— Чтобы воспользоваться твоей беззащитностью сполна.
— Ларс…
— Да, дорогая? — В его глазах опять пляшут чертики. — Ты не допускаешь меня в свою гардеробную, не позволяешь увидеть нагишом, не зовешь с собой в душ… Что мне остается делать? Придется влезть в окно твоей спальни ночью и изнасиловать.
Все это произносится тихо и серьезно, словно речь идет о викингах, а не о наших отношениях.
Я привлекаю на помощь чувство юмора, не сидеть же дурочкой?
— И когда ты собираешься это сделать?
— Сегодня ночью тебя устроит? Кстати, у меня есть ключи от всех дверей, разбивать окно не придется.
Глаза смотрят внимательно, и непонятно, шутит он или говорит серьезно. В любом случае я смущаюсь:
— Ларс!
— Хорошо, не сегодня. Побойся еще немного, пары дней тебе хватит, чтобы привыкнуть к мысли, что принадлежишь мне и только мне?
Господи, да что к ней привыкать, если я уже привыкла с первой минуты первой встречи?! Но я держу марку.
Ларс улыбается:
— Мы трусим, но не боимся, правда?
Его рука стискивает мое колено.
— Ларс, перестань.
— Запомни: чем дольше ты будешь меня держать на расстоянии, тем сильнее потом я тебя накажу.
— Какое расстояние, ты делаешь со мной все, что захочешь!
Его глаза округляются:
— Ты всерьез полагаешь, что только этого и хочу — поцеловать твою грудь? О, нет, дорогая! Уверяю, ты даже не подозреваешь, что я хочу. — Его голос это голос змия-искусителя. — Ладно, ты права, всему свое время. И громко: — Мартин, а ты давно звонил тете Энн?
— Она не желает со мной общаться.
— Неудивительно. Но хотя бы с Рождеством тетушку поздравь.
— Чтобы она поспала меня к черту?
— Не велика беда, сходишь. Там тебя давно заждались…
Мартин смеется неприятным смехом мужчины, имитирующим женский голос. У таких и смех становится визгливым.
Ужин заканчивается довольно быстро и, похоже, ни у кого нет желания продлевать его. Встав из-за стола, Ларс снова крепко берет меня за руку.
— Мы с Линн еще в библиотеку, у нас остались дела с утра.
— Ну да, ну да, — противно хихикает Мартин.
Плотно прикрыв за собой дверь в библиотеку, Ларс интересуется:
— Целоваться будем или сразу к викингам?
Я вскидываю голову, решая не сдаваться этим серым глазам и настойчивым рукам вот так запросто. Он будет меня дразнить, пока я сама не приду? Если этого ждать, и весна пройдет, не то что зима, я не из тех, кто делает первый шаг. К тому же меня еще нужно заслужить!
Каким образом он догадывается о моих мыслях, не знаю.
— Понял, не будем. Это надо заслужить.
Пытаясь разжечь камин, он шутливо ворчит:
— Какие-то берсерки тебе дороже меня. А я так стараюсь заслужить твое доверие…
— При чем здесь доверие?
Его глаза вдруг становятся серьезными.
— Мне очень нужно твое доверие, Линн, очень. Настоящее. Нужно, чтобы ты не вздрагивала от каждого прикосновения, то есть, сначала можешь вздрагивать, но подчиняйся. На каждом шагу, во всем.
— Почему?
— Потому что ты принадлежишь мне.
— Я не вещь, Ларс.
— Конечно, нет. Но ты моя, абсолютно, совершенно. Каждой клеточкой своего тела. Внутри и снаружи. Ты пока этого просто не поняла. И я терплю твое сопротивление только пока приручаю.
— А… что будет, когда приручишь?
— Увидишь.
— А если нет?
Он только пожимает плечами. Я понимаю, что ничего хорошего.
— Пойдем отсюда. Камин разогреется нескоро.
В библиотеке действительно прохладно, тем более, мне в тонком платье.
У своей комнаты стоит Мартин и мерзко ухмыляется:
— Уже справились?
— Тебе-то что?
Ларс открывает свою дверь и за локоть подталкивает меня внутрь. Чтобы не видеть противную рожу Мартина, на голове которого сетка для волос, а на руках хлопчатобумажные перчатки, видно, сделал маску, я юркнула туда еще быстрее. Но что дальше?
Повинуясь жесту Ларса, сажусь в кресло. Он устраивается на ковре у моих ног, но рукам воли не дает.
— Линн, давай договоримся, я подожду. Столько, сколько будет нужно.
— Чего?
— Пока ты не привыкнешь к мысли, что принадлежишь мне и только мне от макушки до пяток, всеми своими клеточками, фибрами, выпуклостями и впадинками.
