В банке все прошло как нельзя лучше, и, получив миллион наличными, я сделал кое-какие специальные распоряжения относительно остальной суммы. Потом, провожаемый расстилавшимися передо мной клерками, я важно вышел на улицу и уехал на старом «Опеле». По дороге я снял парик, отодрал страшно мешавшие мне усы и выплюнул в окно мягкие пластиковые подушечки, делавшие меня похожим на толстощекого херувима. Так что в отель я вернулся уже в своем нормальном виде.
Поставив перед Наташей дипломат с миллионом, я открыл его и, когда она выпучила глаза и открыла рот, сказал, что мне нужно купить электробритву. Она меня не услышала.
Тогда я силой развернул ее к себе лицом, встряхнул и, убедившись, что ее глаза приобрели осмысленное выражение, медленно и четко сказал ей, что иду покупать себе электробритву, а она может обниматься со своими деньгами сколько влезет. Еще я сказал, что скоро приду. Это, конечно, было беспардонным враньем, но так уж была задумана моя игра.
Да и в конце концов, что я, не могу соврать ей один раз? По-моему, имею полное право. А кроме того, это ведь более гуманно, чем всадить ей пулю в голову.
И я спокойно вышел из номера, спустился по мраморной лестнице в вестибюль, вышел на улицу, огляделся и поднял руку. Через несколько секунд около меня остановилось такси. Это был сильно подержанный желтый «Мерседес» с шашечками. Я сел на заднее сиденье и сказал водиле интернациональное слово «аэропорт». Он кивнул, и мое возвращение на родину началось.
Я почувствовал, что самолет начал проваливаться и у меня слегка заложило уши. Посмотрев в окно, я увидел, как на фоне темно-синего вечернего неба медленно поворачивается накренившийся игрушечный макет Питера, усыпанный мелкими точками огней. А именно — его южная часть, там, где Московский район и Купчино.
И опять я ощутил волнение.
Для него были две причины. Первая, вполне приятная — это возвращение домой после таких невероятных мытарств, которые мне пришлось перенести за эти несколько месяцев. Вторая, уже вовсе не такая приятная, касалась того, что в аэропорту меня могли ждать фээсбэшники. Но это только в том случае, если я был в розыске. А учитывая то, что поиски Знахаря жадными до чужих денег генералами были откровенным леваком, то вероятность того, что меня упорно и официально ищут, была очень мала.
Кому нужен какой-то там американский Евгений Егоров?
Будем надеяться, что никому.
И да поможет мне Бог.
Турбины громко завыли на реверсе, и я почувствовал, как самолетные колеса, несколько раз со стуком и визгом прикоснувшись к асфальту, наконец покатились по нему. Мы были на земле, и теперь скорость самолета резко снизилась. Кое-кто из пассажиров зааплодировал, и тут в салон вышла стюардесса. Окинув пассажиров радостным взором, она громко объявила:
— Наш самолет совершил посадку в аэропорту города-героя Санкт-Петербурга «Пулково-2». Просьба оставаться на своих местах до полной остановки. К выходу мы вас пригласим. Экипаж самолета прощается с вами и желает вам всего самого лучшего.
Она повернулась к нам спиной и скрылась за занавеской.
Я посмотрел в окно и увидел, как на выпуклом стекле появляются косые черточки мелкого дождя.
Да, это был мой Питер.
Я вернулся домой.
Часть третья РОССИЯ
Глава 1 ЗДРАВСТВУЙ, БРАТОК
Четырехэтажная гостиница «Балтийский двор», в которую меня поселил расторопный Стержень, находилась на Охте и принадлежала общаку.
Конечно, до пятизвездочных отелей ей было далеко, ни мраморных лестниц, ни понтовых надписей на заграничных языках в ней не было, но зато не шарились по коридорам ни валютные проститутки, от которых один только геморрой, ни ментовская спецура в штатском. Весь персонал был свой, все умели держать языки на привязи, в небольшом ресторанчике кормили так, что — мама, не горюй, а в подвале были и бассейн, и бильярд, и даже небольшой тир. Это, стало быть, чтобы братва не потеряла профессиональные навыки в объятиях послушных девочек, которые появлялись как из-под земли, стоило только захотеть.
Я занимал просторный двухместный номер на третьем этаже, в котором имелись телик, видик, музыкальный центр, телефон, ванна, ковры, холодильник, бар с напитками, кондиционер и огромная кровать с балдахином. Короче, все что нужно.
Иногда я встречал в коридоре какого-нибудь поддатого братка, только что откинувшегося с зоны, который волок к себе в номер хихикающую телку, а то и двух. И в его шальных глазах можно было увидеть восхищение этой шикарной малиной и не менее шикарной жизнью, в которую он окунулся сразу после паскудной лагерной бодяги.
