его от важных дел. А когда однажды за ужином мама потеряла сознание и ее доставили в один из закрытых военных госпиталей столицы, то выяснилось, что опухоль, поразившую ее мозг, остановить уже нельзя.
Российские врачи дали ей полгода. Зарубежные коллеги применяли новейшие методики лечения, но и они в итоге капитулировали перед болезнью. Создавалось впечатление, что мама сама не хотела жить и бороться, тем самым позволив болезни завладеть своим телом. Она умерла в первый день осени, на чужбине, в Швейцарии, без боли и мучений, находясь в полузабытьи, вызванном большой дозой седативных средств. Отец в то время был в Москве, так как не мог уехать, ибо предстояла сделка века. Он рвался в Цюрих, но мама по телефону, за неделю до смерти, успокоила его, заявив, что приезжать не надо и что они увидятся неделю спустя. А через неделю ее не стало.
Инна подозревала, что с мамой происходит что-то ужасное, но отец запретил информировать дочь. Так она и не смогла проститься с мамой. И только потом узнала, что мама не случайно перестала бороться и впала в депрессию: у отца появилась другая женщина. И мама об этом знала, что и ускорило ее кончину.
Причем другая женщина у отца появилась не в последнее время, а много лет назад. Это была его верная секретарша Верочка, некогда работавшая в НИИ, как и он сам, а потом вслед за отцом перешедшая в основанный им холдинг.
Эта Верочка была далеко не красавица, скорее даже дурнушка. И умом она тоже особенно не отличалась, однако была особой цепкой и хитрой, при этом удивительно умевшей подстраиваться под людей, от которых она зависела. При этом она обладала еще двумя свойствами, которых не было у мамы. Во-первых, Верочка умела готовить, причем великолепно. Мама же ненавидела печь пироги и делать калорийные, заправленные майонезом салаты. Во-вторых… Об этом Инна узнала много позже, но все уже узнала. Во-вторых, Верочка, несмотря на свою носорожью внешность, была неутомима в вопросах секса. А вот отец и мама уже давно спали в разных комнатах…
Отец никогда бы не позволил себе завести любовницу-фотомодель или актрисульку. Но в Верочке он даже видел не любовницу, а, скорее всего, соратницу. Она знала, когда надо подать ему горячий куриный бульон с гренками, а когда – румяную, поджаренную курочку с пюре. А потом, конечно же, наступало время релаксации, и малосимпатичная Верочка проявляла чудеса выдумки и небывалую прыть в постельных вопросах. При этом она в дела Аркадия Петровича никогда не лезла, что только поднимало ее в глазах отца.
Как и когда маме стало известно об этой связи, Инна так и не узнала. Наверное, уже давно, потому что отношения между отцом и мамой испортились окончательно за много лет до ее смерти. О разводе не могло быть и речи, не таким человеком был отец. Он никогда не бросал женщин, пусть даже и более нелюбимых. Но зато он мог без зазрения совести причинять им боль.
Боль испытала и Инна, когда два месяца спустя после похорон мамы вдруг узнала, что у нее имеется сводный брат Никита. Это был ребенок Верочки от отца. Этого братца Инна возненавидела даже больше, чем саму Верочку. А отец, выждав полгода, тихо и без помпы сочетался браком со своей секретаршей, ставшей вдруг женой босса.
Никита страдал врожденным дефектом бедра, поэтому ходил, хромая, вперевалку, чего ужасно стыдился. За границей ему сделали несколько операций, хромота стала не такой явной, но полностью устранить дефект так и не удалось.
Верочка, пусть и не семи пядей во лбу, понимала, что сын к управлению империей мужа не предрасположен. Поэтому она изо всех сил старалась забеременеть, с чем были определенные проблемы. Ведь ей было тогда далеко за сорок.
Инна относилась к мачехе с изрядной дозой презрения, но кого она действительно ненавидела – так это уродца-братца, поселившегося в их особняке (огромную столичную квартиру отец продал сразу же после смерти мамы, словно не желая обитать там, где она заболела и мучилась).