Я пытаюсь шутить:
— Зачем тебе так много всего?
Но Ларс на шутку не ведется, его глаза серьезны:
— Я хочу, чтобы ты это поняла и запомнила, чтобы приняла всем своим существом, всей душой эту принадлежность. Я слишком долго ждал тебя, чтобы отпустить, увидев.
— Ты… меня ждал?
— Да, ждал. Об этом потом. Попытайся ощутить прелесть подчинения моей воле. Полного и безоговорочного подчинения.
— Но… я не могу вечно сидеть здесь у тебя. У меня тоже есть жизнь, Ларс.
Я старалась не думать о причинах, приведших меня в этот дом. Почти удалось.
— О Стокгольме поговорим потом. Ты здесь будешь еще пять дней. Эти пять дней я полный твой хозяин, запомнила? Во всем. И если я захочу увидеть, как ты моешься в душе, я увижу.
— Ларс!
— Я хозяин.
— А я рабыня?
— Да! — И тут же мягче: — Да, дорогая.
— А если я не согласна?
Его бровь удивленно приподнимается:
— Я спрашивал твое согласие?
— Но…
— Безо всяких «но». Ра-бы-ня. Кстати, у тебя очень красивая грудь, тебе говорили об этом?
— Да.
— Кто?! — стальные глаза мечут молнии.
— Ларс, я не ребенок…
— Сомневаюсь, впрочем, это нетрудно проверить. Но с этой минуты любому, кто не только скажет это, но и подумает, я просто сверну шею. Я не желаю делить тебя ни с кем. Придется выбросить всех своих неумелых любовников из головы совершенно.
Почему-то меня задевает такая характеристика Йена и Берга.
— Почему это неумелых?
Его глаза насмешливы, эту насмешку я уже хорошо знаю.
— Если бы они были умелыми, разве ты сейчас была в моих руках? Но ты не пожалеешь, если будешь выполнять все мои требования. Запомнила?
— А если не буду?
Его лицо приближается к моему. В глазах два клинка, способных снести голову одним взглядом. Но мне не страшно, сносить нечего, я ее давно потеряла.
— Я тебя уничтожу! Не желаю делить тебя ни с кем даже в твоих воспоминаниях. Я твой хозяин, и любые мои приказания не обсуждаются, а выполняются. Любые. Будешь послушной, не пожалеешь.
И тут меня прорывает:
— Много у тебя таких послушных?
Он почти хватает меня за волосы, запрокидывает голову, глаза наливаются яростью. Это не просто сталь, это уже искры от клинка берсерка. О, Господи! Но я чувствую, что даже если он прямо сейчас убьет меня, то противиться не буду.
— Одна непослушная, которую я подчиню.
Хочется сказать, что уже подчинил, но одновременно рождается чувство протеста, в конце концов, я не резиновая кукла!
— А если я подчиню тебя?
Смех. Откровенный, веселый, задиристый:
— Попробуй. Это заманчиво.
— Хорошо, твои условия я выслушала. А как же мои?
— Феминистка несчастная! Ну, слушаю.
Я почти вскинула подбородок, стараясь выглядеть как можно решительней. Это трудно сделать, стоя практически в объятиях самого красивого обладателя стальных глаз в мире.
— Ты не должен делать ничего такого, что причинило бы вред моему здоровью…
— Обещаю, что не причиню.
— …физическому и моральному! — почти торжествующе заканчиваю я фразу.
Бровь Ларса приподнимается, он вдруг протягивает руку к столу, берет нож для отрезания кончиков сигар и… Если честно, то внутри у меня все холодеет.
Не успеваю я охнуть, как его рука поднимает платье и оттягивает трусики с одной стороны, нож легко перерезает тонкую ткань. Потом следует другой бок, и эта часть нижнего белья в уже невосстановимом виде падает на пол. Нож возвращается на стол.
— Это насилие над твоим моральным здоровьем?
Меня бросает в краску.
— Ну?
— Нет.
— Линн, ты сама сказала, что не ребенок, и, думаю, догадываешься, чего я от тебя хочу.
Мое дыхание окончательно сбивается.
Глаза Ларса смотрят лукаво:
— Нет, это не все. Я хочу безумно много, к тому же я хозяин, и либо ты это признаешь, либо завтра уедешь в Стокгольм с Мартином. — Его пальцы приподнимают мой подбородок. — Ты остаешься?
— Да.
— Не слышу.
— Да.
— И будешь подчиняться?
— Да.
— Беспрекословно?
— Да.
Его взгляд смягчается.
— Договорились. — И вдруг смешок: — Правильно, что решила остаться добровольно, потому что я все равно не отпустил бы тебя.