В общем, вот уже третий день я то валялся на богатырской кровати в своем номере, то нырял в бассейн, то трескал в кабаке севрюгу, зашел даже как-то раз в тир, популял там чуток, и это тихое безделье начало мне надоедать.
А делать было нечего, нужно было терпеливо ждать. Я ведь сам пришел к братве и сам потребовал полной и окончательной, а главное — справедливой разборки. И получилось так, что пришел я как раз вовремя. Стержень, который навещал меня каждый день, а сегодня приходил аж два раза, рассказал, что в городе произошел серьезный беспредел, и на следующей неделе состоится большая сходка, на которой воры будут высказываться по этому поводу и принимать серьезные решения.
И Стержень рассказал мне о том, что произошло.
Совсем недавно в один и тот же день трое воров в законе были убиты.
Крокодила грохнули из пистолета прямо в собственной подворотне, Ворсистому перерезали горло в какой-то помойной «копейке», а потом сожгли ее вместе с трупом, а Вензеля на «Мерседесе» загнали в Фонтанку и, когда он пытался выплыть, нашпиговали пулями из «Калаша». И все это было сделано четко, профессионально и чисто. Никаких следов.
Такие дела.
Конечно, мнения по этому поводу у народа имелись, но некоторые из этих мнений были такими смелыми, что говорить о них вслух решился бы только или совершенно уверенный в своих словах, или просто бессмертный человек.
Так что вот на следующей недельке, а именно — во вторник, через четыре дня, соберутся в банкетном зале «Балтийского двора» авторитеты и будут перетирать все это дело. Ну, понятное дело, и про Знахаря тоже не забудут.
А в том, что про меня не забудут, я был уверен на все сто, потому что привез в нагрудном кармане рубашки тоненький дорожный чек на двадцать миллионов баксов. Мой скромный вклад в общак. И это тебе не три мертвых авторитета, от которых все равно уже никакого толку и которые кое-кому за свою жизнь так мозоли поотдавливали, что некоторых их погибель только обрадовала.
Рассказал мне Стержень про дела эти скорбные, почесал репу да и говорит:
— Слушай, Знахарь, надо бы нам с тобой один вопросик урегулировать.
Ага, думаю, начинаются тайны мадридского двора.
— А что за вопросик-то? — спрашиваю я его, а сам наливаю себе в толстый стаканчик заграничное пойло и Стержню киваю — мол, налить тебе тоже?
Стержень башкой мотнул, мол — лей, давай, и отвечает:
— А вопросик такой. Ты ведь хочешь в круг вернуться, с этим и приехал, ведь так?
— Ну, так, — отвечаю, — а что в этом особенного? Мы выпили, и Стержень отвечает:
— Особенного, конечно, ничего, но только Стилет хочет обсудить с тобой условия твоего возвращения и точно узнать, почему это ты вдруг из богатой Америки, где мог бы жить — не тужить, решил вернуться к братве, где еще не известно, как твой вопрос решаться будет.
— Законное желание, — отвечаю я ему, — я готов обсудить это со Стилетом, а только вот ты здесь при чем?
— А при том, — говорит Стержень и разливает еще по чуть-чуть, — что Стилет меня попросил эти самые вопросы с тобой перетереть.
— Попросил, говоришь? — усмехнулся я. — С каких это пор Стилет такой вежливый стал?
— Ну, не попросил, конечно, — смутился Стержень, — в общем, Знахарь, давай с тобой на эту тему побеседуем, я тут вроде как посол от Стилета.
— Посол? — преувеличенно удивился я. — Куда посол?
Сначала до Стержня не доперло, а когда он врубился, то посмотрел на меня прищуренными глазами и сказал:
— Ты, Знахарь, шутки не шути, я с тобой серьезно разговариваю…
— И я с тобой серьезно, — резко перебил я его, — ты, конечно же, не шестерка какая-нибудь, спору нет, но я предпочитаю разговаривать с хозяевами, а не с их заместителями. Так Стилету и передай. Так что, если ему нужен разговор со мной, то пусть забивает стрелку в спокойном месте, там, где нас никто не услышит, и я буду с ним говорить.
— Ладно тебе, Знахарь, — Стержень тут же сбавил обороты, — не горячись, давай-ка дернем еще по маленькой.
— Давай, — миролюбиво согласился я, а у самого в голове вдруг завертелись варианты, которые мне совсем не понравились.
— Ладно тебе, Знахарь, — Стержень тут же сбавил обороты, — не горячись, давай-ка дернем еще по маленькой.
