Князь Ромодановский подошел к Красному крыльцу, цыкнул на двух пьяных французов, выскользнувших из дверей и, подняв дородную голову, устремился прямиком в покои Лефорта.
Комната была полна народа. Кроме Петра и Лефорта, в ней находилась еще дюжина гостей: худородные местные дворяне, а между ними — пять баб в иноземных платьях. Заприметив князя Ромодановского, неловко топтавшегося в покоях, Петр поднялся и восторженно провозгласил:
— Да это же мой генералиссимус! Что, Федор Юрьевич, решил отвлечься от бранных дел и заглянуть к нам на пир? Одобряю, князь-кесарь!
Объятия государя оказались неожиданно крепкими. Ничего, выдержал, даже не крякнул, только рот перекосило от напряжения.
— Дело у меня, государь, — сдержанно ответил Ромодановский, покосившись на женщин.
Было на что посмотреть. Крепкие корсеты выгодно подчеркивали фигуры, а прекрасные овалы едва не вываливались наружу. Это не местные девки, что скрывают красоты под шестью платьями!
— А может, тебе, князь, стоит отдохнуть от дел? Мы тебе красавицу отыщем.
Ромодановский сдержанно кашлянул. Неловко как-то царю перечить.
— Повременил бы я, Петр Алексеевич.
Царь всплеснул руками:
— Неужели Феклу Тимофеевну испугался?
Ромодановский махнул рукой:
— Супруга у меня смирная. Слова поперек не скажет, а только не до красы мне сейчас. Дело у меня государево.
— Ох, и настырный ты, однако, стольник, — не то похвалил, не то пожаловался Петр Алексеевич.
— По-другому нельзя. Ты меня поставил отечество от смуты оберегать, вот я и стараюсь в меру своих сил.
Петр поднялся со стула, государева макушка едва не уперлась в потолок. Заговорил басовито, заполняя собой все пространство:
— Ладно, что с тобой поделаешь! Пойдем в соседние покои.
Прошли в смежную горенку. Она была небольшой, но уютной. По углам полыхали свечи. В середке — небольшой стол, а на нем — чернильница с гусиными перьями. У стены — широкая койка, заправленная шерстяным одеялом. Всего два стула, один у двери, а вот второй придвинут к самому столу.
Петр Алексеевич сел за него и, кивнув князю на свободный стул, распорядился:
— Рассказывай.
Царь возмужал и от потешной брани перешел к настоящим сражениям. Лицо серьезное, сосредоточенное. Ни голос, ни лицо не роднило его с тем человеком, каким он выглядел всего лишь десять минут назад.
Князь Федор Ромодановский сел на стул. Скрипнули дубовые доски под могучим седалищем, вымаливая пощады, да тотчас примирились.
Не тот князь человек, чтобы возроптать.
— Вчера со двора барона Кинэна гонец отбыл. Поехал в сторону границы, а при нем письмо было.
— Ох, уж мне этот Кинэн, — пригорюнился государь. — Лучше бы его тогда медведь на твоем дворе помял. Будет нам еще от него хлопот!
— А может его… того! Никто и не узнает, — бесхитростно предложил Федор Юрьевич. — Мало ли иностранцев в России пропадает?
— Не годится, обвинят меня, — вздохнул Петр Алексеевич, — а потом скоро я в чужеродные земли отправляюсь, могут припомнить! Эпистолу прочитали?
— А то как же! — почти обиделся стольник. — Не впервой такое! Когда он в таверну завернул, чтобы жажду унять, наш человек ему в питие зелье снотворного сыпанул. Так он после того два дня без просыпу спал. Вот мы посланьице-то аккуратно у него изъяли, сургучовую печать осторожно срезали и грамоту прочитали. В ней он пишет о том, что ты, царь, флотом занялся. Тридцать галер в Архангельске построил и пять больших кораблей. Хочешь в Европу посольство отправить, чтобы искать союзников против султана…
— Пусть так и думают… Будет для шведского короля задача.
— А написал-то он вовсе не шведскому королю, а английскому! — почти торжественно произнес князь Ромодановский, не сводя с царя глаз.
Правая щека царя неприятно дернулась.
— А Вильгельму-то что за дело?
— Я так думаю, государь, хотят тебя без союзников оставить, вот и чинят разные гадости. Твоя победа на Черном море всем поперек горла сделалась.
— Что еще говорят?
— О твоем предстоящем посольстве много судачат, государь. Вся Москва взбудоражена. Изрекают, что тебя, государь, в Москве никогда не увидишь, что ты чаще в иных землях бываешь, чем в Москве. Видят, что ты силу набираешь, и многим это не нравится. Убить тебя могут!
— Чего же ты мне советуешь? Не ехать что ли?
