Этот Ситников, или как его там, человек опасный. Поэтому действовать надо наверняка. Как он Ванечку-то уложил? Одним ударом, причем таким, что парнишка и через десять минут еле дышал. А удар-то был несильный. Просто человек знает, куда надо бить. Он и голыми руками с хозяевами управится. Потому и пошел так спокойно наверх. Один. Ничего не боится, сволочь. И никого. Против лома есть только одно надежное оружие – пуля. Не стоит доводить до рукопашной с Георгием Ситниковым. Это заведомый проигрыш.
Иван Петрович посмотрел в темное окно. Мелькнула мысль: бежать… Вот сейчас, когда никто не мешает. Никто не остановит. И дверь открыта. Бежать…
Но искушение оказалось слишком велико. Дом Телятиных был набит ценностями. А в кабинете хозяина в сейфе лежали деньги. Много денег. Нельзя без них уходить. Это решит все проблемы. А Ситников, что Ситников? Не железный же он. Как и все, из мяса и костей. И от пули не заговорен. Эх, пропадать так пропадать!
Иван Петрович с остервенением рванул пробку из бутылки. И прямо из горлышка, оскверняя эликсир богов, сделал большой жадный глоток. Ему нужен был кураж. Как тогда, когда он обрабатывал Ульяну Федоровну Телятину, уговаривая ее спуститься в подвал. И уговорил-таки! А план был хорош! Не явись этот недотепа с глазами-незабудками… Цветочек аленький, будь он неладен! Из-за него все. Все неудачи. Но ничего. Времени много.
Иван Петрович глотнул еще виски, крякнул, потом с сожалением посмотрел на бутылку и сказал себе: хватит. Голова должна быть ясной. Он отставил спиртное и потянулся к глиняной чаше с салатом оливье. В кухне все так и осталось на стадии приготовления к большому застолью. Только мясо в духовке опередило события: сгорело.
Истекали майонезной жижей салаты, масло на недоделанных бутербродах растаяло и насквозь пропитало хлеб, сделав его жирным и мягким. Иван Петрович взял один из бутербродов и, поморщившись, откусил. Пахло не праздником, и не послепраздником, а недопраздником. Не свежестью и не кислятиной. Горечью и тоской. Оттого что не случилось. В красивой коробке с рождественским подарком таилась смерть. Кристина потянула за ленточку первой.
«У меня все получится», – сказал себе Иван Петрович, отогнав мрачные мысли. Никогда и ничто не идет строго по плану. Это надо знать, идя на дело. На любое. Хоть на ограбление, хоть на собеседование по поводу работы. Хоть за халявными деньгами или за честными, трудовыми. Никогда не получается так, как задумано. Фортуну можно взять только на испуг. На экспромт. Тогда она растеряется и отступит, освобождая дорогу. И полетит, как на крыльях, чтобы встретить победителя уже за финишной ленточкой с букетом цветов.
Он об этом забыл: нельзя строить планы дольше чем на день. А уж если нужен пролонгированный план, то он должен быть гибкий, не иметь четких временных границ и напоминать ветвистое дерево, корни которого глубоко в земле, а вершина упирается в небо. Ну, не получилось так, как задумано. Но есть отправная точка и есть цель. А средства многовариантны.
Иван Петрович успокоился и доел бутерброд. Потом вытер жирные пальцы салфеткой, подошел к старинному буфету и открыл ящик со столовыми приборами. Идеальное зеркальное стекло отразило мужчину средних лет, неприметной наружности, с глазами неопределенного цвета и коротко стриженными волосами и с квадратным подбородком. Можно сказать, не отразило ничего. И застеснялось этого. Потускневшее от собственного бессилия зеркало проследило, как безликий мужчина вынул из верхнего ящика длинный нож с тонким и острым лезвием и с бесстрастным лицом направился к двери.
