Тимошина проза (сборник) - Олег Зайончковский 9 стр.

Конечно, Тимошины папа с мамой не могли не заметить, что у него роман. А поскольку они заметили, то не могли воздержаться от высказываний и комментариев. Не потому, что они твердо знали, что сказать по такому поводу, но потому лишь, что были родители. Тимошины отношения с замужней женщиной не укладывались в их образцовую картину мира и к тому же не обещали им скорого и законного появления внуков. Конечно, родители много смотрели кино и не могли не знать, как бывают сложны человеческие отношения. Люди на их глазах сходились и расходились, в погоне за счастьем заводили и обрывали связи. Там, за пределами папысмаминого личного опыта, в отношениях мужчин и женщин всё было очень непостоянно. В основном эти сложности были выдуманы сценаристами, но всё равно оставался тот факт, что людям свойственно разводиться и снова вступать в браки. В головы папе с мамой закрадывалась такая мысль: что если, как в кино, эта женщина уйдет от мужа и присоединится к Тимоше? Тогда в отношении внуков было бы не всё потеряно.

Прямо и косвенно папа с мамой пытались выудить из Тимоши сведения и об его избраннице, и о планах его на будущее. Но они задавали вопросы, ответов на которые он сам не знал. «Есть ли дети у этой Нади?» – спрашивали родители, а Тимоша лишь пожимал плечами. И поскольку он им не отвечал или отвечал уклончиво, папа с мамой не знали, что думать. В их семье нечасто такое случалось, чтобы родители оба не знали, что думать, но если случалось, то в крайнем случае можно было спросить у бабушки. Мнение бабушки было не обязательно верным, но всегда окончательным. Бабушкины суждения были не только непререкаемыми, но и строгими. Ее приговора Тимоша всегда страшился, а родители этим пользовались. «Почему ты не ешь овсянку? – слышал он часто в детстве. – Что скажет об этом бабушка?»… «Что бабушка скажет, когда увидит кошмар в твоем дневнике?» На самом деле, конечно, бабушку всуе не беспокоили, потому что родители сами ее побаивались. Их она подвергала критике за неактивную жизненную позицию – и вообще, и в вопросах Тимошиного воспитания. «Если его не шлепать, дельного человека вам из него не вырастить». Аргументацией бабушка не утруждалась, а, как правило, сразу переходила к резолютивной части. «Что может путного выйти из такой семейки?! Вы живете и благодушествуете в своем болоте». Маленького Тимошу такое сравнение задевало. «Зато, – говорил он бабушке, – ты обитаешь в джунглях». Это больше походило на правду, потому что она у себя в квартире держала кошачий прайд. Тем не менее в сложных случаях к бабушке обращались – чтобы избавиться от сомнений и возложить на нее ответственность за принятые решения.

Ситуация с Надей не получала достаточного объяснения в малом семейном кругу, поэтому было не обойтись без бабушкиного суда. В этом случае было тактически важно, кто первым представит свои аргументы. Так у Тимоши зародилась идея бабушку познакомить с Надей. Это был бы его аргумент в натуре.

Идея в Тимоше зрела, но до исполнения не дозревала. Бабушка не любила визитов без приглашения, а приглашения от нее можно было дождаться не скоро. Делу помог непредвиденный случай. У бабушки вышел из строя очередной телевизор, и для покупки нового ей понадобился Тимоша. По этой причине она сама ему позвонила и говорила почти что ласково. Когда же он объявил, что приедет, может быть, не один, бабушка удивилась, но не могла отказать.

Надя тоже была не прочь познакомиться с его бабушкой. Она заявила, что любит знакомиться и вообще обожает московских старушек.

– Если любишь старушек, – сказал Тимоша, – значит, и кошек должна любить. Ты не будешь разочарована.

И в назначенный день Тимоша с Надей встретились на остановке. Путь предстоял неблизкий, не через центр города, а по «хорде», двумя маршрутками. Приличный район, откуда они стартовали, и другой приличный, в котором проживала бабушка, разделяли районы с плохой репутацией. Тимоша об этом Надю предупредил, но она была в курсе.