Ему было пять лет, когда она познакомилась с ним, а ей самой – почти пятнадцать. Она нещадно шпыняла Никиту, издевалась над ним, высмеивала перед подругами его хромоту и задавала заумные вопросы. Впрочем, что касалось последнего, сводный брат всегда оказывался на высоте – у него были ответы даже по самым сложным темам. Он обладал отличными способностями к естественным наукам и математике, однако имелись и психологические проблемы. Никита боялся общения с людьми, терялся, если сталкивался с незнакомыми, и, как вынес вердикт один из светил педиатрии, страдал легкой формой аутизма.
Только повзрослев, Инна ощутила жгучее раскаяние за то, как относилась с младшему брату. Он уж точно не был виноват в том, что отец связался с его матерью. А она жестоко издевалась над его физическим увечьем, что Никита всегда переносил стоически, словно не замечая колких фразочек и глумливого смеха.
Что же касается второй жены отца, Верочки… Занятно, но в течение короткого времени она из дурнушки превратилась в матрону. Она радикально улучшила свою внешность, сделав несколько пластических операций в голливудской клинике, причем отец в данном случае не имел ничего против; полностью обновила зубы и сбросила в течение короткого времени целых пятнадцать килограммов; радикально сменила имидж, отказавшись от смешного провинциального перманента и пестрых, странноватых ситцевых платьев; стала закадычной подругой нескольких самых влиятельных российских модельеров и начала выезжать в свет. И стала если не красавицей, то, во всяком случае, симпатичной особой.
Но, много уступая в плане интеллекта и мужу, и сыну, Верочка, меняясь, сохранила ряд своих способностей, столь важных для Аркадия Петровича. Она по-прежнему сама готовила для него и завтраки, и обеды, и ужины и самолично отвозила их ему в московский офис. Для этого использовался вертолет. А кроме того, она ублажала своего супруга в постели, а также в других местах. До Инны доходили слухи о том, что Верочку и отца однажды застукали на ксероксе в недвусмысленной ситуации, а также в лифте и за три минуты до визита заграничной делегации на кожаном диване в зале для приемов. Верочка знала, как управлять супругом, управлявшим огромным холдингом.
Но мачехе не давало покоя отсутствие легитимного наследника. К Инне она относилась подчеркнуто дружелюбно, но та понимала – мачеха ее на дух не переносит. И больше всего опасается, как бы в итоге холдинг не отошел именно Инне. На своем собственном сыне, Никите, Верочка давно поставила крест: он был не от мира сего. Она его любила, однако понимала, что управлять холдингом он не в состоянии.
Значит, требовался другой ребенок – ее собственный, рожденный от Аркадия Петровича. Но ведь Верочке было далеко за сорок! И забеременеть обычным способом, несмотря на массу практических попыток, ей так и не удалось. А когда она все же забеременела, чему несказанно радовалась, через два месяца случился выкидыш.
Рисковать больше Верочка не хотела, а время поджимало. Ни усыновлять, ни удочерять никого она не желала. Ей требовались своя плоть и кровь – только так она могла обрести рычаг воздействия на мужа и дела холдинга.
Поэтому она посетила голландскую клинику и вернулась оттуда в отличном расположении духа. То, что не получалось естественным путем, было сделано искусственным. Верочка забеременела и несла во чреве даже не одного наследника, а целых двух: пару разнояйцевых близнецов, мальчика и девочку.
Беременность протекла на редкость легко, и Верочка уже строила планы относительно судьбы своих чад. Они рано или поздно унаследуют управление холдингом – именно они, а не Инна. Даже имена для детишек были уже заготовлены: конечно же, в честь деда и бабки по отцовской линии – Петр и Анна.
Инну эти дела не особенно занимали, она только отметила, что отец заваливает Верочку дорогущими подарками – она в отличие от падчерицы была охоча до редкостных, безобразно безвкусных драгоценностей: чем больше каратов, тем лучше. Верочка же уже стала покрикивать на мужа, готовясь к роли королевы-матери. Шпыняла она и Инну, доставалось и ее собственному сыну Никите.
