Мне становится мерзко от всего услышанного. Одно дело – девицы, с младых ногтей выбравшие себе путь профессиональных путан. Такие ни перед чем не остановятся, могут убить, ограбить, влюбить в себя. Все без лишних эмоций, это их хлеб. Но представить вот эту невинную чистую девушку в грязном притоне я не могу.
Черт побери! Что за город, что за люди?! Я периодически читаю о таких случаях в желтой прессе. Родители продали дочь в бордель. Это возмутительно, но происходит где-то там, не у меня на глазах.
А теперь совсем рядом с собой я вижу униженного, беззащитного человека, который чуть не пережил это на собственной шкуре. Девчонка могла поплатиться жизнью за свое нежелание быть смешанной с грязью.
Мои кулаки возмущенно сжимаются, а она продолжает:
– Я не могла представить свое будущее среди путан и похотливых самцов. Лучше сразу сдохнуть. От отчаяния я стала сама не своя, как взбесилась – откуда и сила взялась. Громиле босса, державшему меня за шею, я прокусила руку чуть ли не до кости. Другому двинула ногой, куда-то попала. Дальше слабо помню. Послышался выстрел. Резкая боль. Видимо, у мерзавцев сдали нервы. Они подстрелили меня и решили бросить подыхать на дороге.
Хорошо, что я оказался в нужное время в нужном месте. Вряд ли кто подобрал бы несчастную в таком виде, да и дорога была пустынной, а в ее случае отсчет жизни шел на часы. Милосердие – редкий гость в сердцах жителей Бейсин-сити. Их поступками руководит страх или жесткий расчет.
Что возьмешь с раненого человека, валяющегося на обочине, кроме лишних проблем с законом? Проще не связываться и проехать мимо. Недоверие всех ко всем разъело души горожан. Да что тут говорить, я и сам отчасти такой. Иначе не выжил бы.
Ее фиалковые глаза смотрят с надеждой и благодарностью.
– Еще раз спасибо вам, Мануэль. Без вас я, наверное, уже была бы на том свете. Сейчас мало людей, способных на добрый поступок.
Я не могу оторваться от этого бледного лица, глаз, сияющих в тени длинных ресниц. Мне хочется защитить ее ото всех на свете, говорить ей самые нежные слова.
Но вместо этого я суховато произношу:
– Я все-таки врач и давал клятву Гиппократа.
Внезапно раздается звонок в ворота. Я никого с визитом не жду. Это настораживает. На ум приходит тот сумасшедший толстяк с красной шеей и беременной дочерью, его обещание поквитаться.
– Это за мной! – Девушка взволнована и перепугана еще больше, чем я.
Времени на раздумья нет. Я беру ее на руки и поднимаюсь на второй этаж по потайной лестнице. Девушка сжимает зубы и едва сдерживается, чтобы не застонать от боли.
Я лихорадочно соображаю, что же делать дальше? Есть! Я укладываю девчонку на пол шкафа-купе, плотно забитого плащами и пальто, задвигаю зеркальную дверь и спускаюсь в гостиную. Глубокий вдох, выдох. Главное – вести себя спокойно и уверенно. Я законопослушный гражданин.
Открываю калитку. Во двор, к моему удивлению, заходит шериф Лучано.
– О, старина Люк! Привет! Какими судьбами?
Рядом с ним стоит мамаша Долорес. Выше его на голову, лет сорока, с фигурой голливудской дивы шестидесятых годов. Стильное темное платье-футляр и яркий макияж подчеркивают это сравнение. Несмотря на возраст, она сияет хищной и опасной красотой, присущей ядовитым цветам и змеям.
С Долли мы знакомы не слишком близко, но пересекаемся достаточно часто. Она – что-то вроде предводительницы проституток Старого города. Без ее ведома ни одна девчонка не выйдет на улицу торговать своими прелестями. Мамаша отличается весьма крутым нравом. Даже многие бандиты побаиваются переходить ей дорогу. Она запросто может что есть мочи заехать коленом кому угодно между ног, а то и вообще пустить на корм червям.
