Я взял в руки кисть и чернила. В лесу вдруг стало тихо. Я оглянулся вокруг — что не так? Ветер перестал играть в кронах деревьев, над всем островком покоя воцарилась нервная тишина. Я осторожно развернул полоску бумаги, оторванную от одного из домашних заданий Кусахары, и окунул кисть в чернила. Думая о Кусахаре, представляя мысленно ее напудренное личико, ее дорогие наряды, ее длинные алые коготки, я написал японскими знаками имя и дату рождения. Я сделал это тщательно, точно… Чернила сверкали, как антрацит. Ожидая, пока все высохнет, я оглянулся по сторонам, почти рассчитывая, что она выскочит из-за деревьев и накинется на меня. Начало смеркаться, деревья будто смыкались вокруг. К счастью, я захватил фонарик.
Когда чернила высохли, я пропустил бумажную полоску сквозь грудь соломенной куклы между соломинками, сделав так, чтобы она крепко в них засела. Законченная фигурка оказалась перевязана лентой, словно участница конкурса красоты.
Я встал, повернулся лицом к дереву и поклонился ему.
— Простите, что тревожу вас, но мне нужна ваша помощь, — произнес я.
Ветки пошевелились: «Действуй».
В рюкзаке у меня было приготовлено три гвоздя. Больших гвоздя: по семь дюймов длиной. Такими гвоздями можно сколотить сарай. Я взвесил один на ладони, наслаждаясь его тяжестью, его значением. До той поры все, что я делал, было пассивным. Расследование, переговоры… Да, я был нейтрален, как Красный Крест! Но забивая гвоздь в ва-ранингё, я объявлял войну миссис Кусахаре. Этот гвоздь на ладони напомнил мне случай из детства, когда я выяснил, что происходит, если сунуть отвертку в электрическую розетку.
Я чуть не струсил. До той минуты теперешняя жизнь моя текла мирно и спокойно. Но тут я вспомнил о мисс Мори, терзаемой жуткими болями. Она мечется по постели, не понимая, почему ее внутренности горят огнем.
Левой рукой я приложил варанингё к дереву и вставил первый гвоздь ей в голову. Затем, вытащив из-за пояса молоток, я сильно ударил по гвоздю, так что он ушел на несколько дюймов в ствол. Снова ударил. Цок, цок, цок. Листва приглушала звук. Второй гвоздь, скользнув сквозь солому, со змеиным шорохом вошел в грудь. Третий — в живот. Пусть Кусахара попробует вкус своего зелья.
Вот так я все и проделал. Быстро и жестко. Да! Должен признаться, дедуля, что мне это доставило удовольствие. Ты мне запрещал насылать проклятия, пока не повзрослею, но, кажется, сегодня я стал взрослым. Я планировал дать злодейке помучиться несколько часов, а потом договориться о мире. Выжйдая, я представлял себе философскую беседу с ней. Видите ли, миссис Кусахара, ваше плохое деяние привлекло хорошее, чтобы его нейтрализовать. Все должно пребывать в равновесии. Нужен баланс. Надеюсь, вы усвоили этот урок. Больше никакого наведения порчи на других учеников! Разумеется, эту историю мы оставим между нами…
Так я мрачно стоял и обдумывал будущий разговор, когда варанингё вдруг задергалась. Меня это настолько ошеломило, что я выронил молоток и отпрянул. Затем все-таки заставил себя приблизиться на шаг. Кукла медленно поднимала и опускала ручки, ноги ее подергивались. Это выглядело так, словно она молча пыталась освободиться. Я тихонько подкрался и для верности еще подколотил гвозди. Ох, как же она взбесилась! Когда я делал куклу, хотел чернилами нарисовать ей глазки — теперь же радовался, что отказался от этой затеи. «Оставьте Мори в покое», — произнес я. Кукла на миг перестала дергаться, затем вновь напряглась. Я собрал инструменты и сложил их в рюкзак, на случай, если придется убегать. Потом я уселся на безопасном (безопасном ли?) расстоянии и стал наблюдать.