А затем, на пятом месяце беременности… Инна так и не узнала, что тогда именно случилось. Посреди ночи у Верочки открылось кровотечение, причем отца дома не было – он находился в деловой поездке в Прибалтике. Вообще-то у Верочки в комнате была тревожная кнопка, стоило которую нажать, и к ней тотчас устремлялась команда, состоявшая из медика и двух медсестер. Но почему-то Верочка не успела нажать тревожную кнопку, видимо, лишилась чувств от большой кровопотери. А когда медсестра, заглянувшая к ней в спальню, нашла Верочку в ванной, было уже поздно – женщина находилась на грани жизни и смерти.
Спасти ее не удалось, она скончалась утром следующего дня, так и не приходя в сознание. А вместе с ней и неродившиеся Петя и Аня.
Инна помнила, что смерть Верочки и ее отпрысков стала для отца намного более сильным ударом, чем кончина мамы. Отец даже открыто плакал, чего Инна никогда не видела, и впал в депрессию, даже начав пить. И это он, презиравший алкоголь и не потреблявший шампанского даже на Новый год, во время боя кремлевских курантов!
Но в итоге железная воля взяла верх над ужасным горем, и отец вернулся к прежней жизни. Хотя и зарекся когда-нибудь еще жениться. А потом стал целенаправленно готовить дочь к управлению холдингом.
Все эти мысли промелькнули в голове у Инны, когда она увидела Никиту, стоявшего в коридоре и смотревшего на нее странным, немигающим взором из-за толстых стекол весьма уродливых очков.
– Я вовсе не плакала! – заявила Инна, стараясь в первую очередь доказать эту очевидную истину не столько Никите, сколько себе.
– Извини, – произнес ребенок своим странным, гнусавым голосом. – А мне показалось…
И вдруг Инна увидела его в новом свете. Это был восьмилетний мальчик, пусть и жутко умный, но в то же время с кучей заболеваний, который недавно потерял мать. Мальчик, о котором никто толком не заботился. Мальчик, который никому не был нужен.
Инна подошла к нему и положила руку на плечо. Никита отпрянул, словно ожидая от нее пакости или очередной проказы. Инна подумала о том, что была крайне несправедлива к ребенку и никогда еще не просила у него прощения за содеянное.
– Никита, я хотела тебе сказать, что мне очень жаль, что я с тобой так обращалась… – начала она, с ужасом вспоминая, как она его третировала – не одна, с подругами!
Никита же уставился на нее своими светлыми, практически бесцветными глазами, казавшимися из-за толстенных линз еще больше, чем они были на самом деле, и сдавленно произнес:
– Что ты имеешь в виду? Ты ко мне обращалась? Но с чем?
Инна поняла: надо поговорить с ним по душам, не может быть, даже принимая во внимание его странности, что он ничего не замечал все это время. Но как сказать, что ей очень жаль, что раньше она вела себя неподобающим образом, а теперь вдруг прозрела?
Она притянула брата к себе, желая поцеловать в лохматую голову, но Никита увернулся. А потом Инна услышала голос отца – он, обеспокоенный ее долгим отсутствием на празднестве, приуроченном к ее совершеннолетию, отправился на поиски дочери.
Инна обернулась и увидела Никиту, ковыляющего прочь. Да, она была обязана поговорить с ребенком по душам и изменить свое к нему отношение. Но потом эти мысли сменились другими, ведь отец пожелал знать, почему она бросила гостей и сбежала прочь.
Инна вернулась в зал, больше всего опасаясь встречи с Олегом. Но его уже не было – они с супругой отбыли. Оказывается, актриса Люсенька неважно себя чувствовала, поэтому муж и покинул прием.
Отчего-то Инне припомнилась судьба мачехи Верочки. Она ведь умерла в результате выкидыша. А что, если такая же судьба постигнет и Люсеньку? Мысль была страшная, нечеловеческая, но Инна, терзаемая по ночам бессонницей, лежала в огромной кровати и думала именно об этом. Нет, она не желала смерти Люсеньке, но ведь может статься, что у судьбы с актриской свои счеты…
Она ужасалась самой себе, но проигрывала всевозможные сценарии. Если Люсенька вдруг умрет, то кто первым будет утешать ее вдовца Олега? Конечно же, она, Инна!