— А как же выбор?
— Какой выбор? У тебя выбор только один: подчиняться добровольно или повинуясь силе и получая за это наказание.
— Какое?
Ларс пожимает плечами:
— Порку, например.
— Ты… ты будешь меня пороть?!
— Обязательно. Такая красивая попа просто создана для порки. Тебе понравится.
— Обязательно. Такая красивая попа просто создана для порки. Тебе понравится.
— Понравится порка?!
— Угу. Линн, не искушай меня, не то продемонстрирую прямо сейчас.
Невольно я ойкаю.
— Вот именно. А сейчас к себе в комнату и спать. Завтра в семь пробежка. Но не в той тонкой курточке, а в том, что мы привезли. Я загляну, проверю, что ты надела.
— Ну, знаешь!..
— Знаю.
Я стою под душем, в очередной раз пытаясь привести свои мысли и чувства в порядок. Не удается. С тех пор как я увидела первый снимок Ларса Юханссона на экране монитора в офисе Анны Свенссон, у меня все в беспорядке.
Все перемешалось, один сумасшедший день плавно перетекает в другой еще более сумасшедший. Неужели так будет всегда? Сколько всего случилось за несколько дней…
Еще неделю назад я не подозревала о существовании Ларса. Потом Анна с Оле, Йозеф, знакомство с Ларсом Юханссоном и его дом…
Господи, он же обещал мне еще комнату… как он там сказал? Вот дура-то! Он же сказал, что есть еще комната страха и боли и он сам меня туда затащит! БДСМ, конечно же, БДСМ! Подчинение… рабыня… на что я соглашаюсь?!
Он будет меня искушать… Со мной творится нечто невообразимое. Мазохистка внутри меня оказывается махровой, она восторженно попискивает от обещанного Ларсом искушения, которое только-только началось. Никакие попытки напомнить ей о том, что я не извращенка, не помогают, мои моральные принципы как-то уж очень быстро сникли, сжались в комочек и затаились. Для перевоспитания оказалось достаточно нескольких дней, но, главное, серых глаз под черными ресницами, настойчивых рук и губ.
Думать о том, к чему перевоспитание приведет, совершенно не хочется…
Я вспоминаю увиденные фотографии и ролики о разных пытках во время сессий. Сердце сладко замирает от ужаса и возбуждения при мысли, что пусть не все, но кое-что из виденного мне предстоит пройти в руках Ларса. Больно? Но я поняла, что согласна уже на боль. А… если он все же настоящий садист? Ну и что, та девушка погибла при самосвязывании, я сама себя связывать не собираюсь…
Разговаривая вечером с Бритт, я честно признаюсь в своем «перевоспитании», правда, не рассказывая, что именно к нему привело. Подруга поняла без объяснений:
— Ладно, потом подробно расскажешь, я понимаю, что тебя могут услышать. Линн, ты только не сопротивляйся, второго случая не будет!
Она права, я понимаю все и сама. Но не сопротивляюсь не столько потому, что боюсь потерять Ларса, сколько потому, что мне это нравится самой. Вот так, благовоспитанные внучки строгих бабушек, обладательницы кос и любительницы скрипичной музыки на поверку могут оказаться обыкновенными мазохистками…
* * *Как ни тянул, но ехать в Боден пришлось. Никто не заставлял, просто Вангер сам понимал, что встречаться с серой курицей придется. Пусть расскажет правду, все, что знает о сестре. Он надеялся, что в присутствии родителей она не посмеет врать.
— Как поедешь, поездом или на машине?
— Поездом, — отмахнулся Вангер. — Лучше посплю это время. Машину, думаю, и там можно взять, если понадобится, конечно.
— Боден не столь велик, чтобы разъезжать по нему на машине. Даг, может, мне с тобой? Что-то тревожно.
— Нет, Фрида, у тебя дел здесь по горло. Разбирайся пока с миграционной службой.
И вот теперь Даг дремал в поезде. Летом он, несомненно, выбрал бы дневной маршрут через Соллефтео, потому что эта дорога от Ёвле до Хернёсанда и даже до Крамфорса шла вдоль берега Ботнического залива. Временами так близко к берегу, что оставалось радоваться, что поезда катятся по рельсам, и у машиниста нет возможности случайно крутануть вправо.
Но зимой, когда темнеет рано, ехать днем нет смысла, все равно за окном только далекие огни мелькающих поселков и небольших городов. Вангер отправился ночным поездом на Луллео с Центрального вокзала без двух минут шесть вечера, чтобы прибыть в Боден в начале девятого утра. Конечно, зимой поезда частенько опаздывают, особенно на северном направлении, где очистить дорогу от выпавшего снега не так просто, но его никто не ждал в определенное время, потому переживать из-за возможного опоздания не стоило.
