Сначала к нему относились настороженно — кому охота кормить лишний рот, — но после того, как Ваня поставил новым друзьям литр купленного из-под полы спирта-сырца, сердца бродяг сразу оттаяли, а языки развязались.
Выбрав удобный момент, Ваня поведал собутыльникам душераздирающую историю своего сиротства, причиной которого стала страсть родной мамочки к азартным играм. Однажды, прихватив последние семейные сбережения, она отправилась в «Бункер», и с тех пор о мамочке не было ни слуху ни духу. Случилось это грозовой августовской ночью, когда дождь лил как из ведра, а из-за грозовых разрядов то и дело отключалось электричество.
Рассказ, полный экспрессии, страсти и неподдельного трагизма, вызвал среди бомжей оживлённую дискуссию, смысл которой заключался в том, что один из них, отзывавшийся на кличку Припадочный, возможно, способен пролить свет на это печальное происшествие. Под давлением большинства тот вынужден был согласиться, хотя взял с присутствующих зарок, что его слова не выйдут за пределы подвала, в котором происходила пьянка.
— Нас, бляха муха, тогда чуть не затопило, — начал Припадочный, закусывая шкуркой от солёного сала. — Вылезли мы с Карпушей наверх, мокрые, как штопаные гондоны, зуб на зуб не попадает... Время два часа ночи, за душою ни копейки. Карпуша говорит, если не грабанём кого-нибудь, окоченеем на хер... Ты Карпушу знаешь? Классный мужик. На флоте служил, помощником капитана. Себя называл суперкарго... или суперкарга, хрен вспомнишь. По всему свету на своём лесовозе ходил. В Колумбии его проститутки научили кокс нюхать... Он его потом каждый день нюхал, носовая перегородка развалилась, а он всё нюхал, как проклятый... На пятьдесят баксов в день нюхал, а в месяц получал двести. Ну и морские, конечно... Только морские он отдавал жене... или любовнице, хрен вспомнишь... Стал Карпуша мазутом корабельным приторговывать... Потом консервами... Потом сел на шесть лет. В зоне получил первую группу инвалидности. Списали вчистую... Не на берег. На свободу...
— Ты же мне про мамочку обещал рассказать, — напомнил Ваня.
— Нет у меня мамочки. — Припадочный удивлённо уставился на него.
— Про мою мамочку, которая возле «Бункера» пропала! — Ваня повысил голос.
— А, ну да... — немного подумав, кивнул Припадочный. — Было дело... Сунулись мы с Карпушей сюда, сунулись туда — никого. Вернее, люди есть, но у них хрен что возьмёшь. Ещё и по шее получишь... Меня недавно на вокзале в Балашихе буквально ни за что отрихтовали. Ещё каким-то кошельком упрекали, которого я отродясь не видел... А потом, гондоны штопаные, хотели меня под товарняк кинуть... Ты хоть раз под поезд попадал? Ну и не надо... Гадостное ощущение... Моего дружка однажды под колёса затянуло. Не Карпуху, а другого... как звали, хрен вспомнишь... Раздело в момент и кидало от рельсы к рельсе, как дохлую крысу... Тебе дохлые крысы нравятся?
— Не нравятся! — отрезал Ваня. — Ты давай про «Бункер» рассказывай.
— Про «Бункер»? Нет проблем, — согласился Припадочный. — Первоклассное заведение... Только я внутри никогда не был. Охранники, сволота, гоняют, будто мы не равноправные российские граждане... Вот ты скажи, я гражданин?
— Хрен тебя знает. — Ваня уже с трудом сдерживал себя. — У меня мамочка возле «Бункера» пропала! В августе! Ночью! Когда дождь шёл! Ты её видел?
— Видел, — почесавшись, подтвердил Припадочный. — Только откуда я мог знать, что это твоя мамочка? Она мне не представлялась... а может, и представлялась, хрен вспомнишь.
Спустя пару секунд выяснилось, что приятели Припадочного умеют бороться с его забывчивостью весьма простыми, но действенными способами. Самый авторитетный из них, всегда имевший при себе собственный складной стаканчик, приподнялся и со словами: «Не выпендривайся, сука, если тебя сирота спрашивает!» — отвесил ему увесистую оплеуху.
