Считалось, что быть верным сыном Родины и хорошо (или даже нейтрально) относиться к Штатам невозможно. Потому и написать, и прочитать о них просто так, было неясно как. Хоть американские достижения не отрицали (часто замалчивая), но разъясняли: они добыты кровью и потом несчастных трудящихся, их сводят на нет инфляция, безработица, расизм, рост цен и налогов. А кроме того, Америка – наш идейный враг и потенциальный военный противник.
А у Аксенова Америка – не опасная. Не враждебная Америка. Как минимум. За этой объективностью угадывалась симпатия и даже любовь.
Ясно, что идеологическому и вооруженному отрядам КПСС – агитпропу и КГБ – манера непредвзятого путешественника, прибывшего в Штаты для чтения лекций и попутного описания чудес и курьезов жизни, была глубоко чужда. Впрочем, особых трудностей с изданием очерка не было. Похоже, снова сыграла роль «разрядка». Возможно, архитекторы мирного сосуществования, временно обретшие влияние в Кремле, сочли очерк полезным сигналом Западу: внимание, смотрите, сколь идейно нейтральные сочинения о вас мы публикуем нонеча. Не то давеча. А быть может, то был ответный ход: тогда и «Голос Америки» избегал резкостей в адрес СССР[100].
«Разрядка»…
9
Зная, что другого шанса может не быть, Аксенов использовал визит по полной. И лекции почитал в Калифорнии. И Нью-Йорк навестил с его киношно-литературной тусовкой. Она пришлась по душе – легкая, прикольная, нестандартная, «неквадратная»: unsquare & groovy[101]. Наверное, были и встречи в мире солидных издательств. И было б странно, если б там Аксенов не обсуждал судьбу «Ожога». Ведь не лежать же роману его жизни в столе, пока «лет через сто» его напечатают дома. Так что мешает допустить, что издание в США на английском и русском языке обсуждалось уже тогда?
Погостил он и в городке Анн-Арбор (штат Мичиган), где кроме университета, уютных баров, книжных лавок, студентов и енотов имелось еще и свободное издательство «Ардис», печатавшее книги на русском языке.
Его учредили супруги Карл и Элендэя Проффер. Прямо в своем доме. Где, как считает Анатолий Гладилин, поместилась бы вся российская литературная эмиграция, обретающаяся в Париже. В доме этом что ни день – то новый гость. Американские слависты, русские поэты, советские беглецы… Само собой, Аксенов – знаменитость проездом из Москвы в Москву через Лос-Анджелес, Нью-Йорк и Анн-Арбор – сразу почувствовал себя в своей тарелке.
Как и в Союзе, местом сбора была кухня. Дым там стоял коромыслом. Карл и Элендэя порой и не знали, сколько народу гостит. Ночь – сидят пятеро: решают мировые проблемы. Полдень – восемь: спорят о судьбах России. К вечеру – вообще толпа: трендят о бабах.
Нельзя исключать, что и с Профферами обсуждали возможности выпуска «Ожога». И если так и есть, то они были только рады предложить Аксенову «Ардис» в качестве издательства.
Деловые разговоры с русскими были им по душе, а их диспуты хозяев особо не занимали. Они были заняты. В подвалах бывшего загородного клуба шла работа. Гудели типографские машины. Печатались книги. С каждым днем типографская техника становилась всё электронней и дешевле. Тиражи росли. Как и число покупателей. Эмигранты, которым по договоренности Леонида Брежнева с Ричардом Никсоном стало легче выехать в Израиль, вместо фронтовой страны во множестве ехали в Штаты. Прибывали и другие эмигранты – политические. Параллельно с внешней «разрядкой» шла внутренняя «зачистка», и часто, выбирая между Дальним Востоком и «Диким Западом», люди выбирали последний. Если, конечно, выбор был.
Они-то и становились читателями «Ардиса». И авторами изданных там новых книг.
Аксенову предстояло войти в их число.
Глава 3 Рандеву
1
70-е. Аксенов успешно строит сразу два своих образа: зрелого (противоречивого, но советского) писателя и жутко талантливого и крутого мачо. Первый был адресован советской власти, литературному начальству, критикам и коллегам-врагам. Второй – коллегам-друзьям, милым дамам, иностранным интеллектуалам, писателям и издателям.
Короче, потрудиться пришлось.
Ведь личный бренд не создашь только отпустив красивые усы и кудри, элегантно одеваясь, являясь в свете и умея быть в центре внимания. Главный стройматериал такого бренда – текст.