Ветер взвыл и в отчаянии швырнул в окно целый сугроб. Иван Петрович вздрогнул и обернулся. Предупреждение не подействовало. Ему казалось, что в глубокую черную долговую яму, в которой он сидит, спускается веревочная лестница. И надо только за нее ухватиться и осторожно, ступенька за ступенькой, подняться наверх…
Меж тем тот, кто назвался Ситниковым, не спеша осматривал второй этаж. Обходил комнату за комнатой, открывал двери шкафов-купе, отдергивал все занавески и на окнах, и в ванных комнатах, которых здесь было две. Он даже выглянул на лоджию, проверить, нет ли там следов? А вдруг хозяева задумали совершить побег? Но пока они полностью оправдывали его ожидания.
Он был уверен, что Телятины спрятались не в подвале. Они пошли наверх. Интуиция, а она у него была звериная, подсказывала, как могут действовать люди такого склада, как Ульяна Телятина. Почему именно она? Потому что бабы вообще выносливее и ум у них гибче, а Телятина к тому же женщина решительная и отважная. Несмотря на то что простая домохозяйка. Да, опустилась, располнела. Но есть в ней некий стержень, и сложись по-другому обстоятельства, кто знает? Она была бы способна на многое. К примеру, раскрутить бизнес мужа. Создать из средних размеров фирмочки настоящую мебельную империю. Возглавить какой-нибудь фонд. Или банк. Ее затормозила мечта о детях. Вот если бы она себя как мать реализовала, у нее бы выросли крылья. А так все ушло на борьбу за материнство, которая в итоге закончилась ничем.
И только сейчас, когда климакс поставил на ее женских надеждах точку, Ульяна Федоровна решилась на поступок. Убить ненавистного мужа. Круто изменить свою жизнь. А то, что все пошло не по плану…
Но ведь игра только начинается.
Ситников прислушался. Сколько же здесь комнат? Дом с виду не так огромен, но это обманчивость современных строений. Сейчас такая архитектура… Как бы это сказать? Нарезная. Ломающиеся линии создают препятствие воображению. Они не радуют глаз, а раздражают, и он отказывается верить в масштабность убожества.
Вот вам, пожалуйста! Дом Телятиных! Башенка на крыше, похожая на шахматную ладью, на шпиле бешено вращается флюгер, даже здесь слышен свист, с которым копье в руке железного рыцаря рассекает воздух. Еще бы! Ветер словно взбесился! А у подножия башенки слуховое окошко, похожее на скворечник. Такие красовались на чердаках деревенских изб, сейчас их уже не строят, потому что молодежь покидает деревню, и все, что о ней напоминает, гонят прочь. По фасаду телятинского особняка тянется незастекленная лоджия, заваленная снегом, зато справа, с видом на дорогу и будку охранников, расположен зимний сад, и оконных рам здесь столько, что хватило бы на дом без всяких изысков. А зачем? В зимнем саду полное запустение. Пыльные цветочные горшки, пустые ведра, затвердевшие и почти уже превратившиеся в камень комья земли. Вид из бесчисленных окон навевает тоску. Здесь холодно, дует, и никакие растения не выживут. Ошибка в проекте? Скорее, разочарование. Хозяйка хотела заниматься садоводством, потом в ее жизни появилось другое увлечение. И сад был заброшен. Остались только торфяные стаканчики для рассады и пустые контейнеры из черного пластика. И еще грязь.
Телятин без сомнения хотел занять жену. Он пытался наладить отношения. Но она выразила протест: забросила зимний сад. А муж в отместку забросил ее. Поэтому цокольный этаж поражает своим великолепием, а верхний – недоделками. Супруги приехали сюда, чтобы вместе встретить старость, но потом вдруг передумали. Кристине проект, видимо, не нравился, и Телятин работы свернул. А Ульяна Федоровна вообще решила уехать отсюда с молодым любовником в кипящую страстями и моторами застрявших в пробках машин столицу. В деревне Тристан жить бы не стал. Из всех развлечений тут лишь дорогущий супермаркет, в пустынных залах которого прогуливаются, как сторожа в музее, скучающие продавцы. А в кафе у входа в продуктовый отдел со стаканчиками свежевыжатого сока, который стоит, как бутылка неплохого вина, сидят скучающие дамочки в брендах, рассматривая другие бренды на других дамочках. Альфонсы этим дамам неинтересны, они сами живут за счет богатых мужей. Под брендовой блузкой у каждой бьется такое же брендовое сердце. Эксклюзивные чувства по эксклюзивной цене. Фешенебельная скука, в общем.