Долли имеет обширные связи в любых кругах – от мэрии до уличных бандитов. Она следит за тем, чтобы ночные бабочки не перегрызлись между собой, обеспечивает их всем необходимым. Мамаша время от времени привозит ко мне путан из так называемых боевых отрядов Старого города.
Девочки работают качественно, но клиенты попадаются разные, в том числе и нервные, неадекватные. Один ножом пырнет, другой пальнет из пушки.
– Док, ты даже не представляешь, во что влип, – с ходу произносит Долли, отодвигает меня в сторону и заходит в дом. – Мы знаем, что ты подобрал на трассе эту тварь.
Шериф заходит за ней следом и стоит, с некоторой опаской глядя на свою спутницу. Властный и низкий, негромкий и полный гнева голос мамаши Долли кого угодно способен ввергнуть в ступор. Первое время я сам вздрагивал, когда она принималась материться в адрес очередного подонка, подрезавшего ее шлюху.
Я пытаюсь сообразить, как выкручиваться из сложившейся ситуации, и пока не вижу никакого выхода. Понятно, что им все известно. Видимо, тот мужик-педофил им меня сдал. Только он видел, что я подобрал незнакомку. Этот толстяк с красной шеей – фермер. Мало ли кому и что он продает, может, имеет какие-то дела с путанами в Старом городе. С него станется. Так что отпираться и строить дурачка смысла нет. Себе же дороже выйдет.
– Чего молчишь? Лучше по-хорошему расскажи, куда отвез эту дрянь Бетти. Иначе я буду разговаривать с тобой по-плохому. Сам знаешь, я умею делать это куда лучше всего остального. – Долли зловеще улыбается и делает шаг мне навстречу словно львица, готовящаяся к прыжку.
Я едва заметно вздрагиваю и говорю:
– Ладно-ладно, Долли. Не кипятись. Если ты про избитую заплаканную девчонку – да, я подобрал ее. А ты не поступила бы так на моем месте? Я не понимаю твоей реакции. Я врач и обязан помогать болящим. С каких пор оказание медицинской помощи – преступление?
– Ближе к делу. Где она?
– Не имею ни малейшего понятия. Девчонка лежала у обочины без сознания. Я положил ее на заднее сиденье и собирался везти в клинику. Но когда мы заехали в город, она пришла в себя и попросила отвезти ее в район Бельвю. – Я сочиняю первое, что приходит в голову.
Жаль мне эту красотку. Особенно если представить, что ее ждет, когда она попадет в руки мамаши Долли.
– Где именно в Бельвю?
– Около автостоянки. Там одна такая, на несколько уровней. Нас уже ждали какие-то люди, пересадили ее в другую машину и увезли.
Черт побери этих незваных гостей! Мне не по себе, врать я не люблю и очень редко говорю неправду. Пытаюсь угадать по взглядам Люка и Долли, насколько правдоподобна и убедительна моя ложь. Мамаша с ухмылкой смотрит на меня, потом стреляет взглядом налево на журнальный столик.
Я слегка поворачиваю голову и с ужасом понимаю, что все пропало. Вокруг столика стоят диван и два кресла. Из-под одного из них выглядывает край чулка с бурым пятном. Долли прекрасно знает, что ни жены, ни девушки у меня нет. Такой вот откровенной лжи прямо в лицо она не прощает никому.
Я стою и жду от нее как минимум увесистого удара. Вместо этого она подходит к дивану, театральным жестом забрасывает ногу на ногу и во время выполнения данного маневра ловко отправляет чулок во тьму, под массивного монстра, порожденного мебельной промышленностью.