— А, ну да... вспомнил. — Припадочный затряс ушибленной головой. — Сунулись мы с Карпушей сюда, сунулись туда — некого грабить... А потом слышим, каблучки стучат. И вроде бы как раз в нашу сторону. Глядь, бежит под дождём фраерша, вся из себя такая расфранчённая, словно гондон штопаный... На плече сумочка. Ну, думаем, поживимся... Тут ей наперерез мужик — шасть! Хвать за горло и пушкой в морду тычет... Здоровенная такая пушка, что твой обрез... Чуем, дело пахнет керосином. Мы-то сами в тени прячемся, а на них свет от фонаря падает. Всё как на ладони видно... Фраерша эта бряк на колени. Объясняет ему что-то и сумочку свою суёт. Возьми, дескать, только до смерти не убивай... Долго они так базарили. Наверное, минуту, а то и две... хрен вспомнишь... Вдруг трах-тарарах! Мы думали, молния возле нас ударила — ан нет! Оказывается, этот хапушник из своей пушки шарахнул... Фраерша сразу и завалилась... Он в лежачую ещё два раза пальнул, сумочку забрал и пошёл себе... Я, конечно, хотел покойницу пошмонать, ей-то теперь всякое рыжьё без надобности, да Карпуша не пустил... Даже, говорит, и не мечтай. Возьмёшь на копейку, а потом тебе срок за убийство припаяют... Умнейший человек! Суперкаргой на флоте служил, а потом ещё в зоне чалился... Можно сказать, профессор...
— Ну а дальше что было? — спросил Ваня. — Так и осталась моя мамочка на асфальте лежать?
— Дык а что ей мертвой сделается? — удивился Припадочный. — Авось не простудится... Люди добрые подберут... Мы с Карпухой за тем башибузуком пошли. Карпуша говорит, фраерша, как видно, из казино шла. Наверняка приличная... Родня горевать будет, объявят премию за сведения об убийце. А мы тут как тут... Умнейший человек, хотя с виду гондон штопаный и даже хуже... Шли мы за хапушником аж до самой фабрики. Фабрика тут рядом швейная... или трикотажная, хрен вспомнишь... Дальше через речку пешеходный мостик... Нет, думаем, через мостик не пойдем, там всё на виду, ещё пулю схлопочешь. Мужик крутой, шутить не будет... Но он вдруг приостановился, зыркнул по сторонам и шасть в машину, которая там стояла. Та сразу завелась и уехала.
— Куда он сел? За руль?
— Нет, на заднее сиденье.
— И больше вы его, значит, не видели? — осведомился Ваня.
— Не дай бог такого увидеть! — Припадочный перекрестился. — Обосрёшься со страху.
— Какой марки была машина?
— А я знаю! Красная... Карпуша, не будь дураком, номер запомнил и, когда мы обратно шли, гвоздиком в подъезде нацарапал.
— В каком подъезде?
— Да где-то по пути... Карпуша помнил, а мне до одного места...
— Где же твой Карпуша сейчас?
За Припадочного ответил главарь бомжей:
— Он в ту ночь сильно простудился. Назавтра уже весь горел как уголь. Мы его водкой пробовали отпоить, не помогло. Бредить стал. Тогда «Скорую» вызвали. Одна приехала — не взяла. Говорят, после вас от вшей спасения не будет. Другая взяла, только мы его сами грузили. Через три дня в больнице сказали, что умер, не приходя в сознание. Двухстороннее воспаление лёгких. Моряк, а на поверку гнилым оказался.
— Жалко человека, — посочувствовал Ваня и тут же перешёл к делу: — Помните, он говорил, что родня объявит премию за сведения об убийце. Так вот, как любимый сын своей мамочки, я объявляю эту премию — тысячу рублей! Пошли искать подъезд, в котором записан номер машины.
Припадочный по непонятным причинам стал было отнекиваться, но его подхватили под руки, выволокли из подвала и заставили повторить весь путь, который он проделал в ту ночь, выслеживая убийцу.
«Подъездами» оказались огромные декоративные порталы, украшавшие глухую стену швейной фабрики. Изнутри они были исписаны довольно густо, но сакраментальный номер в конце концов нашёлся. Правда, код региона отсутствовал, а из шести знаков ясно читались только три, но принципиального значения это уже не имело.
Ещё неизвестно, кто радовался находке больше — сам Ваня или бомжи, падкие на халявную выпивку.
Глава 15 РАНДЕВУ С УБИЙЦЕЙ
На осмотр нескольких небрежно нацарапанных значков опергруппа выезжала в полном составе — ещё и специалиста по фотографированию надписей в косых лучах с собой прихватили. Из Мурманской транспортной прокуратуры срочно затребовали образцы почерка покойного Карпуши, на самом деле оказавшегося Карпом Юлиановичем Жаровым, бывшим вторым помощником капитана лесовоза «Гжель». Дешифровкой номера и поисками автомобиля, которому он принадлежал, занялись лучшие эксперты особого отдела.
Все эти усилия привели к тому, что в поле зрения опергруппы оказалась красная «пятёрка», являвшаяся собственностью человека, по состоянию здоровья неспособного управлять даже инвалидным креслом. На машине по доверенности ездил гость столицы некто Аванесов, нигде не работающий, но снимавший довольно приличную квартиру в Зюзине.