Нет, Телятиных нет в зимнем саду. Хотя неплохое местечко, чтобы спрятаться за грудой досок, наваленной в углу, или за огромной деревянной кадкой, предназначенной для пальмы. Ситников даже заглянул туда, за кадку, и пнул ногой доски, потом рассмеялся собственной глупости. Чисто интуитивно Ульяна Федоровна сюда не пойдет. Здесь рухнули ее надежды на реставрацию брака, она видит в этой комнате конец всему. Она отправилась за хорошими воспоминаниями, а не за плохими.
Ситников усмехнулся. А где люди хранят воспоминания? На чердаке.
На чердаке
– Аркаша, я тебя прошу: выключи телефон, – прошипела Ульяна Федоровна.
– А вдруг позвонит Гарик?
– Боже ты мой! Переведи в режим конференции! Поставь на виброзвонок!
– Ты меня еще учить будешь!
– Буду!
Муж обиженно засопел, но послушно стал возиться с телефоном.
Прошло очень мало времени с тех пор, как они сбежали из кабинета, а терпение Ульяны Телятиной уже заканчивалось. Она чувствовала: что-то не так. Тогда, в кабинете, была паника. Ей стало так страшно, что она повела себя словно маленький ребенок: решила спрятаться от жуткого злого дяди. Сбежать, затаиться. Аркаша, разумеется, заупрямился.
На чердаке
– Аркаша, я тебя прошу: выключи телефон, – прошипела Ульяна Федоровна.
– А вдруг позвонит Гарик?
– Боже ты мой! Переведи в режим конференции! Поставь на виброзвонок!
– Ты меня еще учить будешь!
– Буду!
Муж обиженно засопел, но послушно стал возиться с телефоном.
Прошло очень мало времени с тех пор, как они сбежали из кабинета, а терпение Ульяны Телятиной уже заканчивалось. Она чувствовала: что-то не так. Тогда, в кабинете, была паника. Ей стало так страшно, что она повела себя словно маленький ребенок: решила спрятаться от жуткого злого дяди. Сбежать, затаиться. Аркаша, разумеется, заупрямился.
– Я-то здесь при чем? – отбивался он. – Он по твою душу пришел, не по мою!
– Тогда почему убили Кристину? Ее-то никто не заказывал!
Вопрос поставил мужа в тупик. Он задумался.
– Скажи честно: это был ты? Ты ее застрелил?
– С ума, что ли, сошла? Ты же прекрасно знаешь, на что я способен, а на что нет! И потом: мы же договорились! Он возьмет деньги и уйдет. Так что я никуда не пойду!
– Да не уйдет он!
– Это еще почему?
– Аркадий, ты как ребенок! Подумай своей головой! Он заявился в твой дом. Ты его видел. А разве так было задумано? Мало того: ты всем рассказал, что нанял киллера! И что он здесь, в доме! Неужели он оставит в живых хоть одного свидетеля?
– А как же Гарик?
– Гарик – его работодатель, – жестко сказала Ульяна Федоровна.
– И что же нам делать? – Каша наконец прозрел.
– Бежать!
– Куда?
– Спрячемся в доме.
– Он нас найдет!
– Не сразу.
– А какая разница, сразу умереть или через час?
– Аркадий! Шутки кончились!
– Да я и не шучу. Спрятаться – плохая идея. Всю жизнь, что ли, теперь прятаться?
– Идиот! Позвони в полицию!