Я размышлял: «Она на двадцать лет старше меня. Она была ведьмой почти столько же лет, сколько мне сейчас. Чему она выучилась? Насколько она сильна?»
Свет померк на западе, и варанингё стала выглядеть бледным крестиком на фоне темной коры. Я передвинулся поближе и направил на маленького демона луч фонарика. И хорошо, что сделал это. Гвоздь, забитый в живот, готов был упасть в траву.
Я моргнул и протер глаза. Нет, ошибки не было. Гвоздь поворачивался против часовой стрелки, вывинчивался, медленно выходил наружу.
«Ну, сильна!» — решил я. Очень сильна. Закусив губу, я ударом молотка забил гвоздь обратно. Варанингё вновь задергалась, пытаясь освободиться. Ее соломинки дрожали, как лапки насекомого.
На мгновение кукла замерла, словно пытаясь сосредоточиться. И тут наружу пополз гвоздь, сидевший в голове. С отчаянием я забил и его.
Ох, дедушка, как же мне хотелось, чтобы ты был рядом и помог. Первое мое проклятие, вроде бы грамотно сделанное — а она сбрасывает его, словно шаль с плеч. Если она освободится… мне даже думать об этом не хотелось. Перед моим мысленным взором предстала приманка, чучело Генри Голуба, скрученное, как обрывок бечевки, и я сжал в руке молоток так крепко, что заболели пальцы.
Нет, дело не в моей хватке. Я ударил по гвоздю в животе, и боль пронзила мою руку. Она отвечала ударом на удар. Посылала свою злую силу через варанингё. Обращала мою энергию вспять!
Я ударил по среднему гвоздю — и рука онемела до плеча. Нет, Генри, это не дело… Я выждал, пока гвоздь почти вышел наружу и вновь сильно забил его назад. Рука чуть не отвалилась от боли. Такая мука! Я выронил фонарик, и лампочка в нем разбилась. К этому моменту прошел всего час после заката. Совершенно ясно, что еще до конца ночи она освободится и сойдет с дерева. Выйдет из-под моего удара и контратакует со всей силой.
Помнишь игру на ярмарке штата? Там из дырок-норок высовывали головки пластиковые кроты, и нужно было молотом забить их обратно. В такую игру теперь играл я, только она будет продолжаться до той поры, пока все кроты не выберутся наружу и не закусают меня до смерти. Единственный способ справиться с разболтанными гвоздями — бить каждый по шляпке, пока не отвалится рука. К счастью, колдунья могла выкручивать только по одному гвоздю за раз, но в этом занятии с каждой минутой преуспевала все больше. Гвозди вылезали все быстрее, промежутки отдыха между ними становились все короче. Каждый следующий удар молотком причинял мне все больше страданий. Я переложил молоток в левую руку, затем обратно, что помогло, но ненадолго. Оба плеча жгло, как огнем. Я ощущал каждую косточку в руках, ныли мускулы рук и груди. Рукоятка молотка стала липкой от пота. В голове мелькнул образ: я безрукий бродяга-побирушка. Глупо, но ничего умнее в голову не лезло. Все так быстро разворачивалось, что хорошо еще, если я выберусь из этого леса вообще.
Когда в лесу замелькали огоньки, я подумал о светлячках. В конце концов, стояло лето. Но эти огоньки были слишком крупными. Три больших зеленоватых туманных облачка медленно плыли в воздухе, приближаясь ко мне.
Волосы у меня встали дыбом, но я остался на месте, продолжая приколачивать эту чертову куклу к дереву. Огоньки двигались беззвучно, как светящиеся волны воздуха.
Три огонька собрались вместе, слились, засветились ярче. Один — большой, яркий, как зеленая луна — приблизился ко мне, и я отпрянул. Он подплыл к дереву в тот момент, когда высунулся гвоздь, торчащий в сердце. Я был жутко напуган, но теперь по крайней мере мог видеть, что происходит.