— Давай, — миролюбиво согласился я, а у самого в голове вдруг завертелись варианты, которые мне совсем не понравились.
— Ты пока покури, а я отлучусь на минутку, — сказал я ему и, встав, отвалил в ванную, где заперся и уселся на крышку унитаза.
Стрелка со Стилетом — это, конечно, хорошо.
Можно обсудить разные щекотливые вопросы, называя вещи своими именами. Это, конечно, если Стилет не побоится эти самые названия вещей произносить вслух. Я, например, не побоюсь, а вот насчет него — не уверен.
Но с другой стороны — а не попытается ли он меня грохнуть?
Мне тут мушка на ухо шепнула, что, может быть, это Стилет распорядился замочить тех трех воров в законе. И не просто так, за кусочек колбаски, а потому что они были готовы поддержать меня на предстоящем сходняке. Во как! И тогда кто ему помешает замочить меня на стрелке? Да никто. И я, между прочим, еще не уверен, что это не по его просьбе Железный послал за мной Таксиста, чтобы тот меня грохнул. И, кстати, не Стержень ли по приказу Стилета завалил этих трех авторитетов? Легко! А теперь делает вид, что возмущен беспределом. В общем, нужно держать ухо востро и попытаться вытянуть из Стержня все, что можно.
Я встал, спустил воду, чтобы Стержень думал, что я тут занимался тем, чем и должен был, и, сполоснув руки, вышел из ванной. Стержень сидел в кресле, развалясь, и тыкал пальцами в пульт от телевизора.
Я уселся в кресло и посмотрел на стаканчик с пойлом. А пойло, между прочим, было «Джонни Уокер» с красной этикеткой. Классная вещь!
Мы со Стержнем ухватили стаканчики и тяпнули.
После этого я продолжил свою игру:
— Ну посуди сам, Стержень, зачем ему о чем-то договариваться со мной до сходняка? Ведь вроде бы все ясно, все понятно. Или я чего-то не понимаю?
А Стержень, видя, что я остыл и не лезу на рожон, говорит:
— Значит, слушай сюда, Знахарь. Я тебе сейчас скажу кое-что, но это строго между нами. И если ты меня вломишь, я сумею отпереться, будь уверен. А ты попадешь в пиковое положение. Годится?
— Годится, — ответил я, а сам понял, что и в стилетовском огороде не все в порядке.
Но это только в том случае, если Стержень не заманивает меня в ловушку.
— Ну вот, — начал Стержень и в нерешительности замолчал.
— Давай, рожай, — приободрил я его, — раз начал, то договаривай, нечего из себя целку строить.
— Да какую там целку, — поморщившись, отмахнулся он, — в общем, если вы со Стилетом не договоритесь ладом, он сорвет сходку и ты останешься ни с чем. А сорвать он ее точно сможет, потому что на ней не будет достаточно голосов, он об этом позаботился, и решение может быть признано незаконным. И, кроме того, он недоволен тем, что общество отказалось проводить сходку на его загородной фазенде. Вот и все.
— Что значит — позаботился? — удивился я, хотя и понял, что имел в виду проболтавшийся Стержень.
— А то и значит, — ответил он, и по его физиономии было видно, что он клянет себя за длинный язык.
Я понял, что с этой темы нужно соскакивать, чтобы не загнать Стержня на измену, и равнодушно сказал:
— Ну, позаботился и позаботился, мое какое дело…
Потом подумал немножко и, хлопнув себя по коленям, сказал:
— В общем так. Передай Стилету, что Знахарь шлет ему горячий привет и наилучшие пожелания. И скажи ему, что Знахарь его уважает и хочет, чтобы он тоже уважал Знахаря. В нашей жизни взаимное уважение — первое дело. А еще скажи ему, что я хочу разговаривать с ним лично. Так что пусть позвонит мне сам. Он человек, конечно, уважаемый, но все же — не иранский падишах, и рука у него не отвалится, если он телефонную трубку снимет. И тогда мы с ним договоримся о встрече. Все запомнил?
— Да, Знахарь, все, — ответил Стержень, и по нему было видно, что он рад тому, что такой сложный разговор закончился вроде бы благополучно.
— Ну вот и хорошо, — сказал я и поднялся из кресла, давая понять, что аудиенция окончена.
Стержень тоже встал и, протянув мне руку, сказал:
— Сегодня же все передам Стилету. Я еду к нему, — он посмотрел на часы, — через полтора часа. Удачи.
— Удачи, — ответил я, пожимая ему руку, и он вышел из номера.
Я, наконец, остался один и получил возможность как следует обдумать все эти новости. И, главное, — сидя на диване, а не на крышке унитаза.
Я плеснул себе немного виски и, рухнув на диван, задумался.
