Сам он прохаживался туда-сюда, с удовольствием замечая, как под его взглядом работяги дергаются от страха.
— Не ссыте, — бросал он время от времени. — Вы под надежной защитой.
Погода была мерзкой, по-настоящему осенней, и хотя в коммуне до сих пор не имелось календаря, чувствовалось, что лето закончилось. На дворе, скорее всего, уже стоял сентябрь. Моросил дождь, под ногами чмокало, желтых листьев на ветвях висело хоть и меньше, чем зеленых, но все же предостаточно.
Выстрел раздался в тот момент, когда первую тележку загрузили березовыми стволами.
— Тревога! — рявкнул Самир, боец, расположившийся выше всех по склону. Затрещал его автомат.
Работяги попадали наземь, как им и положено, а Серега рванул вверх, оскальзываясь на мокрой траве. Через мгновение брякнулся рядом с Самиром, пытаясь разглядеть, в кого тот стреляет, и что творится в молодом, густом березняке.
Там перемещались какие-то фигуры, изредка хлопало охотничье ружье.
— Похоже, явились печерские, мать их за ногу, — сообщил Самир, круглолицый и узкоглазый, по виду — типичный татарин из фильма про нашествие Батыя на Русь. — Задумали, мать их за ногу, нас пощипать, показать, что тут их земля, а не наша.
В коммуне знали, что в Верхних Печерах обосновалась небольшая группа выживших, но до нее у Дериева никак не доходили руки: находились более важные дела. Поэтому патрули туда особенно не совались, лишь хватали попадающихся людей.
При воспоминании об одном из них, худосочном дрище, объявившем себя Сыном зари, Петров заскрипел зубами.
— Ничего, мы им покажем, кто тут козырь, и где раки зимуют в базарный день, — сказал он.
Если это плохо вооруженные «дикари», не имеющие представления о том, что такое правильный бой, то справиться с ними будет проще простого — обойти с фланга, и ударить так, чтобы остались только трупы. Жалко, что недавно майор отдал приказ экономить патроны. Придется бить лишь наверняка, а затем еще и отчитываться за каждую обойму.
— Сдерживай их пока, но не пугай, — велел Петров и рванул обратно, туда, где за поставленной на бок тележкой укрывался бригадир Остапчук, а вокруг валялись испуганные работяги.
Через несколько минут уже пятеро бойцов ползли вверх по склону, уходя в сторону и делая это так, чтобы их ни в коем случае не заметили. Пусть чужаки думают, что охрана в растерянности и может только отстреливаться. Петров двигался последним и от нетерпения скалил зубы — слишком уж медленно перемещались соратники, давно не гоняли их по-пластунски.
Сам он вернулся с войны на Кавказе за несколько месяцев до всеобщей отключки и ничего еще не забыл.
— Твою мать… — прошипел Серега, когда неподалеку обнаружилась длинная змея.
Желтых пятен на башке нет, а значит гадюка или еще что похуже.
Приподняв голову, гадина настороженно следила за людьми, но убираться в сторону и не думала.
Змея осталась позади, он перевел дух, но через мгновение уже запамятовал о ней, поскольку они вышли во фланг атакующим, и настала пора подняться, врезать изо всех стволов… экономя патроны, черт подери. По крайней мере, показать чужакам, кто здесь хозяин, и завалить несколько человек, чтобы было что предъявить Василичу в качестве «отчета о проделанной работе».
Петров различал врага отчетливо: три мужика, укрываются за поваленным стволом, двое вооружены ружьями, один вроде бы с пистолетом. Непонятно на что надеются при таком «арсенале».
— Все их видят? — спросил Петров вполголоса.
Ответом стали четыре кивка.
— Тогда по моей команде, одиночными… Готовимся… Огонь!
Пять АКСУ ударили одновременно и точно. Но чужаки повели себя странно. Вместо того, чтобы заметаться в панике, они залегли, вжавшись мордами в землю, и Сереге это не понравилось.
Он еще успел подумать, что они словно ждали обстрела…
Очередь прошла над самой головой. Гошка, ползший первым, а теперь оказавшийся на левом фланге, вскрикнул и повалился наземь.
— Что за… — Петров развернулся, пытаясь увидеть, что происходит, и тут несколько пуль разорвали ему живот.
В первый момент было даже не больно, он просто ощутил тупой удар и то, как в пах потекло что-то горячее. Затем ноздрей коснулся запах дерьма, и Серега тупо уставился вниз, туда, где по зеленой ткани камуфляжной куртки сползали темно-багровые струйки.
Он валялся на земле, а вокруг орали и стреляли.