— Простите, — произнес я и ударил молотком по гвоздю. Когда металл коснулся металла, мучительнейшая боль разлилась по моей руке вверх. Вскрикнув, я выронил молоток и упал коленями в грязь. Когда я поднял голову, вся рощица была освещена огоньками. Десятки, сотни огоньков — они роились над нею, колыхаясь в воздухе, подобно странным существам из океанских глубин. Внезапно, словно приняв какое-то решение, они стали сгущаться. Затем эти сгустки слились в один массивный клубящийся шар света, четырех футов в диаметре. Меняющиеся узоры на его поверхности напомнили мне океанские течения, только более быстрые. Шар освещал поляну маленьким зеленым солнцем. Свет его был так ярок, что кусты и деревья отбросили горизонтальные тени — черные тени, расходившиеся в лес, словно лучи самой ночи.
Медленно шар приблизился ко мне. Его темные лучи выглядели твердыми, как стволы деревьев.
— Не подходи, — прошептал я. Странная штука придвинулась еще ближе.
Я наблюдал когда-то призрачные огоньки в горах Блю-Ридж, но не столь близко. Может быть, наши огоньки застенчивей? Рэнди Фергюсон клянется, что это людские души, но я ему не верю. По-моему, это что-то более древнее. Доисторическое. Я никогда не слышал, чтобы кому-то удалось их приручить или управлять ими. Если они не были союзниками миссис Кусахары, явившимися ее освободить, то зачем они здесь? Что они такое?
Напуганный до смерти, я отполз в сторону и предоставил им свободный подход к дереву.
Огненный рой легонько коснулся варанингё — осторожно, почти нежно, будто слон, бережно касающийся хоботом своего дрессировщика. На этот раз гвоздь не выскользнул. Он выскочил. Свет отпрянул на фут или около того и поймал этот гвоздь.
Напуганный до смерти, я отполз в сторону и предоставил им свободный подход к дереву.
Огненный рой легонько коснулся варанингё — осторожно, почти нежно, будто слон, бережно касающийся хоботом своего дрессировщика. На этот раз гвоздь не выскользнул. Он выскочил. Свет отпрянул на фут или около того и поймал этот гвоздь.
Я приготовился, что остальные гвозди сейчас выпадут, и варанингё окажется на свободе. Сбежать я не смогу. В лесу кукла легко настигнет меня. Здесь я по крайней мере ее вижу. Руки мои повисли мертвым грузом, но я еще сумею пинком развеять ее солому. Я пригнулся, готовый дорого продать свою жизнь. Без борьбы я не уступлю. Буду камикадзе: если суждено умереть, захвачу врага с собой.
Шар света вновь приблизился к дереву. Внезапно с его поверхности, как жало огромной осы, вырвалась сверкающая алая стрела. Она коснулась варанингё, и кукла забилась. От сухой соломы пошел дымок. Стрела оказалась гвоздем, раскаленным докрасна. Призрачный огонек прижался к дереву, вколачивая этот гвоздь, пригвождая варанингё раскаленным железом. В моей голове раздался ее вопль. Свет отплыл назад — и в этот момент кукла вспыхнула… Соломенное чудовище пылало и корчилось минуту или две. Наконец оно распалось и свалилось к подножью кедра, но остатки продолжали дергаться.
Пламя затрепетало и съежилось. Призрачные огоньки поколыхались над золой, затем шар лопнул, как пузырь, и исчез. На поляне в мгновенье ока потемнело.
Спотыкаясь, я подошел к кедру, чтобы проверить, не перекинулся ли огонь на него. Варанингё представляла собой кучку угрюмого пепла, в котором еще посверкивали, угасая, оранжевые глазки. Ощупью во мраке я нашарил молоток и мучительно выдрал из ствола три гвоздя. Средний был еще горячим. Я попросил прощения у кедра за причиненные неприятности, а потом удалился на другую сторону поляны и стал ждать рассвета.