Купе пришлось взять одноместное, но Даг был рад доплатить, чтобы побыть одному, почитать, поспать, просто подумать. Попросил проводника разбудить себя в Эльвсбюне за полчаса до прибытия в Боден, аккуратно разложил вещи и записи, которые намеревался проработать, потом чуть подумал и все же сходил купил поесть. В бистро веселилась молодежная компания, что пришлось Вангеру не слишком по нутру, потому он просто забрал пакет с едой и напитками с собой.
К тому времени, когда Вангер наконец устроился в своем купе, поезд уже проехал Арландо и добрался до Упсалы. Но впереди еще четырнадцать часов поездки, успеет и выспаться, и почитать. Обычно он плохо спал в поездах, просыпаясь на каждой станции. Но скоростной ночной от Брёкке до самого Веннеса, то есть, с полуночи практически до пяти утра шел без остановок. Да и потом следующая остановка только в Бастутрёске и еще через полтора часа в Эльвсбюне.
Вангер хорошо отдохнул, успел почитать, просто поглазеть в темное окно, думая о своем, и поспать. В Боден приехал свежим, несмотря на темноту, словно покрывалом накрывшую город, чувствовал себя бодрым. Север… Здесь даже видны всполохи Полярного сияния. Было ощущение не утра, а ночи, многочисленные фонари не в силах разогнать тьму, их желтоватый свет словно впитывали многочисленные сугробы. Мороз небольшой, на табло — одиннадцать градусов, из-за безветрия почти не ощущался. Вангер ожидал холода покрепче.
Даг выбрал для проживания небольшой отель «Нива» как раз напротив центрального вокзала, только треугольный перекресток перейти. Конечно, есть и роскошней, тот же пятизвездочный «Боденси», но Вангер испытывал идиосинкразию к многоэтажным отелям, они казались опасными. У «Нивы» три этажа и около полусотни номеров, следовательно, есть возможность чувствовать себя почти гостем семьи. Месторасположение — напротив вокзала — могло бы смутить, но Боден не Стокгольм, где вокруг вокзалов круглые сутки толпится народ, особенно зимой после рождественских каникул. Основная масса катавшихся на лыжах во время рождественских каникул, уже отбыла восвояси, а летние прибудут в июне.
Он позвонил еще вечером и предупредил, что приедет раньше положенных для заселения трех часов дня, постояльцев видимо немного, и его обнадежили, что и поесть, и оставить вещи и даже отдохнуть возможность будет. Но Вангер хорошо отдохнул в поезде, а потому сразу отправился разыскивать семью Стринберг.
Город невелик, но двадцать восемь тысяч жителей все равно знать друг друга не могут, однако, улыбчивая девушка на ресепшене очень толково объяснила, как пройти на нужную улицу, правда, настоятельно посоветовала все же ехать. На вопрос как долго, чуть подумав, ответим:
— Пять минут.
— И пятнадцать ждать?
Она рассмеялась, демонстрируя ямочки на щеках:
— Для вас в Стокгольме это совсем недалеко…
Нужная улица неподалеку от Ипподрома, можно пройти мимо большого спортзала и аквапарка «Северный полюс». Вангер помнил о том, что Боден, как и многие города севера, славится своими аквапарками и бассейнами в каждом мало-мальски крупном отеле. Для себя он решил, что если придется остаться здесь на завтрашний день, вечером обязательно сходит в этот аквапарк.
Дом Стринбергов был небольшим и вполне обычным, если не сказать старым. Сам Стринберг встретил его настороженно, хотя в дом пригласил. Что это, привычка северян? Даг понимал, что чем северней, тем неукоснительней соблюдается неписаный закон: пригласить пришедшего в тепло, даже если подозреваешь в нем врага. Тепло очага для человека с холода — первое, что хозяин обязан предложить, а дальше твое дело.
В доме было чисто, почти вылизано, обстановка скромная и… какая-то старомодная, что ли.
— Вы меня должны помнить, я Даг Вангер, инспектор, вы заходили ко мне, когда приезжали в Стокгольм.
Йозеф Стринберг после этой тирады Дага еще пару мгновений молча смотрел на собеседника, и только потом вздохнул:
— Помню.
Хозяйка Беате Стринберг засуетилась, предлагая гостю садиться и намереваясь подать на стол какое-то угощение. Ее попытки быстро пресек муж:
— Он по делу.
Ничего себе! Даг не голоден и вовсе не собирался рассиживаться, но реакция Стринберга была неприятна.
— Да, я по делу. Мне нужна ваша старшая дочь. Где фрекен Стринберг?