– Ах, да… – Аркадий Павлович схватился за телефон.
– Времени нет. Бежим. Надо взять оружие.
– Какое оружие?
– Да все, какое есть! Из гостиной!
Ульяна Федоровна, переваливаясь, как утка, выбежала в холл. Телятин засеменил следом. Он не мог не признать, что жена права. Если они с непрошеным гостем обо всем договорились, зачем было отключать домашний телефон? Похоже, что его кинули. Аркадий Павлович засопел от обиды.
Ситникова он сразу посчитал человеком недалеким, второй, то ли мент, то ли и в самом деле киллер, похитрее. Он вовсе не прочь был договориться, это Телятин сразу почувствовал. Так в чем же дело? Что пошло не так? Но жена права: надо бежать. Спрятаться. Тянуть время.
Он торопливо вышел в холл. Ульяна Федоровна напряженно прислушивалась, сжимая в руке ключ от гостиной.
– Разговаривают, – одними губами сказала она. – Бежим.
– А оружие? – Муж глазами указал на запертую дверь. – Надо взять.
– Не успеем. Они нас там застукают и…
– Они?
– Я тебе потом объясню, – Ульяна Федоровна схватила его за руку и потянула наверх.
На втором этаже она, задыхаясь, сказала:
– Набирай номер.
– Какой номер?
– В полицию звони! Скажи, что нас убивают! Да не стой ты столбом! Идем!
– Куда?
– На чердак.
– Почему?
Ульяна Федоровна не ответила. Муж тащился за ней, на ходу тыкая дрожащим пальцем в панель мобильного телефона. Слава богу, не спросил, как звонить с мобильного в полицию! Все нужные цифры Аркашенька знает. С цифрами у него порядок. Хоть какая-то польза.
– Лика, погоди! – взмолился муж. – Я задыхаюсь!
Она остановилась. С самой градом лил пот, сердце бешено стучало. Не в ее возрасте и не с такой комплекцией носиться сломя голову по крутым лестницам. Надо отдышаться.
– Але? Это полиция? Говорит Аркадий Павлович Телятин. Вам сегодня звонила моя жена. Да. Коттеджный поселок по Рижскому шоссе. Да… Верно… Помогите! Нас убивают! Кто убивает? – Аркадий Павлович вопросительно посмотрел на жену.
– Нанятый тобой киллер, – мстительно прошипела она.
– Нанятый мною… Грабители ворвались в дом! – сообразил Телятин. – Охрана на въезде в поселок перепилась! Помогите, иначе они нас тут всех перестреляют! Ждем!
– Все! Заканчивай разговор! – Ульяна Федоровна схватила его за руку и потащила к лестнице на чердак.
– Ой, задыхаюсь… – ныл муж.
– Тихо ты! Они нас уже хватились!
– Лика, погоди…
– Некогда годить.
Она чуть ли не силой втащила Кашу на чердак. Тот, задыхаясь, обливался потом, живот колыхался, как студень, нависая над врезавшимся в него поясом домашних вельветовых брюк. Ульяна Федоровна с презрением посмотрела на мужа. Пиджак расстегнут, лицо красное, подбородок дрожит. Небось давление под двести! По лестнице не может подняться! Жениться он собрался! На модели! Кристина хоть и вышла в тираж, но все еще выглядела как модель, с фигурой частью от бога, частью от пластического хирурга, и оба постарались на славу. И этот… это… Уж и не знаешь, как его назвать… Рядом с ней клоун!
– Что ты так смотришь? – проскулил Каша.
– Сядь. Отдохни.
– Я все равно не понимаю…
– Что ты не понимаешь?
– Почему мы не спустились вниз?