Только с чего вдруг актриске умирать? Но ведь Инна не знала, что за участь судьба подготовила Люсеньке. И если бы вдруг стало известно, что ее не стало…
Если бы ее не стало, то она сделала бы все, чтобы занять ее место рядом с Олегом. Ее Олегом. И только ее Олегом!
Она знала, что все это исключительно игра воображения, потому что Люсенька не умрет. Но надежда – ужасающая, циничная, кошмарная – все же теплилась в ее сердце. И Инна не могла понять, что это такое, быть может, проявление семейной жестокости, унаследованной от отца?
Да, она надеялась и ждала телефонного звонка от Олега, который, глотая слезы, сообщил бы, что его супруга только что умерла, ему так больно и одиноко, он хочет, чтобы она приехала к нему и утешила…
Она бы приехала и утешила! Но только звонка такого не было. И Инна знала, что никогда не будет. Она потеряла надежду на это, когда звонок от Олега в самом деле раздался.
Дело было за завтраком – после кончины Верочки отец постановил, что их небольшое семейство, состоявшее из него самого, Инны и Никиты, должно встречаться за общей трапезой как минимум один раз в день. Аркадий Петрович частенько возвращался из холдинга далеко за полночь, поэтому единственной возможностью встретиться за столом был завтрак.
Опаздывать на завтрак, начинавшийся ровно в шесть тридцать, можно было не больше чем на три минуты. Тот, кто позволял себе прийти позднее, подвергался со стороны отца едкому, саркастическому замечанию, и это было ужасно неприятно.
Инна – к тому времени студентка МГИМО – в ту ночь сумела заснуть только около четырех, так как думала об Олеге и том, как заполучить его. А когда открыла глаза, поняла, что уже половина шестого!
В столовую она влетела десять минут спустя, и это означало десять минут опоздания. Отец, одетый, как всегда, безукоризненно, в белую рубашку со стильным желтым в крапинку галстуком, изучал экономическую прессу. Никита – сводный брат не ходил в обычную школу, к нему приезжали на дом учителя – сидел на своем обычном месте, угрюмо ковыряя яйцо в мешочек, даже не поднял своих скрытых за уродливыми очками глаз на запыхавшуюся Инну.
Аркадий Петрович, взяв со стола чашку кофе и поднеся ее к губам, заметил:
– Как я вижу, тебе требуется особое приглашение, не так ли? Я очень тобой разочарован, Инна!
Если отец сообщал кому-нибудь, что он им разочарован, это означало высочайшую степень недовольства. Отец никогда не кричал, тем более не прибегал к брани. Наоборот, он становился до ледяного официален со всеми, даже с собственной дочерью.
– Папа, я… – начала Инна, но в этот момент горничная подала отцу телефон. Он, послушав несколько секунд, заявил, передавая его Инне:
– Это тебя!
Он явно хотел продолжить чтение нотаций, но Инна уже взяла трубку и вышла из столовой: говорить по телефону во время приема пищи было категорически запрещено и дозволялось только одному человеку – самому Аркадию Петровичу.
– Слушаю! – произнесла Инна и вдруг услышала голос Олега. Он странный, задыхающийся, какой-то необычный. Инна возликовала, чувствуя, что душа ушла в пятки. Неужели… случилось? Случилось что-то ужасное с его актриской?
– Нонночка, я должен сообщить тебе то, о чем еще никто не знает. Я только что стал отцом! Люсенька родила здорового мальчика!
Инна окаменела и не слышала, что вещал взахлеб Олег. А потом заставила себя принести ему поздравления, думая о том, что, видимо, она моральный урод и небывалый монстр, раз всерьез желала жене любимого человека смерти.
– Я хочу, чтобы ты стала крестной мамой нашего мальчишки! – огорошил ее предложением Олег, и Инна потеряла дар речи. А Олег принял ее молчание за радостное согласие и стал заваливать деталями предстоящего церковно-светского действа.
На занятия в университет Инна в тот день так и не попала, потому что ноги у нее подкашивались и поднялась температура. Она заперлась в своей комнате и долго плакала в подушку. А затем уснула, проснулась и снова плакала.