«Любовь к электричеству», «Мой дедушка – памятник», «Сундучок, в котором что-то стучит» вышли большими тиражами и покупались.
Работал Аксенов и в приключенческом молодежном кино.
30 декабря 1973-го на экраны вышел «Мраморный дом» – фильм, снятый по его сценарию Борисом Григорьевым в Ялтинском филиале Киностудии им. Горького. Конец войны. Юные романтики Мастер Пит и Герцог Гиз – то есть Петька и Ильгиз – ясное дело, ищут клад. А находят тайный склад сахара, обуви и медикаментов. Конечно, краденых! Охотились в подвале бывшего барского дома за золотом пиратов, а нашли схрон бандитов. Находка грозила им не игровой – настоящей гибелью. Но Мастер Пит с Герцогом Гизом на то и верные друзья, чтоб не теряться в сложных ситуациях. И они побеждают. А помогают им в этом добрые люди.
В 1975-м по его сценарию Исаак Магитон снимает «Центрового из поднебесья» – фильм о любви. Там огромный баскетболист (рост два метра восемь сантиметров) из команды «Студент» влюбляется в солистку группы «Приключения»[102] Нину Челнокову. Он прекрасно играет и подает надежды, а она чудно поет песни Александра Зацепина голосом Аллы Пугачевой. Парень, собственно, и приходит в команду, чтоб ездить по стране, поспевая за гастролирующей любимой. Ему помогает тренер-легенда Самсон Грозняк – стратег и артист оранжевого мяча. Самсон верит в пользу тренировки, но считает ключом к победе воображение и вдохновение. А вдохновение – удел героя. Таков в фильме Юра Кулич-Куликовский – центровой, в одиночку бьющийся с соперником, судьбой и собой. Не метафора ли это его создателя – Аксенова, ощущавшего одиночество перед чистым листом, властью, миллионами зрителей и всей вселенной?
Лента большого успеха не имеет. Впрочем, судя по всему, Аксенов переживает это довольно легко. Похоже, в это время его больше занимает другой кинопроект – сценарий фильма о первых российских пилотах. Помните историю с повестью об отважных летунах, о которой упоминает автор в «Сундучке»? Видимо, в то самое время, когда «Центровой» вышел на экраны, Аксенов уже вовсю писал сценарий мюзикла «Пока безумствует мечта».
2
Аксенова вдохновляли романтики. И среди них – его тезка пилот-футурист Василий Каменский, летевший в будущее в самом прямом смысле – на «этажерках» начала XX века, и Владимир Татлин, грезивший о метафизическом прорыве в небесный океан. А вместе с ними – десятки, а вскоре и сотни бесстрашных русских авиаторов, лихих модников в белых шарфах.
Повесть о небе не состоялась. Почему – Бог весть. Но сложился сценарий, а за ним и кино – потешный мюзикл «Пока безумствует мечта», снятый в 1978 году Юрием Горковенко.
Юноша бледный со взором горящим Юра Отверткин (Николай Караченцов), бредящий небом, читает девицам авантюрные рассказы об авиаторах. Он рвется из родного Царево-Кокшайска в Петербург, в блистающее небо и блестящее общество. А все вокруг гомонят: «брому ему, ах брому». Под присмотром местного батюшки он таки едет в столицу, где за изрядную часть скромной суммы, выданной отцом, тут же покупает костюм авиатора – краги, бриджи и кожаную куртку со многими застежками-«молниями». Белый шарф – после.
Над ним трунят циничные питерские мастеровые: де, вот так ряженый, «типичный авочка» (так в фильме именуют щеголей, подражающих пилотам). Юра решает, что это из-за его детски-кучерявой блондинистости, и идет к парикмахеру, коему агенты охранки оставили фото видного бомбиста – крутого мачо с буйной шевелюрой. Ну, на случай, ежели заглянет побриться-причесаться. А тот засунул его за раму зеркала, чтоб был на виду.
– Как будем стричься? – вопрошает стилист.
– Вот так! – недолго думая, отвечает Юра, тыча пальцем в то самое фото.