Впрочем, начало пути было просто скучным. Маршрутка тащилась промзонами меж бесконечных бетонных заборов и каких-то слепых терминалов. Эти заборы и стены могли бы оживить граффити, но, кажется, не вдохновляли ни на какое творчество. Лишь кое-где попадались дурно выполненные эмблемы спортивных клубов и агрессивно-патриотические призывы. Потом показались жилые пятиэтажки, но пейзаж от этого веселее не стал, а только прибавилось лозунгов. Обстановка внутри маршрутки сделалась более нервной. На остановках в салон залезали аборигены обоих полов, обитатели плохих районов. Они матерились непринужденно; в их руках пузырились сосуды с пивом, а во взглядах читалась блуждающая угроза. Полбеды, если бы можно было просто проехать этот неспокойный отрезок пути. Однако Тимоше с Надей требовалась пересадка практически в сердце пятиэтажного региона. Этим «сердцем» являлась площадь, куда сползались автобусы и маршрутки с трехзначными номерами. Метро неглубокого залегания здесь выгружало своих конечных, а значит, самых непрезентабельных пассажиров. Отсюда они разбредались по ближним микрорайонам либо наземным транспортом ехали куда-то дальше. Но делали это не сразу: непрезентабельным пассажирам нравилось побыть на площади. Их приманивали павильоны с выносными столиками, где желающий мог заморить червячка, остограммиться и отдохнуть душой. И желающих было много: они опрокидывали в себя пластиковые стаканчики и закусывали фастфудом, сплевывая себе под ноги несъедобные фракции. Из водительских окон маршруток, отстаивавшихся между рейсами, гремел шансон и вылетали окурки. И каждый, кто был на площади, добавлял от себя или мусор, или хотя бы плевок. Здесь царила нечистота и безнадежная невоспитанность. Всякий раз по дороге к бабушке Тимоша переживал эту площадь как квинтэссенцию всего чуждого. А сегодня к тому же он путешествовал с Надей. Он опасался, что здесь кто-нибудь скажет ей грубость, толкнет или замарает взглядом. К счастью, ничего такого с ними на площади не случилось – может быть, потому, что Тимоша демонстративно расправлял плечи и посматривал вокруг сурово.

Хорошо, что на неприятной площади пробыли они недолго. Следующая маршрутка их забрала отсюда и повезла туда, где город выглядел более цивилизованным. Дорожные виды теперь чередовались в обратной последовательности: сначала пятиэтажки, потом промзоны и терминалы. На заборах поменялись лозунги с патриотических на либерально-протестные. Это были уже пометы, оставленные средним классом. Маршрутка въезжала в благоустроенную часть города.

Чем меньше им оставалось ехать, тем большее место бабушка занимала в Тимошиных мыслях. Как-то она встретит Надю – вот о чем он волновался. Как она встретит его самого, Тимоша примерно знал.

И было занятно, что скажет о бабушке Надя. Тимоше было уже известно, что Надя симпатизирует бабушкам в принципе. Почему – непонятно, но хорошо. Однако старушки в Москве, как и прочие женщины, делятся на два класса: один составляют московские уроженки, другой – взятые из провинции. Какова между ними численная пропорция, определить невозможно. Старушки второго типа выращивают цветы на придомовых клумбах и охотно избираются старшими по подъезду. Их большинство на лавочках во дворах и у детских площадок. Они всегда на виду и, конечно же, на слуху. А коренные старушки, московские уроженки, сидят по своим квартирам и стерегут недвижимость. Их удел – одинокий оборонительный образ жизни, потому что они боятся черных риелторов и бродячих продавцов картошки.

Надя не уточняла, каких предпочитает старушек. Между тем Тимошина бабушка была типичной представительницей уроженок. Тому, кто хотел бы прижать ее к сердцу, нужно было пройти сначала процедуру идентификации. Тимоша об этом знал и поэтому не спешил. Домофон улюлюкал с минуту, прежде чем бабушка сняла трубку.

– Кто? – спросила она настороженным голосом.

– Мы, – ответил Тимоша.

Бабушка не открыла.

– Кто это «мы»?

– Дед Мороз со Снегурочкой.

– Так бы и говорил, – проворчала бабушка. – Я не обязана узнавать.

Наконец она их впустила. Тимоша с Надей вошли в подъезд и ощутили кошачий запах. Но это пахло пока не бабушкиными, а другими кошками, умершими, возможно, уже давно. В каждом подъезде московского пожилого дома пахнет кошачьей мочой, и в некоторых таких подъездах еще живут в затворе старушки-квартировладелицы. Но как бы старушки ни караулили свою жилплощадь, всех их ждет неизбежное выселение. Скоро к каждой из них придет неумолимый, чернейший из всех риелторов. И в подъездах от прошлого только и останется, что кошачий запах.

Впрочем, Тимошина бабушка была крепка. Конечно, и с ней могло случиться самое страшное, то, что с дедушкой уже случилось, но пока что она об этом только любила поговорить. К примеру, Тимоша бессчетно раз слышал напоминание, что она завещала ему квартиру. Если бабушка призывала его починить выключатель или отрегулировать в унитазе слив, она напирала на то, что он это делает «для себя». Но такие намеки с ее стороны были чистой воды спекуляцией. В квартире у бабушки лишь унитаз и другая техника чувствовали себя плохо, а сама она не подавала признаков нездоровья. Мысль о том, что когда-нибудь ее не станет, Тимоша гнал от себя как абстрактную и неактуальную. Во-первых, бабушка была всегда, а во-вторых, он понятия не имел, что ему делать с кошками.