Голос Петра посуровел. Может и вспылить. Никогда не знаешь, где тот предел, за которым кончается благодушное настроение.
Федор Юрьевич поспешил согласиться:
— Отказываться не надо, Петр Алексеевич, а только я бы посоветовал тебе имя сменить и в обозе следовать обыкновенным дворянином.
Самодержец призадумался.
— Разве такое утаишь?
— Ты на меня положись, Петр Алексеевич, а мне языки вырывать не впервой!
Окна в светлице были большие. Франц Лефорт хвастался тем, что заказывал их из Германии, израсходовав на это годовое жалование. Хорошо пригнанные оконные рамы студеного воздуха не пропускали, и в комнате было тепло и очень уютно. Крохотное пламя свечей, вытянувшись, пускало к самому потолку извивающиеся струйки копоти. Едва добираясь до потолка, сажа рассыпалась, оставляя после себя черные отметины.
Петр Алексеевич подошел к окну и приоткрыл ставни. В комнату ворвался морозный воздух, мгновенно остудив комнату. Пламя свечей протестующе забилось, отбрасывая на стены, обитые бархатом, кривые угловатые тени.
— Хорошо, быть по-твоему, поеду в обозе под именем бомбардира Петра Михайлова. А ты, Федор Юрьевич, вместо меня на Москве останешься. Только тебе могу отечество доверить. Сестрица моя только того и ждет, чтобы власть к рукам прибрать.
— Не беспокойся, государь, сделаю все, как должно. Кто же главным в посольстве будет?
— Ежели так… Франц Лефорт будет первым послом, вторым Федор Головин, а третьим послом — думный дьяк Прокофий Возницын. Пусть все думают, что мы ищем заединщиков против турецкого султана, но главной нашей целью станет Швеция. Отвоюем краешек моря и будем вести торговлю с Европой.
— Шведский король хоть и молод, но своего куска не упустит. Думаю, государь, нам еще придется с ним помаяться.
— Сделаешь вот что. Через неделю отправишь в Европу толковых дворян, знающих иноземные языки и порядки. Пусть все подмечают и записывают: сколько солдат в гарнизонах, какими пушками укрепляются, какие дороги ведут в город, какое вооружение у солдат и офицеров. Пусть обо всем докладывают нашим послам. А уж они передадут тебе в Преображенский приказ.
— Сделаю, государь, — легко согласился Ромодановский.
— Вот из этих молодцев мы и составим зарубежное посольство.
— Сколько народу с собой возьмешь?
— Посольство будет большим. Думаю, человек двести, а то и поболее. Подберешь в него человек тридцать тех, кто в военном деле преуспел…
В голосе государя прозвучала гордость. Победа на Азове небольшая, всего-то отвоевали горсть земли, на которой и в салки-то не поиграешь, но зато это позволяет с иноземными государями держаться достойно и взора не прятать.
— Как прибудем в Ригу, пусть поползают по стенам, посмотрят укрепления, где какие орудия стоят. Пусть поглядят, как легче сей город брать! Я тоже не буду сидеть сложа руки, может, еще и сам что увижу. Будем искать среди иноземцев таких людей, кто в военном деле грамотен. Позовем их в Москву на большое жалованье. Войны со шведами нам не избежать.
— Это понятно, государь.
— Посылай лазутчиков во все шведские земли, пусть выведают, по каким дорогам шведский король пойдет в Россию.
— Я бы, государь, вот что посоветовал, — протянул задумчиво князь Ромодановский. — В каждом городе, где ты встанешь со своим посольством, оставляй верных людей. Пусть извещают тебя обо всем, что делается в чужих землях. На случай войны они полезны будут.
— Сделаю, — легко согласился Петр Алексеевич. — Если у Карла шпионы и лазутчики имеются, так почему же их у нас не бывать? Главная наша задача — найти союзников против шведского короля, а там, как господь рассудит…
* * *В сей раз заседание всепьянейшего собора проходило в избе государя. В небольшой светелке было несколько гостей. На троне, нахлобучив на макушку металлическую корону из жести, сидел князь-папа Зотов, бывший наставник государя. Рядом в длинном красном кафтане и в высокой шапке находился «генералиссимус» потешного воинства, князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский.
Петр Алексеевич на шутейском соборе был чина незнатного — всего-то протодьякон, а потому полагалось ему сиживать в дальнем углу. Поглядывая на баловство шутов, он потихонечку покуривал трубку, закинув ногу за ногу.
Бояре, позабыв про чинность, сидели за столом в костюмах «американцев». На макушках — головной убор из перьев, а вокруг живота — лохмотья. Шут и шутиха, забавляясь, бегали между столами и дергали гостей за перья.