Судя по крикам, туго приходилось не только их пятерке, но и тем, кто остался внизу, рядом с бригадой. А работяги, воспользовавшись переполохом, со всех ног удирали в стороны.
«Засада, — подумал Петров, корчась от боли и унижения. — Вот я глупец».
Его провели как зеленого салабона, поймали на живца, на ложное нападение.
Отчего-то вспомнилась ночь, когда они штурмовали логово беглого Сына зари и взяли его в плен. Избитый, прижатый к стене человек, который сказал… что же он тогда сказал такого важного?
Серега напрягся, судорожно вдыхая «аромат» собственных разорванных кишок.
«А ты, с черной головой, перед смертью учуешь запах собственного нутра и поймешь, что оно забито грехом и нечистотой» — всплыл из памяти звучный, красивый голос.
И Петрову стало страшно.
Ведь все так и произошло, он и вправду умрет от раны в живот…
Серега задергался, задышал, в бессильной ярости сжимая кулаки и думая, как здорово было бы оставить того ботаника на съедение каннибалам. От боли его скрутило, и тут в голове возникла жуткая мысль — а вдруг тот, кто выдает себя за Сына зари, и вправду им является?
С ней Петров и потерял сознание, чтобы больше в него не вернуться.
* * *На этот раз темой для вечерней беседы Кирилл выбрал Иисуса и его миссию. Большинство из его нынешних последователей являлось или хотя бы считало себя христианами, и им образ сына плотника был хорошо знаком. Да и у мусульман пророк Иса, сын Мариам, пользовался определенным уважением.
Вот только гностики трактовали его жизнь совсем иначе, чем те или другие.
— И не зря Иисус сказал, где двое или трое собраны во имя мое, там я посреди них. Иисус овладел ими всеми тайно, ибо он не открылся таким, каким он был, но он открылся так, как можно было видеть его… — вещал бывший журналист, мешая апокрифические евангелия с каноническими, и одновременно вглядывался в лица слушателей.
Стас не умолчал о том, что заметил вчера, и посеял в некоторых сердцах семена сомнения. Кое-кто смотрел на посланника с осуждением и недоверием, а самого лысого «апостола» видно не было. То ли он прятался в задних рядах, то ли вовсе не пришел слушать кумира, постамент под которым дал большую трещину.
Тимоха шуршал карандашом, Федор держал над ним зонт, чтобы дождь не намочил драгоценные записи.
«Придется принимать меры, иначе этот яд отравит многие души, — думал Кирилл, рассказывая о том, как Демиург пытался уничтожить первого истинного пророка или хотя бы извратить его миссию. — Слишком много я рассуждал о далеком и мудром, о Первом Свете и ангелах, об Отраженном и душах человеческих, пора говорить о земном и практичном».
Любая религиозная община нуждается в правилах повседневной жизни, в указаниях — что можно делать, а что нельзя, что есть грех, а что не осуждается, но и не одобряется.
К завтрашней беседе придется все это продумать и изложить.
И не забыть, что союз мужчины и женщины вовсе не грешен, а естественен и необходим.
И еще необходимо урегулировать его отношения с Диной, а затем объявить о них во всеуслышание, перед лицом свидетелей, чтобы все знали, что речь идет не о тайном сладострастии и не о скрываемом пороке, а о том, чего не стыдится даже сам Сын зари, посланный на землю небесами.
Как всегда, при таких мыслях Кириллу стало смешно, и он с трудом удержался от улыбки.
— Идите же, и пусть Первый Свет освещает ваш путь, — резюмировал он, завершая беседу.
Сегодня Кирилл чувствовал себя куда лучше, чем даже вчера. Полученные «в гостях» у Дериева повреждения понемногу заживали, силы восстанавливались, и после получасовой речи он не ощущал себя выжатой тряпкой.
Кирилл закрыл глаза и некоторое время постоял, вслушиваясь в то, как люди расходятся. Шорох одежды при поклонах, приглушенные возгласы, перешептывание, негромкие шаги — вроде бы обычные звуки, но искушенному уху они скажут о многом, о том, какое настроение осталось у слушателей после беседы.
Кажется, он не достиг ничего особенного, но негативное впечатление, созданное Стасом, ухитрился поколебать.
— Ты как, рога и копыта? — полюбопытствовал Серега, ухитрившийся подойти бесшумно.
— Нормально. — Кирилл открыл глаза. — Лучше, чем сутки назад, по крайней мере. Пойдем, расскажете мне, чего вы сделали за день.
Этот военный совет мало отличался от вчерашнего — та же комната, подробная карта Нижнего на столе, те же люди вокруг. Правда, говорили уже не о планах, а о результатах. Сначала Федор, потом Толик, затем приземистый помощник Арсена, бывший офицер, откликавшийся на Василия.