Впрочем, Тимошина бабушка была крепка. Конечно, и с ней могло случиться самое страшное, то, что с дедушкой уже случилось, но пока что она об этом только любила поговорить. К примеру, Тимоша бессчетно раз слышал напоминание, что она завещала ему квартиру. Если бабушка призывала его починить выключатель или отрегулировать в унитазе слив, она напирала на то, что он это делает «для себя». Но такие намеки с ее стороны были чистой воды спекуляцией. В квартире у бабушки лишь унитаз и другая техника чувствовали себя плохо, а сама она не подавала признаков нездоровья. Мысль о том, что когда-нибудь ее не станет, Тимоша гнал от себя как абстрактную и неактуальную. Во-первых, бабушка была всегда, а во-вторых, он понятия не имел, что ему делать с кошками.

Год за годом игра продолжалась: бабушке что-нибудь требовалось отремонтировать, приезжал Тимоша, чинил как умел и получал в награду угощение и наставления. Сакраментальный вопрос «Что скажет бабушка?» получал здесь ответ быстрее, чем мог быть задан. Кладезь истин был полон по самый край – бесспорных, проверенных временем и спрямленных бабушкиным мышлением. Но хорошо было то, что она сама вопросов не задавала и никогда ничего у него не выведывала. Мелкие новости бабушку не интересовали, а крупных она от Тимоши давно уже не ожидала. Уклониться от этих бесед и от домашних починок не представлялось возможным. Бабушка не была самодостаточна в бытовом отношении, но и в душевном тоже, хотя, разумеется, ни за что в этом бы не призналась. Кошки не полностью закрывали ее потребность в общении.

Однако сегодня Тимоша надеялся бабушку удивить. Сегодня он приготовил для бабушки большую новость, и эта новость приехала вместе с ним.

К Тимошиному облегчению, знакомство бабушки с Надей задалось наилучшим образом. Помогли, как ни странно, кошки. Эти твари, известные своей пугливостью, неожиданно проявили к Наде благожелательный интерес. Бабушка была тронута.

– Чуют хорошего человека, – заметил Тимоша, чтобы развить эффект.

– То-то они на тебя не обращают внимания, – обронила бабушка.

Кошек было семь штук. Надя, присев на корточки, всех до единой погладила и спросила про каждую, как эту прелесть зовут. Бабушка даже немного разволновалась:

– Люся, Дося… простите, Лиза… это, кажется, Зося… Подождите, мне надо надеть очки.

Эту путаницу устроила она сама, наделивши своих воспитанниц однотипными именами. Кошки тем более не могли запомнить, которую как зовут, и поэтому не реагировали ни на какие клички. Впрочем, вряд ли они вообще понимали какие-нибудь слова – для наведения дисциплины бабушка пользовалась невербальным средством в виде старого полотенца.

Позабыв о Тимоше, женщины перешли из передней в большую комнату. И сюда же переместился разговор о кошках.

– Вижу, вам нравятся мои девочки. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Очень нравятся. Даже не знаю, какая лучше.

– Полагаю, вы не собачница.

– Что вы! Собаки гораздо хуже.

– Я скажу даже больше, – бабушка тронула Надину руку, – собаки – отвратительные животные. Такие назойливые, слюнявые.

Тимоша сидел отдельно, не вмешиваясь в их беседу. Кошки действительно не обращали на него внимания. Все они лезли на бабушку и на Надю и терлись о них, подергивая хвостами.

– Ай! – вдруг вскрикнула бабушка. – Лиза, паршивка, меня оцарапала!

– По-моему, это Дося, – поправила ее Надя.

– Извините, что прерываю, – не выдержал наконец Тимоша. – Мы ведь не ради кошек к тебе приехали.

– Какой ты бестактный, – поморщилась бабушка. – Чем-то похож на собаку. Если хочешь заняться делом, пойди в магазин и купи телевизор.

– А со старым-то что у тебя приключилось?

– Сдох, полагаю, – махнула она рукой. – История повторяется.

Эта история повторялась у бабушки не первый раз. Кошки метили телевизоры своим секретом, медленно их отравляя и доводя до гибели.

– Лучше бы твои кошки сдохли, – бестактно заметил Тимоша.

Спровадив Тимошу за телевизором, бабушка предложила Наде выпить и покурить. Для этого нужно было перебраться в другую комнату, называемую зимним садом. Здесь когда-то располагался общий бабушкин с дедушкой кабинет, а теперь были только растения в кадках, два обшарпанных креслица и журнальный столик, осыпанный табачным пеплом. На столике неизменно стояла бутылка дешевого коньяка, никогда не пустая и никогда не полная. Зимний сад был бабушкиным убежищем, где она отдыхала от кошек и, может быть, от самой себя.