Это что же получается?
Стилет грохнул трех авторитетов только ради того, чтобы не короновать меня? Или для того, чтобы в зависимости от ситуации можно было либо короновать, либо — нет? Скорее — второе. Хитер, однако, собака! Ладно, поехали дальше. А зачем ему это надо? Тут варианта два — или он меня попросту боится, или хочет надавить на меня так, чтобы подобраться к моим деньгам. И опять тут более вероятен второй вариант.
Но, если рассудить трезво — и я посмотрел на стаканчик виски, который держал в левой руке, — то тут оба варианта вместе. То есть — он и боится меня, потому что чует, что для него это добром не кончится, и правильно чует, между прочим, и денег моих хочет.
И ведь я, пожалуй, догадываюсь, Стилет, почему авторитеты отказались устраивать сходняк в твоем особняке. Просто никто тебе не доверяет, и никому не хочется уехать оттуда в цементном блоке. Раз ты грохнул троих, то почему бы не грохнуть еще хоть десятерых? А, Стилет?
О’кей!
Будут тебе и дудка и свисток, дорогой Стилет. И надудишься ты, и насвистишься. Хочешь и рыбку съесть, и жопу не ободрать? Не бывает такого, сам знать должен. А если дожил до вора в законе и не знаешь — твоя беда.
Я встал и подошел к распахнутому окну, за которым уже начинался вечер. От окна тянуло прохладой, и я с наслаждением потянулся, думая о том, что для себя уже все решил, и теперь слово за Стилетом.
В это время цветочный горшок, стоявший на подоконнике, с треском разлетелся, и меня обсыпало сухой землей.
За спиной послышался звон стекла, и я, автоматически упав на пол и откатившись в сторону, увидел, что от бутылки «Джонни Уокера» остались одни осколки. Вечеринка окончилась.
Я сорвал с левой ноги ботинок и швырнул его, стараясь попасть в выключатель. Промазал. Тогда я снял второй и на этот раз попал. Свет в номере погас и теперь застрелить меня можно было только из гранатомета. Но я был уверен, что до этого дело не дойдет, и поэтому, осторожно выглянув в окно, тщательно осмотрел дом напротив. Ничего особенного я не увидел. Обыкновенная кирпичная пятиэтажка. А вот одно из слуховых окон, которое было как раз напротив меня, было открыто. Все ясно. Выстрела я не услышал, потому что винтовка была с глушителем, а промазал он, снайпер этот, потому что ему и не нужно было в меня попадать. Такие снайперы, которые с тридцати метров не могут попасть в поясную мишень, никому не нужны. Так что это был просто обычный привет от Стилета, который хотел напомнить мне о бренности существования, а заодно и сделать меня более сговорчивым.
Вот гнида!
Хорошо, Стилет, и это тоже будет записано на твой счет. И, когда я его тебе предъявлю, плакать будешь скипидаром. Точно.
Я спокойно, не прячась, встал напротив окна и задернул шторы.
Потом подошел к выключателю и зажег свет.
На низком столике, где был разложен скромный банкет в честь визита Стержня, валялись осколки стекла и блестела лужа хорошего напитка.
Я покачал головой и вышел из номера.
Проходя мимо конторки дежурной по этажу, я сказал:
— Там, в триста шестом, нужно уборочку сделать.
Она тут же сняла трубку и защебетала с горничной, а я отправился вниз, чтобы сбацать несколько партий на бильярде. Если маркер даст мне пару шаров форы, то, может быть, я у него и выиграю.
Хотя — вряд ли.
* * *Меня разбудил негромкий звонок телефона.
Я откинул одеяло и, спустив ноги с постели, нашарил тапочки. Телефон продолжал звонить, и я, чертыхаясь, доковылял до столика и снял трубку.
— Але, — недобрым с утра голосом сказал я. В трубке раздался голос Стилета.
— Привет, Знахарь, — сказал он, — доброе утро!
— Кому доброе, а кому и не очень, — буркнул я в ответ и тут же попер на него: — Слышь, Стилет, ты чего тут своих хулиганов ко мне подсылаешь, а?
— Каких-таких хулиганов? — очень натурально удивился Стилет.
— Обыкновенных, с рогатками, — ответил я, открывая свободной рукой холодильник и доставая оттуда бутылку сока, — раскокали горшок с геранью, разбили бутылку хорошего напитка. Нехорошо получается, дорогой, я к тебе со всей душой, а ты — вот как!
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — недовольно ответил Стилет, — хулиганы какие-то…
— Ладно, замнем для ясности.
— Ну, замнем — так замнем, — согласился Стилет, — так чего ты от меня хотел, зачем просил позвонить?