— Нормально. — Кирилл открыл глаза. — Лучше, чем сутки назад, по крайней мере. Пойдем, расскажете мне, чего вы сделали за день.
Этот военный совет мало отличался от вчерашнего — та же комната, подробная карта Нижнего на столе, те же люди вокруг. Правда, говорили уже не о планах, а о результатах. Сначала Федор, потом Толик, затем приземистый помощник Арсена, бывший офицер, откликавшийся на Василия.
Сыну зари оставалось только слушать.
По всему выходило, что им удалось добиться успеха: атакам подверглись пять бригад, две из них перестали существовать. Убито не меньше десяти вояк Дериева, захвачена дюжина стволов.
— Так, стоп, — сказал Кирилл, когда с победными реляциями оказалось покончено. — Сколько у нас погибших?
— Пятеро, — ответил Серега.
— И где они? Надеюсь, тех, кто погиб за истинную веру, не бросили на поле боя?
— Нет, все тела принесли, они здесь. — Бывший десантник переглянулся с Арсеном и смущенно закряхтел. — Мы хотели похоронить их завтра на рассвете, и тебя не беспокоить.
— И зря, ибо их душам грозит опасность не воссоединиться с Первым Светом, а остаться в лапах Демиурга, и в наших силах помочь духовным братьям, добиться для них освобождения, — сказал Кирилл, думая о том, что погребальные ритуалы нужны его общине не меньше других. — Ведите меня туда, где лежат они, и я научу вас, что делать.
Пока совещались, на улице успело стемнеть, и Серега повел остальных через хлюпающую, сырую тьму. С той улочки, где стоял дом, ставший чем-то вроде штаб-квартиры Сына зари, свернули на другую и очутились перед раскрытыми воротами, за которыми в сумраке виднелись очертания джипа.
Некогда мощная и шикарная машина проржавела и осела на землю.
Тела находились в одной из комнат, каждое лежало в сколоченном из досок подобии гроба. Лица убитых, молодых парней, в свете факелов казались желтыми, напоминали маски из светлой глины.
Кириллу при первом взгляде на них стало противно и дурно — не будь его, эти парни остались бы жить. Но он сжал зубы и отогнал гадостное чувство. Нет иного пути, чтобы одолеть Дериева, и та дорога в будущее, что выбрал он, обещает наименьшие жертвы.
Надо только пройти ее до конца.
— У каждого тела должен бодрствовать один верующий, до самого утра молиться и совершать Омовение Светом, — сказал он, старясь, чтобы голос звучал уверенно, чтобы никто не догадался, что он изобрел все это только что. — Начнем мы, нас как раз хватит. А в середине ночи пусть приведут тех, кто будет согласен сменить нас.
Воплощение плана в жизнь, как всегда, взял на себя бывший десантник. Факелы заменили на свечи, принесли стулья, и пятеро живых мужчин уселись на них так, чтобы каждый находился у головы одного из умерших.
Федайкины остались снаружи — им не положено отдыхать, пока бодрствует тот, кого они призваны охранять.
Подавая пример, Кирилл зашептал что-то похожее на молитву, а потом задвигал руками, исполняя придуманный им же ритуал. Федор и Серега проделали то же самое, и даже Толик с Василием забормотали что-то, хотя по лицам видно было, что не искренне, а лишь для того, чтобы не выделяться.
Ничего, привычка — страшная сила. Если правильно ее использовать, можно приучить человека к чему угодно.
— Во имя Отца, Единственного и Несотворенного, — проговорил Кирилл и замер, опустив голову.
Они сидели неподвижно, потрескивала, укорачиваясь, свеча, шуршал за окном дождь и шумел ветер.
Довольно быстро Кирилл понял, что взялся за дело, которое было ему пока не по силам — накатила усталость, напомнили о себе ссадины, ушибы и вывихи, зверски захотелось прилечь, закрыть глаза. Он подумал, что бессонная половина ночи может ему дорого обойтись, но отступать было поздно. Сдавшись сейчас, он подорвет веру в себя у предводителей «войска», а это — первый шаг к катастрофе.
Из глубин «памяти» всплыла картинка — шею натирает шершавая веревка, привязанный к ней камень лежит у ног, и большой плот покачивается на серых волжских волнах. Плещут весла, от воды тянет холодом.
Нет, нет, этому будущему он не позволит наступить!
Он читал молитвы, точнее бормотал что-то на них похожее, не забывая вставлять знакомые его последователям слова вроде «Несотворенного» или «освобождения от плоти». Делал Омовение Светом, стараясь ничем не выдать своего самочувствия — не хватало еще, чтобы его вынесли отсюда.