Бояре, позабыв про чинность, сидели за столом в костюмах «американцев». На макушках — головной убор из перьев, а вокруг живота — лохмотья. Шут и шутиха, забавляясь, бегали между столами и дергали гостей за перья.
На столах возвышались кувшины с вином, на блюдах крупными кусками лежало нарезанное мясо. Задрав нос кверху, на большой сковороде ждала своего часа севрюжка. Репчатый лучок валялся вперемешку с хлебом, а отдельно, на серебряном подносе, вздымалась поросячья голова.
Захмелевший Головин поймал пробегавшую мимо карлицу за подол и, преодолевая ее сопротивление, усадил на колени. Бояре весело хохотали, наблюдая за выходками одного из любимцев государя. Сам Петр, вопреки обыкновению, оставался спокоен и сосредоточен, скупо улыбаясь на безобразия шутов.
«Патриарх» Зотов, не отставая от остальных, пил вино и щедро заливал его за шиворот тем, кто отказывался от пития. Он зорко следил за тем, чтобы веселье не ослабевало ни на секунду, бросая короткие взгляды на Петра, все более мрачнеющего.
Великого государя следовало позабавить. Поманив карлика с шутовским колпаком и колокольчиками на рукавах, он проговорил:
— Пора! А то Петр Алексеевич уже дремать начал.
Карлик с крупной головой, со спутавшимися волосами, согласно кивнул и неожиданно громко заговорил густым басом, привлекая к себе внимание собравшихся:
— Господа!
Бояре заулыбались, ожидая очередное представление. Скуповато дрогнули губы Петра.
— «По велению патриарха сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора повелевается назначить главным бесом нашего собрания князя Милославского!»
Степан Милославский, слегка перебрав водочки, ввиду почтенного возраста склонил голову на грудь, пускал большие пузыри, совершенно равнодушный к протекающему собранию. Горланная шапка при каждом вздохом все более спадала с главы, закрывая лоб. Еще пара минут, и она свалится на стоптанный пол. Откидные рукава охабня стелились по полу, а шутиха, под мелкие смешки собравшихся заседателей, отирала ими потное лицо.
Услышав свое имя, Степан Михайлович встрепенулся, обвел осоловелым взглядом бояр, сидящих за столом и, повернувшись к дьякону Хрущеву, поинтересовался:
— Не про меня ли молвят?
— Про тебя, боярин, — весело закивал дьяк. — Грамоту государь отписал, сейчас тебя чествовать примутся.
Приосанился старик, расправил тощие плечи и, стараясь не пропустить ни слова, подался вперед.
Вытащив из кармана свиток и выпятив для пущей важности узенькую грудь, паяц заговорил, поглядывая на шутейное собрание:
— «А потому для этого ему вручаются рога и копыта!»
Подскочила карлица, держа в руках золоченый поднос — на нем лежали козьи рога, вправленные в металлический обруч, и копыта.
Вельможи дружно расхохотались и, задвигав стульями, посмотрели на Милославского. Почуяв неладное, Степан Иванович, наклонившись к дьякону, негромко спросил:
— Чего это они от меня хотят?
— Назначили тебя главным чертом, боярин! — едва сдерживая смех, отозвался Хрущев. — А следующим указом дьявола из тебя изгонять станут!
— Что же это он учудил! — встрепенулся Милославский.
Карлик оставался невозмутимым. Продолжая копировать Петра, он нервно подергивал шеей, строил гримасы, вызывая у бояр громогласный смех.
Рассеянную улыбку выжал и у Петра.
— «По указу нашего соборного уложения и патриарха нашего батюшки, главы всепьянейшей баталии», — отвесил карлик низкий поклон в сторону Зотова, — сказано… «Лицо, противившееся приказу, подвергается наказанию».
Аккуратно свернув в трубку грамоту, шут сунул свиток за пояс и, важно нахмурив брови, скомандовал:
— Начинай!
Подскочил карлик с барабаном и, перекрикивая смех бояр, заколотил мелкую дробь. Три карлицы уже потянули за рукава охабня, освобождая опешившего от неожиданности Милославского. Взору присутствующих предстала дряхлеющая плоть, а царь Петр, давясь смехом, подсказывал:
— Догола его! Догола!!
Старик отбивался немощными ладонями от карлиц, но те, проявляя невиданную настойчивость, трепали его за рукава, освобождая от охабня.
— Порты теперь! — подсказывали соборяне.
Обессилив, старик уже не сопротивлялся и потухшим взглядом наблюдал за тем, как карлицы умело стаскивали с него порты. Рыжеголовый плотный карлик на кривеньких ножках, смешно переваливаясь, уже нес большую корзину с яйцами. Бояре, хохоча, повытягивали шеи, стараясь не пропустить крещение тишайшего мужа. Дюжие карлики уже подхватили Милославского за ноги и с размаху опустили в корзину. Обильно брызнул во все стороны желток, заливая кафтаны сидящих подле бояр.