После долгого допроса, которому были подвергнуты швейцар, охранник и кассир «Бункера», они признались, что женщина, впоследствии оказавшаяся убитой, действительно заходила в игорный зал и за полчаса обогатилась примерно на тысячу долларов.
На улице её ожидал таксист, обычно обслуживающий азартных игроков, кочующих от одного казино к другому. Однако незадолго до возвращения женщины с ним вступил в конфликт работник милиции, вынудивший таксиста покинуть стоянку. Вследствие этого женщина оказалась, так сказать, безлошадной и, несмотря на уговоры швейцара переждать дождь, поспешно скрылась в темноте.
Швейцар слышал выстрелы, раздавшиеся несколько минут спустя, но, дабы не бросать тень на репутацию своего заведения, держал язык за зубами. Если на улице убили случайного прохожего, это одно, а если жертвой стал посетитель казино, только что сорвавший крупный куш, — совсем другое. Здесь уже пахнет подставой.
Эту версию подтвердил и таксист, той ночью объехавший с обречённой женщиной несколько казино подряд. По его словам, милиционер в звании капитана вёл себя чрезвычайно нагло, выдвигал необоснованные претензии и грозил крупными неприятностями. Чтобы не усложнять свою и без того непростую жизнь, таксист счёл за лучшее уступить его домогательствам. Отъехав от «Бункера», он в ту ночь больше туда не возвращался.
Милиционер говорил с лёгким акцентом и вообще смахивал на кавказца, что сейчас, впрочем, уже не считалось редкостью (даже некоторые руководители министерства носили отнюдь не славянские имена и фамилии). Со Степановым-Окулистом, портрет которого был предъявлен таксисту, этот сомнительный капитан не имел никакого сходства.
Первая, как бы случайная проверка Аванесова показала, что у него фальшивая московская регистрация, и это дало формальный повод для задержания. Лабораторная экспертиза документов определила, что все они представляют собой довольно качественные подделки, выполненные на подлинных бланках, а дактилоскопирование позволило установить подлинное имя задержанного — Вартан Ованесович Гукасян, в прошлом неоднократно судимый за разбой и торговлю наркотиками. Своё первое наказание он отбывал в той же самой дисциплинарной части, что и Окулист, причём практически одновременно с ним. Это не могло быть простым совпадением.
Тщательный осмотр машины не дал никаких результатов, и тогда Цимбаларь, при молчаливом согласии коллег, решил провести негласный обыск квартиры Гукасяна, тем более что её ключи находились в его руках. Ни оружия, ни боеприпасов, ни наркотиков, как на то надеялся Цимбаларь, найти не удалось, зато на антресолях обнаружился полный комплект милицейской формы (с капитанскими погонами), а в бельевой корзине — совершенно пустая женская сумочка, на вид очень дорогая.
Едва Цимбаларь взял сумочку в руки, дивясь красоте лакированной кожи и позолоченной фурнитуры, как амулет хасидов, висевший у него под рубашкой (накануне было решено, что отныне мезузу будет носить лишь тот, кто рискует в любой момент нарваться на Окулиста), шевельнулся, едва не перекрутив тесёмку.
Скорее всего эта сумочка использовалась убиенным Игорем для ношения бетила, и теперь одна иудейская реликвия ощущала незримый след другой.
Срочно вызванная Людочка доставила мезузу в бывшую квартиру Халявкиной. При приближении к тайнику, где когда-то хранился бетил, она реагировала аналогичным образом, сделав полуоборот вокруг своей вертикальной оси.
Вывод был однозначным — амулет хасидов способен опознать любой объект, с которым соприкасался бетил, даже если после этого прошёл достаточно долгий срок.
Кондаков прокомментировал данный феномен следующим образом:
— Это вам не водочный перегар, который выветривается уже на следующие сутки, а немеркнущая аура сверхъестественного вещества. Можно смело считать, что мы совершили эпохальное научное открытие, обнаружив новый тип фундаментального физического взаимодействия, которых до сих пор насчитывалось всего четыре: сильное, слабое, электромагнитное и гравитационное.
— А пятое пусть называется в твою честь: кондаковское, — буркнул Ваня. — Или, ещё лучше, кондаковско-моисеевское. Ведь пророк Моисей тоже приложил к нему руку.
— Интересно, станет ли мезуза реагировать на сам бетил? — Тень раздумья омрачило чистое Людочкино чело. — И если да, то с какого расстояния?
— Это покажет только опыт, сын ошибок трудных, — ответил Цимбаларь. — Но я постараюсь пройти по всем местам, где нынешней осенью видели Окулиста.