С рассветом я направился обратно в город. Первый мой звонок был в дом мисс Мори. Когда она ответила нормальным счастливым голосом, сердце у меня подпрыгнуло от радости.
— У вас бодрый голос! — сказал я.
— Спасибо, сенсей. Мне жаль, что прошлым вечером я пропустила занятие. Обещаю догнать.
— Все в порядке. Я его тоже пропустил.
— Вы заболели?
— Нет. Но что-то вроде этого. Долгая история… Как вы себя чувствуете?
— Как огурчик. Прошлой ночью боль, как раз плюнуть, вдруг прекратилась. Мой врач не поверил своим глазам. Он сказал, что это чудно.
— Наверное, он имел в виду «чудо».
Голос ее внезапно стал серьезным:
— Вы слышали о бедной миссис Кусахаре?
— А что случилось?
— Прошлой ночью она умерла. В ее доме произошло… как это… загорание. Пожар. Полиция говорит, что, возможно, она курила в постели.
Я произнес все приличествующие случаю фразы: как это ужасно, какое потрясение и так далее. Затем повесил трубку и с удивлением понял, что чувствую себя отвратительно. Я не собирался ее убивать. Я просто хотел дать ей по рукам, вынудить прекратить преследование беззащитной девушки. Закрыв глаза, я привалился к стенке телефонной будки и стоял так, пока какой-то мужчина в деловом костюме не забарабанил в дверь. «Простите», — пробормотал я, приходя в себя. Он проворчал какую-то гадость насчет иностранцев. Я отомстил, бросив монетку в щель автомата. Когда он понял, что я оплатил его разговор, то есть тем самым оказал ему услугу, он последовал за мной по улице, пытаясь засунуть монету мне в карман, но я от него убежал, оставив в должниках. Ха-ха!
Вот так, дедуля, я по уши влез в неприятности. Несмотря всю свою решимость оставаться нейтральным, я снова вернулся в наш мир. Я действовал, и волны моих поступков разошлись далеко. Речь идет не только о смерти миссис Кусахары. На прошлой неделе, когда я вышел на балкон полить мою сосенку, то увидел призрачные зеленые огоньки. Они роились над соседним домом. Я поначалу решил, что это простое совпадение, но прошлой ночью они снова кружили там.
Видишь ли, они оказали мне услугу, и теперь я должен им отплатить.
Есть какие-нибудь идеи на этот счет?
Твой не слишком блудный внук
Генри.
Перевела с английского Елена ЛЕВИНА
Иэн Уотсон Последняя игрушка Аманды
Дом с названием «Брук-коттедж» — выстроенный из бурого железняка и покрытый голубовато-серым шифером с желтыми пятнами лишайников — стоял в самом конце Брук-лейн, рядом с переброшенными через ручей мостками. Единственными обитателями дома были семидесятилетняя Дженнет Мидоуз и ее рыжевато-коричневый кот Даффи.
Однажды весной, солнечным воскресным днем Аманда Уиттакер решила показать соседке свой школьный альбом для рисования. Мысль эта пришла ей в голову не просто так — в доме миссис Мидоуз было полным-полно наивных, но очаровательных картинок с изображениями котят и цветов, нарисованных самой хозяйкой.
Если бы отец Аманды не потратил все воскресное утро, подновляя краску на оконных переплетах, девочка, возможно, и не заметила бы, что стены Брук-коттеджа потрескались и облупились. На заросших травой клумбах умирали нарциссы, но в тенистых местах у живой изгороди готовы были распуститься нежные аквилегии. Ручей после недавних ливней широко разлился, превратившись в неглубокое озерцо, и высокая вода плескалась у самых мостков.
Не успела Аманда позвонить в дверной звонок, как в доме раздался страшный грохот, словно на пол свалился медный таз.
Когда миссис Мидоуз открыла дверь, она вздыхала и качала головой.