Боярин Милославский, перепачканный и униженный, не в состоянии спрятать наготу, под дружный смех соборян пытался выбраться из глубокой корзины. Немощное пьяное тело не желало слушаться, все более проваливаясь в тягучую липкую жижу.
— Срам-то какой! — причитал обиженный старик. — Как же это я в палатях-то покажусь!
Петр Алексеевич, вытирая проступившие слезы, распоряжался:
— А теперь на сковородку его!
Подхватив плетенку, карлики под дружный смех соборян, поволокли карлицу с боярином.
Отсмеявшись, Петр Алексеевич вновь закурил потухшую трубку. Дыхнул дымом на обступивших бояр:
— Ну, Карлуша, учудил!
Генерал Франц Лефорт, не уступая царю в веселье, взявшись за бока, громко хохотал и, коверкая русские слова, повторял вслед за государем:
— Учудил, Карлуша! Хорош!
Карлуша был один из любимых шутов царя. Едкий, дерзкий, не знавший ни в чем удержу, он, пользуясь невиданным покровительством Петра, зло высмеивал чопорность бояр, как если бы мстил им за свою бесталанную судьбу. Он мог кубок с вином налить за шиворот кому-нибудь из бояр, обрядившись в женское платье, плюхнуться на колени степенному князю. Зная о заступничестве Петра, его побаивались и с благодушной усмешкой реагировали на шутки. Правда, года два назад кто-то подстерег пьяного карлика на окраине посада и крепко отходил дубиной. Промаявшись с неделю в горячке, он сумел выжить, однако злоба его от того только усилилась.
— В Европу хочу ехать, посмотреть, как народ живет.
— Давно, Петр, нужно сделать, — охотно согласился Лефорт. — В Европе есть чему поучиться.
— Возглавишь мое посольство? — предложил Петр, строго посмотрев на Лефорта.
Швейцарец выдержал взгляд. Уж не шутка ли это в духе всепьянейшего собора? Но великий государь, попыхивая трубкой, выглядел серьезным.
— Если прикажешь, Петр.
Тиснув любимца за плечи, царь продолжал:
— Только тебе могу доверять. Не Василия Голицына же мне поставить, полюбовника Софьи? — В отчаянье махнув рукой, продолжил: — Он все дело испортит. А ты европейцев знаешь, держаться умеешь. В других странах немало бывал. И потом, доверяю я тебе больше, чем боярам.
— А сам ты поедешь?
— Я тоже поеду, только под другим именем. Например, Петр Михайлов. Бомбардир. Подходит?
Генерал Лефорт рассмеялся:
— Тебе, Петр, все к лицу, даже бомбардир!
— На море нам нужно выходить. А этого без учебы не сделаешь. Нужно посмотреть, как воинские порядки в Европе устроены, какое у них вооружение. Ученых мужей нужно подыскать. Вот этим ты и займешься, а там уже и шведа подвинем.
— Тебе надо быть осторожным, Петр. К тебе в Европе присматриваются. Там опасаются умных русских.
— Чего же ты мне предлагаешь, Франц? Дураком, что ли, выглядеть? — фыркнул Петр Алексеевич.
— Может, и надо так выглядеть, чтобы они не воспринимали тебя всерьез. А ты между тем под этой личиной станешь свою политику проводить. Быть дураком и казаться им — это совершенно разные вещи. Ты должен посмотреть, как живет Европа, разобраться, как устроена ее политическая и военная власть, чтобы все самое лучшее привить к России. А ради этого не грешно и в дурачках походить. А уж потом, когда все устроишь, ты над ними всеми сам посмеешься.
Петр Алексеевич выглядел задумчивым.
— Хотелось бы.
— Но ты не думай, что все будет так просто. За каждым твоим шагом будут надзирать. В голове ты должен держать одно, поступать по-другому, а вынашивать третье.
— По-твоему, какова должна быть официальная цель поездки?
— В Европе после взятия Азова на тебя будут смотреть как на ревнителя христианства. Как на человека, который освобождает христианские земли от магометан. Вот тебе и официальная цель поездки — подтвердить давнюю дружбу между христианскими народами и заключить союз против турецкого султана и крымского хана.
— А что, подходит! Но главная-то цель — выход в Балтийское море. И союзников против шведского короля я отыщу.
— Верно, Питер, рассуждаешь. В одиночестве России со шведом справиться будет трудно. России нужна настоящая боеспособная армия, а не та, что привязана к своим огородам.