Женщины сели в креслица. Бабушка разлила коньяк и раскурила вонючую папиросу, предварительно дунув ей в хвост. Благожелательный разговор продолжился, но уже не на кошачью тему. В зимнем саду полагалось предаваться воспоминаниям.

В советские времена бабушка и дедушка заведовали учреждениями. Славные это были годы. Никто не боялся никаких риелторов; бабушка с дедушкой жили открыто и приглашали к себе гостей. У них была домработница, женщина из провинции. Она не блистала ни чистоплотностью, ни трудолюбием, но зато умела приготовлять качественный самогон. Эта их домработница обладала собственным аппаратом, составлявшим, наверное, главный ее капитал. Аппарат обеспечивал самогоном и ее саму, и бабушку с дедушкой, и друзей дома. Всё шло замечательно. Бабушка с дедушкой много работали, много пили и много курили, словом, жили активной жизнью. Но у всего замечательного, как известно, бывает плохой конец. Папиросы и самогон погубили дедушку – он заболел и умер. Бабушка выжила, но испугалась и постаралась себя ограничить в дурных привычках. С самогона она перешла на коньяк, который был намного полезнее для здоровья. Однако на этом перемены в жизни для нее не закончились – вскоре ее советское учреждение прекратило существование, а бабушку «ушли» на пенсию. В это тяжелое время и завелась первая ее кошка.

В зимнем саду сегодня разве что не пели птицы. Возлияние с воскурением благотворно действовали на бабушку; она восполняла накопленный дефицит общения. Правда гостья порой чихала от папиросного дыма, потому что была некурящая, но даже этот ее недостаток не мешал беседе. Бабушка так увлеклась, что не вышла взглянуть на собственный свежекупленный телевизор. Тимоша его распаковывал, устанавливал и настраивал лишь при живом участии кошек. По идее, ему полагалось радоваться тому, что Надя и бабушка быстро спелись.

После того как задание было выполнено, Тимоша пришел в зимний сад с докладом. Бабушка скупо его похвалила. Никто не заметил, что вместе с Тимошей в святая святых проскользнула кошка. Нехотя встав из креслица, бабушка пошла на кухню разогревать обед. Тимоша занял освободившееся место, чтобы тоже выкурить сигарету. Однако Надя перепорхнула на его колени, повинуясь внезапному импульсу. В это же самое время кошка вспрыгнула в большую кадку. Думая, что они одни, Надя с Тимошей слились в поцелуе.

– Твоя бабушка – прелесть, – дыша коньяком, прошептала Надя.

Кошка в кадке вовсю скреблась.

Вскоре бабушка пригласила гостей к столу, который был, разумеется, накрыт на кухне. Кухня в бабушкиной квартире была многофункциональная; она служила также столовой и кошачьим клубом. Зоси, Доси и Люси смотрели тут отовсюду, даже из посудной раковины. Кошки валялись на подоконнике, или грели зады на теплых конфорках электроплиты, или разгуливали по столам, сея шерсть. Тимоша с большой неохотой ел на кухне у бабушки. Кошки, обычно к нему равнодушные, здесь теребили его за штанины и изводили мяуканьем.

Однако сегодня бабушка не поленилась очистить кухню, применив свое знаменитое полотенце. И насколько она сегодня строга была с кошками, настолько же любезна с Надей. Их общение за обедом продолжилось в том же приятном духе, что и в зимнем саду. Бабушка даже полюбопытствовала, кем Надя работает.

– Полагаю, вы не риелтор? – пошутила она осторожно. – А то в наше время, знаете ли, образовалось столько странных профессий.

– Что вы, – улыбнулась Надя. – У меня профессия отмирающая.

Она сообщила, что трудится в книжном издательстве литредактором. При этом известии бабушка неожиданно возбудилась.

– Ах, дорогая! – воскликнула бабушка. – Вас мне сам Бог послал.

– Неужели? – насторожилась Надя.

– Полагаю, да. У меня для вас кое-что имеется. Прочитаете – не пожалеете.

Тимоша от изумления перестал жевать. Бабушка живо встала и со словами: «Сейчас, сейчас… Где это у меня?» – вышла из кухни. Надя глядела с немым вопросом, но Тимоша лишь пожимал плечами. Впрочем, скоро всё разъяснилось. Бабушка принесла большую папку, завязанную на тесемки.

– Вот, – объявила она торжественно. – Это дедушкины записки.

– Я о них ничего не знал, – пробормотал Тимоша.

– Знал бы, – холодно сказала бабушка, – если бы интересовался.

Она повернулась к Наде.

– Вы понимаете, мы с ним оба служили по административной части. – Бабушка погладила рукой папку. – Я бы тоже могла написать о многом, но у меня нет его литературных способностей.