Мамаша закуривает, щурится на меня сквозь дым, затем говорит:
– Что ж, док, жаль, что она ушла. В следующий раз будь внимательнее к тому, кого подбираешь. Говоришь, несчастная девушка? Да она таких доверчивых дураков, как ты, на завтрак ест. После того как использует по полной программе. Так что тебе есть о чем подумать. Например, о том, как она оказалась на трассе. Хорошие девочки ночью дома сидят, а не за городом у обочины валяются. – После этой тирады Долли красиво гасит сигарету, поднимается, приятельски хлопает меня по плечу и смотрит в упор колдовским взглядом.
Поди пойми этих женщин. Мамаша требует сдать ей девушку и полностью теряет к ней интерес, обнаружив явное свидетельство того, что она тут. Зачем, почему, если она действительно хочет разыскать девчонку? Непонятно. Я чувствую себя тупым бревном.
Долли уже покачивающейся змеиной походкой идет к выходу, как вдруг встревает шериф. Я вижу на его лице обиду. Последнее слово не за ним!
Малыш Люк хмурится и важно заявляет:
– Погоди, Долорес. Не верю я этому докторишке. Уж больно складно он все рассказывает. – Шериф подходит ко мне, внимательно смотрит в лицо, потом медленно обводит взглядом комнату. – Раз уж мы сюда приперлись, то я хочу осмотреть дом. Ведь вы не против, док?
Я соглашаюсь. Отказ явно вызвал бы у него дополнительное подозрение. Коп медленно обходит первый этаж – гостиную с кухней и столовой, кладовую. Эта часть дома просматривается насквозь. Каждая деталь здесь говорит о том, что это жилище закоренелого холостяка.
Когда он идет в гараж, я достаю злополучный чулок и запихиваю в мусорное ведро, которое коп уже осмотрел. Как я мог его не заметить? Всю одежду девушки я собрал в охапку, вынес и выбросил. Тогда я думал больше о том, чтобы вытянуть ее с того света, вот и прошляпил.
Люк тем временем идет в гараж, потом проходит в палату, осматривает операционную. Там стерильная чистота. Он подозрительно хмыкает и выходит, так и не заметив двери, замаскированной под шкаф с инструментами.
Потом шериф возвращается в гостиную и поднимается на второй этаж. У меня внутри все холодеет от страха. Мы втроем заходим в кабинет, осматриваем одну спальню, потом вторую. Шериф заглядывает под кровать, зачем-то смотрит в окно, подходит к шкафу.
Я весь на нервах. Сейчас он откроет его, и все пропало. Хорошо еще, если меня просто закатают в каталажку как сообщника. Вот только кого и в чем? Мысли путаются.
На улице гремит, начинается сильный ливень. Крупные капли колотят по стеклу. Лужайку перед входом на мгновение освещает вспышка молнии. Я чувствую, что сам становлюсь мокрым от волнения за свою подопечную.
– Так, а тут у нас что? – Шериф открывает дверцы шкафа и резко отодвигает в сторону вешалки с верхней одеждой.
Пусто! Я не верю своим глазам. Ведь я каких-то десять-пятнадцать минут назад оставил девушку здесь. Выбралась и спряталась где-то еще? Это исключено. Шериф все оглядел. Я пытаюсь понять, куда она подевалась, но в голову так ничего и не приходит.
– Ладно, все чисто. Поехали отсюда, – заявляет шериф.
Это была последняя комната. Мы спускаемся вниз. Я провожаю незваных гостей до двери.
– Мы все равно ее найдем, Мануэль, – говорит на прощание Долли. – Но имей в виду: если окажется, что ты недоговариваешь и на самом деле помогаешь Бетти, то тебе это очень дорого обойдется!
Я дожидаюсь, когда они сядут в машину и укатят, после чего сломя голову взмываю вверх, врываюсь в спальню, зову Бетти, говорю, что все нормально. Что я слышу в ответ? Ее приглушенный голос из шкафа!
Я открываю его, отодвигаю вешалки. Бедная девушка лежит в дальнем углу, свернувшись эмбрионом. Ее полностью скрывает пола длинного пальто. Бедняга дрожит, глаза полны страха. Я осторожно беру девчонку на руки, спускаюсь и кладу ее обратно в кровать.