– Потому что…
Ульяна Федоровна энергично принялась двигать мебель. Сюда, на чердак, сносили всякое старье. То есть в представлении мужа это было старье, а девяносто процентов людей в стране спали бы на такой мебели, ели-пили на ней, смотрели телевизор да радовались. И не столько картинке на экране, сколько удобным стульям и мягким диванам. Но Каша торговец мебелью. Хоть и говорят, сапожник без сапог, но это о плохом сапожнике. Хороший сначала все пробует на себе. Завелась в каталоге какая новинка – сюда ее! В дом! Опробовать! Осмотреть! Облапать! Задом своим изъерзать!
Поэтому весь чердак отдан под хранение вышедших из моды или не угодивших хозяину изделий мебельной промышленности, в основном зарубежной. Одна из комнат, та самая, окошко которой снаружи похоже на скворечник, запирается изнутри на ключ. Здесь в коробках лежат старые письма, фотоальбомы, флаконы из-под духов, которые давно уже не выпускают, потерявшая вид бижутерия, в общем, дорогие сердцу безделушки, которые ни к чему не пригодны, а выбросить жалко. У каждого есть такие, но не каждому есть где их хранить. Дом Телятиных был огромен, и место нашлось всему.
Недоделки заканчивались на уровне второго этажа, третьего, по сути, и не было. Был склад ненужных вещей.
В эту захламленную полутемную комнату Ульяна Федоровна иногда приходила поплакать. Для того у нее имелся ключ. Чтобы домработница, любопытная, как вся прислуга, не мешала. Сколько уж раз бывало: ой, Ульяна Федоровна, вы здесь? А я и не знала! Все ты знала. Специально пришла, чтобы в рейсовом автобусе по дороге домой посплетничать с соседской прислугой:
– А моя-то, моя!
– Что, плохо живут?
– Еще как плохо!
– А мои и вовсе как кошка с собакой!
– Вот оно, богатство! Не приносит людям счастья!
– Потому что ворованное!
Все это Ульяна Федоровна знала, хотя и не подслушивала разговоры домработницы по своему домашнему телефону. Прислуга любит поживиться за счет хозяев. Звонки с мобильного денег стоят, поэтому иногородним родственникам Екатерина Ивановна звонила с домашнего аппарата хозяев. Однажды даже пришел счет за переговоры с Турцией, куда улетел отдыхать по горящей путевке ее любимый племянник. И не Ульяна Федоровна затеяла разборки, а жадный Каша, который лично проверял все счета.
Люди одного круга мыслят одинаково. Разговоры прислуги подслушивала соседка, она обсуждала это со своими товарками точно так же, как прислуга обсуждала ее:
– А моя-то опять ушла домой с полной сумкой!
– А моя помаду стащила. От «Шанель». И полфлакона духов. А я ей на день рождения точь-в-точь такой подарила!
– Ведь мы ей столько платим!
– И все равно воруют!
– Потому что у них такой менталитет!
Домработница слова «менталитет» не употребляла, вот и вся разница.
От сплетен Ульяна Федоровна спасалась на чердаке. Хотя и это не помогало. Соседи и прислуга все равно косились, ища на ее лице следы недавних слез. Ее отношения с мужем все обсуждали и считали плохими, раз у них нет детей. На чердаке Ульяна Федоровна спасалась сейчас уже от последствий этих плохих отношений. Отобрав годную для баррикады мебель, она сильно запыхалась и устала. А Каша все стоял столбом, и единственный предмет, который его интересовал, это мобильный телефон.
– Торгаш, – сказала Телятина вслух. В ее голосе звучало презрение.
– Да, я торгую мебелью, – с обидой засопел Каша. – И не вижу в этом ничего предосудительного.
– Помоги мне заставить дверь своим добром! – приказала она.
Каша без энтузиазма, но подчинился. Вдвоем они понесли к двери стол.
– Тихо! – велела вдруг Ульяна Федоровна и замерла, нависнув каменной глыбой над почти новеньким чудом из красного дерева. Лишь полировка в двух местах поцарапана.
– Ты мне ничего не объяснила… – заныл Каша.
– А если они подожгут дом? – шепотом сказала Ульяна Федоровна, делая страшные глаза, чтобы до него дошло.