Гукасян, надо полагать, догадался, какие тучи собираются над его головой, и повёл себя паинькой — сразу выдвинул версию о том, что приобрёл фальшивые документы лишь ради того, чтобы не подвергаться бесконечным и унизительным проверкам со стороны милиционеров, недолюбливавших кавказских рецидивистов, вину свою безоговорочно признал и выразил готовность понести заслуженное наказание.
Кондаков, имевший громадный опыт следственной работы, пришёл к выводу, что колоть такого тёртого калача бесполезно, а лучше использовать его как наживку. С этим мнением согласились и остальные члены опергруппы.
В отношении Гукасяна ограничились мерами административного воздействия и следующим утром отпустили на все четыре стороны, даже не взяв подписку о невыезде. Он уехал из отдела на машине, напичканной подслушивающими устройствами, сопровождаемый хвостом наружного наблюдения. Его квартирный и мобильный телефон были поставлены на прослушку. Не вызывало сомнений, что, вернувшись домой, Гукасян уничтожит все компрометирующие его улики, а потому милицейскую форму и роскошную сумочку заменили другими, имевшими аналогичный вид и качество. С практически новой сумочкой проблем не возникло (если не принимать во внимание её умопомрачительную стоимость), а вот форму пришлось подвергать искусственному старению, повторяя все потертости и пятна, имевшиеся на оригинале.
Первый вечер после освобождения Гукасян посвятил попойке в обществе двух заказанных по телефону проституток. Весь следующий день подручный Окулиста (а в этом уже никто не сомневался) провёл дома. Камера наблюдения, установленная на крыше противоположного дома, показала, что он спускает в канализацию милицейскую форму, порезанную на мелкие лоскутки. Та же участь постигла и сумочку, на которую он неосмотрительно позарился после убийства Игоря.
За всё это время Гукасян звонил очень мало, ограничившись несколькими ничего не значащими разговорами с ближайшими приятелями, тоже взятыми на учёт. Навели справки и о проститутках, навещавших Гукасяна, но ничего более криминального, чем торговля собственным телом, за ними не водилось.
Отсидевшись какое-то время взаперти, он вышел из дома и, не воспользовавшись машиной, отправился и центр города на общественном транспорте. Всю дорогу Гукасян метался и юлил, стараясь запутать возможную слежку, но делал это на самом дилетантском уровне.
Вблизи Тургеневской площади он остановил первого попавшегося паренька и, сговорившись за сто рублей, позвонил кому-то с чужого мобильника. Этот якобы хитрый приём на деле оказался верхом наивности. Паренька остановили в Уланском переулке, и спустя четверть часа номер телефона, по которому звонил Гукасян, а также примерное содержание разговора стали известны опергруппе, которую сегодня возглавлял Цимбаларь, чьё горячее сердце билось рядом с узорчатым серебряным цилиндриком, наполненным каббалистическими заклинаниями, созданными две тысячи лет назад для того, чтобы напрямую общаться с богом.
Гукасян условился о встрече с неизвестным лицом, чей мобильник был зарегистрирован по несуществующему паспорту и который находился сейчас в зоне действия промежуточной станции сотовой связи, расположенной в районе Останкино. Место встречи было оговорено таинственной фразой: «Там же, где и прошлый раз».
Сам Гукасян, остановив частника, велел ему ехать по проспекту Мира в северном направлении, очевидно тоже имея целью Останкино. Пройдя на территорию Всероссийского выставочного центра, он зашёл в армянский ресторанчик, возле которого человек в бараньей папахе жарил шашлыки.
Немного погодя туда же проследовал и Цимбаларь. Прикрывшись газетой, он расположился в дальнем конце просторного, полупустого зала. Кондакову, Людочке, агентам наружки и даже Ване велено было оставаться на приличном расстоянии снаружи. Если здесь должен был появиться Окулист — не просто убийца, а убийца-чародей, — то ему мог противостоять лишь человек, имеющий чудодейственную защиту.
За соседними столиками волоокие горцы угощали бедовых москвичек красным вином и долмой в виноградных листьях. Родители баловали детишек ншаблитом и багараджем. Худшего места для задержания нельзя было и придумать. Начнись вдруг в ресторанчике стрельба, и эхо от неё достигнет самых высоких инстанций.
Гукасян заказал пряную форель, порцию бораки, копчёное мясо, зелень и графинчик коньяка. В ресторан зашёл человек в папахе, жаривший на улице шашлыки, и, что-то сказав по-армянски, вручил Гукасяну свой мобильник. Тот выслушал краткое сообщение, ответил по-русски: «Понял» — и, сунув мобильник в карман, заспешил к выходу.