В один момент стало так плохо, что Кирилл едва не застонал. Голова закружилась, его повело в сторону, возникло ощущение падения, стены комнаты исчезли, осталась серая гулкая пустота.
Пришлось укусить себя за язык, чтобы немного очухаться.
— …время, — сказал кто-то совсем рядом, и бывший журналист попытался сообразить, к чему это.
Серега, мрачный и собранный, похлопал его по плечу.
— Закончилось наше время, — повторил он. — Сменщики пришли.
— Да, конечно.
Для того, чтобы подняться, Кириллу пришлось напрячься до хруста в суставах. Он едва не задохнулся, но все же перевел непослушное тяжелое тело в вертикальное положение.
Выйдя из комнаты, за самой дверью Кирилл столкнулся с Диной.
Девушка заулыбалась, но тут же на ее лице отразилась тревога — она уловила, что с посланником что-то не так.
— Во имя Отца, что… — Дина прижала руки к груди.
— Пойдем, мне нужно с тобой поговорить.
Кирилл махнул ей, и заторопился прочь из дома. Он надеялся, что на свежем воздухе ему станет лучше.
— Что, что с тобой? — спросила девушка, когда они очутились на крыльце. — Представляешь, я пришла, чтобы отдать долг погибшим за истинную веру, и меня никто не заменит, и я…
Подошедший к самому крыльцу Иван развернулся и бесшумно исчез в темноте.
— Пять минут ничего не решат, — сказал Кирилл. — О том, что ты приходила, узнали. Я думаю, что ты снова придешь ко мне, и нужно сделать так, чтобы это было не тайным грехом, а законным делом.
Глаза Дины, и так большие, стали вовсе огромными, дыхание участилось.
Очень давно, в другой жизни, когда он не был Сыном зари и посланником, Кирилл делал предложение девушке, но тогда все проходило совсем иначе, при ярком свете, в ресторане, красиво и ярко, а не глухой ночью, под дождем, наспех и едва держась на ногах.
И будущее в тот раз выглядело радужным облаком, а не залитым кровью лабиринтом.
— Я бы хотел, чтобы ты стала моей женой. — Эти слова он просто выдавил из себя.
Дина ему нравилась, и выглядела достойной кандидатурой на место жены посланника — достаточно красива, умна, не только безоговорочно верит в Сына зари как в пророка, но и увлечена им как мужчиной.
А Кирилл мужчина, тело требует своего, и осудит его разве что ханжа.
— Я… я должна… — Девушка махнула рукой. — А, ладно… Я согласна. Но как всё? Теперь нет ни загсов, ничего.
— Мы освятим наш брак силой Отца и Сына, и Духа Жизни Святого, — сказал Кирилл. — Понадобятся свидетели.
Федор и Серега оказались под рукой очень вовремя.
Кирилл изложил им свою просьбу. И если на лице недавнего предводителя небольшой общины с Яблоневой улицы на мгновение отразилось удивление, сменившееся одобрением, то бывший десантник остался невозмутимым — все, что исходило от Сына зари, было для него истиной в последней инстанции, руководством к действию, а не поводом для размышлений.
— Когда? — только спросил он.
— Утром, после завтрака, — ответил Кирилл.
— Вот Динка, даже очень шустрая девица, хе-хе. — Федор задумчиво почесал нос. — Все сделаем в лучшем виде, да.
Бывший журналист потянулся, чтобы обнять невесту, но та неожиданно поклонилась ему и проскользнула в дом. Ее ждал долг перед убитыми братьями по вере, долг почти священный.
Кирилл с трудом удержался от недостойной божьего посланника брани.
Дождь усилился. До того дома, где он жил последние дни, брели под настоящим ливнем. Было холодно, во тьме с трудом угадывались очертания заборов, поднимающихся над ними крыш, растопыривших ветки деревьев.
Спал в эту ночь Кирилл плохо. Ему мерещились желтые восковые лица мертвецов, только глаза их были открыты, и в них читался укор: мы убиты из-за придуманной тобой ерунды, а ты остался жить, и после смерти нас встретил вовсе не обещанный тобой свет, а вечная тьма.
Проснулся Кирилл разбитым.
Но пришлось сделать бодрое лицо и натянуть на него улыбку, поскольку явился «док» с утренним осмотром, затем Серега с сообщением о том, что для свадьбы он готов, и что после нее необходимо обсудить кое-какие вопросы относительно сегодняшних операций.
— И никакого медового месяца, даже медового дня, — сказал Кирилл, улыбаясь. — Пошли.
— Но ты, это, как бы так и не сказал нам, что делать. — Бывший десантник нахмурился.
— По ходу дела поймете. Для начала соберите всех во дворе.