Она со стоном распрямляется, смотрит мне в глаза и говорит:
– Ты снова спас меня. Даже не представляешь, в каком я перед тобой долгу.
Я смущенно улыбаюсь, не зная, что ответить. Бетти вглядывается в мое лицо с такой благодарностью и нежностью, что я едва сдерживаюсь, чтобы не дать волю чувствам и не поцеловать ее в губы.
Все позади, теперь ее никто здесь не будет искать. Единственное, что не дает мне покоя, – это поведение мамаши Долорес. Зачем она сделала вид, что не заметила доказательство – чулок со следами крови? Почему не сказала о нем шерифу и помогла мне избежать разоблачения? Что за игру ведет Долли? Вот ведь загадка!
4
Если учесть, что на момент моей остановки у обочины Бетти была одной ногой в могиле, то выкарабкалась она из нее довольно резво и на удивление быстро. Кто-нибудь другой с таким ранением месяц или два провалялся бы в койке. А моя подопечная уже через несколько дней начала вставать, все показатели пришли в норму. Я пошутил, что так у живых женщин не бывает.
Она улыбнулась, приблизила свое лицо к моему и заявила:
– А вдруг я не человек?
В опровержение этих слов Бетти тут же наградила меня таким поцелуем, от которого все сомнения в ее человеческой природе отпали сами собой.
Удивительная девушка! Кроме шуток, с ее здоровьем хоть на войну. Впрочем, на улицах Бейсин-сити порой бывает жарче, чем на самой настоящей передовой. Ссадины на теле Бетти почти полностью сошли, огнестрельная рана на животе затянулась. Правда, при ходьбе она еще чувствовала боль, но мужественно ее игнорировала. Я советовал девушке не спешить и еще недельку провести на постельном режиме. Но та уперлась – некогда, мол.
Мы едем в моей машине по вечернему городу. Перед выездом я заставил ее поесть и сам приготовил небольшой ужин. Бетти сказала, что из меня получился шикарный повар. Что ж, холостяцкая жизнь открывает в мужчинах разные таланты. Кто-то становится экспертом в выпивке. А у меня вот прорезалась страсть к кулинарии.
Мимо нас проносятся неоновые огни рекламы. В мокром асфальте отражаются разноцветные огни, длинные тени от деревьев падают на фасады зданий.
– Ты уверена, что не хочешь еще ненадолго задержаться у меня?
– Я и так у тебя кучу времени забрала. Да и смысла нет – рана в порядке, ссадины сошли. Еще мама моя удивлялась, что на мне как на собаке все заживает.
Она права, смысла нет. Для нее. Но за время, проведенное в моем доме, Бетти стала для меня смыслом жизни. Да, это звучит высокопарно. Но ведь я не писатель, чтобы подбирать слова. Все ее детали по отдельности – глаза, нежная кожа, припухлые губы, точеные пальцы, обворожительная улыбка – радуют глаз. Но целиком она просто совершенна. Я потерял голову, и теперь поздно что-то предпринимать.
Вот и сейчас она сидит рядом, поправляет волосы. Я невольно скашиваю взгляд, любуюсь ее красотой и рискую впечататься в такси, мчащееся впереди.
– Вот здесь сверни налево, так будет короче. – Бетти показывает дорогу.
Я молча киваю. После ужина она попросила отвезти ее на Даймон-стрит. Это кварталах в пятнадцати-двадцати от меня, рядом с бывшей водонапорной башней, почти на границе со Старым городом. Я не расспрашиваю, что там – ее дом, работа, квартира приятелей. Зачем лезть? Захочет – скажет сама.
За годы работы в Бейсин-сити я научился не спрашивать лишнего. Потому и жив до сих пор. Правда, постоянной женщиной так и не обзавелся. Красотки любят наглых, самоуверенных самцов и деньги. А я женщинам за любовь не плачу. Из принципа. Порядочных же просто не встречал из-за специфики своей работы.