— Боже мой!.. — вот что сказала она вместо приветствия.
Невысокая, плотная, миссис Мидоуз была одета в темно-лиловое платье с разбросанными по всему полю цветками незабудок и примул. На ногах у нее были разношенные комнатные туфли. Лицо миссис Мидоуз покрывала сеть глубоких морщин. Когда она улыбалась, эти морщинки выглядели очень уютно, однако в состоянии покоя они придавали ее лицу суровое выражение; сейчас же миссис Мидоуз озабоченно хмурилась. Ее непокорные, небрежно уложенные седые космы давали местной ребятне еще один веский повод утверждать, будто в коттедже возле ручья живет настоящая ведьма. Так, во всяком случае, сообщалось всем новичкам, и в свое время Аманда тоже попалась на эту удочку. Но теперь ей уже исполнилось двенадцать, и она хорошо знала, что для ведьмы миссис Мидоуз была слишком добра.
Но в данный момент миссис Мидоуз выглядела достаточно сердитой, и Аманда, попятившись, неловко прижала свой альбом к груди.
— Быть может, я не вовремя? — спросила она.
Пожилая леди взмахнула рукой, приглашая девочку войти.
— Ничего страшного. По крайней мере, ты поможешь мне прибраться. Когда ты пришла, Даффи сидел на серванте. Твой звонок его вспугнул, и он столкнул на пол мою любимую вазу!
— Ох, миссис Мидоуз, мне ужасно жаль!.. Честное слово!
— Ты тут ни при чем, милая.
— Но ведь если бы я не позвонила!..
Они прошли по сумрачному коридору и очутились в просторной, освещенной солнцем гостиной, где стояло множество растений в горшках и висели на стенах яркие картины. На паркетном полу Аманда увидела осколки фарфоровой вазы. Некоторые из них отлетели довольно далеко от серванта и валялись на ковре почти в самом центре комнаты. Рыжевато-коричневый кот, тревожно озираясь, переминался с лапы на лапу возле высоких французских окон, выходивших на лужайку, дальний конец которой был затоплен водой.
Миссис Мидоуз отворила застекленную дверь и носком туфли вытолкала кота наружу.
— По крайней мере, теперь он не порежет лапы, — объяснила она и, кивнув в сторону запущенного сада, добавила ни к селу, ни к городу: — Не зная броду, не суйся в воду.
— Мне действительно очень жаль, что ваза разбилась, — повторила Аманда.
— Это Даффи виноват. Однажды он пытался почесать себе за ухом, но вместо этого зацепил когтем глаз!
Аманда хихикнула, и миссис Мидоуз невольно улыбнулась.
— Уверяю тебя, это истинная правда. Разумеется, я повезла этого дурня к ветеринару, чтобы проверить рефлексы. Врач долго дергал Даффи за задние лапы и наконец объявил, что у него все в полном порядке. «Должно быть, миссис Мидоуз, — сказал он, — вам достался неуклюжий кот». Впрочем, Даффи очень мил.
Вооружившись веником и совком, обе принялись собирать осколки вазы.
— Насколько мне известно, Даффи — единственный кот, который способен свалиться с кровати, — добавила миссис Мидоуз. — Он очень любит валяться на покрывале и, вероятно, забывает, где находится.
— А сколько котов у вас было? — спросила Аманда.
— Даффи пятый.
Аманда вздохнула.
— Мне бы тоже хотелось завести котенка, но папа и мама не разрешают. Они говорят — от шерсти у меня может обостриться астма.
— Если будешь любить свою зверюшку по-настоящему, приступов у тебя наверняка не будет… К сожалению, даже самые любимые домашние животные в конце концов умирают, и это всегда так грустно… Их приходится везти в клинику и смотреть, как стекленеют их глаза и замедляются движения. И ничто, ничто не может заполнить пустоту в душе, кроме… очередного зверька. Даффи — мой последний кот. Я знаю, что он проживет столько же, сколько я, и умрет одновременно со мной.