Из цирюльни он выходит другим человеком: усатым жгучим брюнетом. Он осваивает тайну пронзительного взгляда и немедля направляется в аэроклуб «Икар» – показать себя и посмотреть самолеты. А там, будучи спрошен, кто таков, выдает себя за всемирно известного пилота Ивана Пирамиду. Околоавиационные дамы рушатся в обмороки и зовут его на танго. Тут его «чикают» агенты охранки – воины тайной войны под началом Владимира Басова и, чтобы либо схватить, либо взять мертвым, подбивают на дуэль с любимцем публики и всем известным пилотом Брутенем. Вместо дуэли, однако, выходит дружба. Полагая, что знает об аэро всё, Юра (он же Иван Пирамида) вступает в спор с другом о чем-то важном и авиационном. А тот по-дружески и говорит: покажи нам, как делать эту фигуру – возьми мой «Фарман».
Дева-летчица, в которую он, кажется, влюблен – Лидия (Любовь Реймер), повязывает ему свой потрясающий белый шарф. Всё. Пути назад нет. Самолеты сожжены. Небо – или смерть!
Назвался груздем – лезь в кокпит: Юре предстоит показательный полет. А он-то не только ни разу сам не летал, но и пассажиром-то не был. Что делать, мама? Краги и кожанка – это одно, просто красивая одежда, а в небо взлететь – не сходить в кино. Неужто – каюк? Прощайте, надежды? Но делать нечего, в полузабытьи Юра за рычагами утлой машинки мыслит: «Где я – на этом или уже на том свете? Где руль высоты? Где газ? Где руль поворота? Может, драпануть?»…
Но он прочел бездну книжек про пилотов и правда знал о полетах всё. Вспомнив это, он находит руль высоты и взмывает ввысь, закладывает головокружительный вираж, поражая фанатов прогресса. Те неистово рукоплещут… Вот – мгновение – он наверху! Но – стремительно падает вниз. Некое важное отверстие в фюзеляже случайно заткнуто пробкой от шампанского. Юра вспоминает рассказ, когда-то читанный о подобном небесном куршлюзе, отважно покидает кабину, добравшись до пробки, выдергивает ее и возвращается за руль высоты.
Триумф. Его носят на руках. Осыпают цветами и деньгами. Лидия глядит на него… О!..
И… Впрочем, нет нужды пересказывать сюжет. Но пометим: разоблачение приносит Юрию не позор, но славу. Позор же переживают агенты «тайной войны» (что за странное и знакомое выражение?), боящиеся авиации, ибо «где чертежи, там и бомбы!». А Ивана Пирамиду ждет новый полет – в Москву! На сверхбиплане «Киевъ-Градъ», о коем гады говорят, что он – «троянский конь российской индустрии», а он меж тем – надежда юная России. Самолет взмывает в воздух, а любимая шепчет вслед: «Ты, главное, долети, Юрочка!» Что там еще будет… А он – поднимаясь в небесную высь, шепчет: «Спокойствие! Впереди вся жизнь!»
Море песен, плясок, прибауток. И шутки над КГБ. Ведь «тайная война» – термин из тогдашнего лексикона этого ведомства. А комические аналоги сотрудников советской тайной полиции – по Аксенову (вспомним «Любовь к электричеству») – это агенты охранки и есть.
В остальном же – Джек Лондон, деньги, любовь, страсть…
Фильм был готов. И как говорят знатоки, обречен на успех. В нем играли: Олег Анофриев, Владимир Басов, Михаил Боярский, Ролан Быков, Эммануил Виторган, Николай Караченцов… Бурный, шумный, музыкальный, талантливый и совсем не советский, он мог стать популярным, если бы… Если бы его не изъяли. В связи с тем, что отношения Василия Павловича с художественной бюрократией и советской властью испортились. И вовсе не из-за подтруниваний над героями тайной войны. А по более весомым причинам.
И хотя формироваться эти причины начинают задолго до конца семидесятых, где-то с середины этого десятилетия конфликт между Аксеновым и всем советским становится всё более динамичным и наконец входит в жесткую фазу, самое прямое участие в которой принимают лубянские герои тайной войны. Что же стряслось в середине 70-х.
3
К Аксенову пришли. Из КГБ.
Зачем? Почему? Ведь прежде им занималась критика? Литературное начальство… А тут – герои тайной войны.
Свет на ситуацию пролил полковник госбезопасности Ярослав Васильевич Карпович. В 29-м номере журнала «Огонек» за 15 июля 1989 года в статье «Стыдно молчать» публично высказался сотрудник, лично проводивший операцию спецслужбы по роману «Ожог». Статья вышла в рубрике «Прошу слова» и наделала шуму. Все, кто ничего об этом не знал, были потрясены, как, впрочем, и те, кто читал иносказательную историю об «Ожоге» в книгах писателя. Ну как же, видный сотрудник тайной полиции писал: «…Я познакомился с писателем Василием Аксеновым, написавшим… резкий и талантливый роман "Ожог". С разрешения начальства я встретился с Аксеновым и долго с ним разговаривал. <…> Мне удался разговор с Аксеновым, и он пообещал не распространять рукопись романа "Ожог". Издавать роман он пока тоже не собирался.