Так что я верчу баранку и думаю, нравлюсь ли Бетти. Не будет ли это грубостью – спросить напрямик?
Мы проезжаем огромное здание развлекательного центра «Империум», сворачиваем за угол. В конце улицы виднеется Башня. За ней мы проскакиваем пару перекрестков и оказываемся на месте.
Я сворачиваю к обочине, глушу двигатель. Вокруг тихо. Лишь где-то вдалеке воет полицейская сирена. Возникает неловкое молчание.
Сейчас она выйдет из машины – и что дальше? Неужели мы больше не увидимся? Не знаю, куда деть руки. Нужно что-то сделать, сказать. Мы смотрим друг на друга в упор.
Видимо, я выгляжу совершенно растерянным. Бетти слегка улыбается. Наконец-то я собираюсь с духом, уже готов раскрыть рот, чтобы признаться в своих чувствах.
Но она кладет мне палец на губы и шепчет:
– Я знаю. Можешь не говорить. Я сразу заметила, как ты на меня смотришь. Признаюсь, ты мне тоже небезразличен.
У меня и до этого сердце бешено колотилось от волнения. Теперь оно вообще готово выскочить из груди.
– Ты такой… настоящий. Все мужчины, которых я встречала, пытались строить из себя черт знает кого. Мол, смотри, какой я крутой, богатый, настоящий мачо. А ты совсем иной. Хотя я зря это говорю. Нам не стоит привыкать друг к другу.
Я тут же принимаюсь убеждать ее в обратном. Мол, почему бы нам не попробовать? А вдруг что-то выйдет?
Бетти выслушивает меня с грустью в глазах, проводит ладонью по щеке и заявляет:
– Ты хороший человек и достоин самой прекрасной девушки города.
– Но ведь лучшая девушка города – рядом со мной.
Она печально улыбается, отводит взгляд. По ее щеке катится одинокая слеза.
– Про меня лучше забудь. Находиться рядом со мной небезопасно. Ты сам был свидетелем – меня ищут копы и мамаша Долорес. Если тебя заметят в моей компании – отправят на тот свет следом за мной. А то и раньше. Ты понимаешь это? Я не хочу подставлять тебя не только потому, что обязана тебе жизнью.
Я все чудесно понимаю. Но какое значение имеют все эти опасности по сравнению с желанием быть рядом с такой красоткой? Забыть Бетти, вернуться к обычной жизни?.. Нет! Меня мутит от одной мысли об этом. Лучше идти с ней по краю пропасти, чем жить на дне болота под названием «унылые будни».
Я выкладываю ей все эти сумбурные мысли. В горле пересохло. Самому не верится, что я способен на подобное безрассудство. Вижу, как взволнована Бетти.
Внезапно она резко наклоняется ко мне и целует. Кровь толчками ударяет в голову, на нас волной накатывает дикая страсть. Я опускаю спинку кресла, мы перебираемся на заднее сиденье, не переставая покрывать друг друга жадными поцелуями. Бетти сдирает футболку, стягивает трусики из-под юбки. Я судорожно расстегиваю пуговицы на рубашке, пальцы не слушаются меня. В конце концов девушка от нетерпения просто разрывает ее, и пуговицы со стуком разлетаются в стороны.
Бетти лежит на мне. Мы горим на одном костре и не можем расплести рук. Ее глаза закрыты, веки подрагивают. Ногти впиваются мне в спину, я еще крепче прижимаю девушку к себе и до крови кусаю ее губы, впиваюсь в них как в спелый сочный плод. Она стонет от наслаждения и захватывает зубами мою шею. Это действует как разряд тока – все мои нервы напряжены до предела, изо рта вырывается сдерживаемое рычание.
Мы снова и снова сплетаемся словно пантеры. У Бетти удивительно гибкая и сильная спина, я чувствую каждую мышцу. В момент наивысшего наслаждения девушка изгибается в моих руках так, что мне видны лишь две вершины-близнецы, устремленные в потолок авто.