Состоялось джентльменское соглашение… Я был доволен. Начальство – тоже».
Получить доступ к документам по этой теме не удалось. Как и увидеть г-на Карповича. А значит – проверить: верны ли сведения, приведенные им в «Огоньке». Зато можно сопоставить написанное полковником с тем, что сообщает писатель. Он делает это в книге «Американская кириллица», в романе «Скажи изюм» и в «Таинственной страсти». Видимо, этот эпизод беспокоил Аксенова. Похоже, он видел в нем поворотный момент своей судьбы или старт этого момента.
Цитаты.
«Американская кириллица»: «…Я закончил свой главный крамольный роман "Ожог". Сделал 4 экземпляра на пишмашинке и дал читать нескольким ближайшим друзьям. По прочтении собрались, и один из друзей сказал: "Эта штука, старик, не слабее "Фауста" Гёте, а потому надо ее либо закапывать, либо засылать за бугор"».
И действительно, как станет ясно позднее, Аксенов размышлял о передаче своей главной на тот момент книги за рубеж.
«Скажи изюм». Гость из «конторы» говорит: «Если "Щепки"[103] появятся на Западе, у вас будет только две альтернативы… Или покаяться… Либо… отправляться туда, где издаетесь… Откровенно говоря, нам бы не хотелось, чтобы советское искусство теряло такого профессионала… Вас ведь и у нас любят…» И в ответ на раздраженную тираду главного героя «Изюма» Андрея Огородникова, что, мол, он о «Щепках» и думать забыл, звучит вопрос: «Можно ли так понять, что вы не собираетесь печатать "Щепки" на Западе?»
– Да и не собирался никогда, – буркнул Огородников.
«Вру или не вру?» Самому непонятно.
– Важнейшее решение вы сейчас принимаете… Отказ от публикации "Щепок", безусловно, будет означать, что вы остаетесь в рядах сов… Ну, словом, в рядах отечественного искусства. Если по-джентльменски заключаем договор… то и от нашей организации хлопот у вас тоже не будет. <…> Итак, лады?
– Ну, если угодно, лады».
«Таинственная страсть». Снова гость: «…Мы прочли ваш роман "Вкус огня"[104].
– …Никто не читал, а вы прочли. Как это так получается, товарищи офицеры?
– Вы профессионал своего дела, а мы профессионалы нашего дела. Книга у нас. Мы ее прочли. Это сильный роман. К сожалению, не только сильный, но и… в прямом смысле антисоветский. Нам известно, что наши коллеги из Лэнгли (штат Вирджиния) делают ставку на ваш роман. Если он выйдет в свет, они постараются раздуть шумиху под стать "Архипелагу ГУЛАГ"… Если это произойдет, то нам придется с вами попрощаться.<…>
– …Я согласен с оценками романа "Вкус огня", за исключением одной. Да, роман получился сильный… но отнюдь не антисоветский. Роман вообще не может быть антисоветским по определению. <…> Я опасался подпасть под такую классификацию и потому вообще воздерживался от мысли о его возможной публикации…
– На Западе? – уточнил генерал.
– Ну не на Востоке же!..
– У нас… всё можно опубликовать – теоретически, а практически время еще не пришло. Согласны? Давайте так: вы зарекаетесь печатать "Вкус огня", а мы обещаем ни на йоту не вмешиваться в ваши дела… не чинить вам никаких препятствий ни в публикациях, ни в экранизациях, ни в путешествиях.
Скрепляем рукопожатием. Всё-таки пожал».
Издание книги в Союзе было невозможно. Уж больно по-разному видели власть и автор искусство и политику. Аксенов считал, что художественное произведение в принципе не может быть антисоветским (см. цитату из «Страсти»). Власть же полагала, что антисоветским может быть всё: волосы, ботинки, ну, и, конечно, произведения. Она ощущала присутствие в большом искусстве метафизического. И это ее пугало. Ибо контролировать плоть она научилась неплохо, а вот метафизика осталась вне ее ведения. А в тоталитарном обществе, коли находится что-то неподвластное власти, места ему там нет. Ведь его принцип: всё – мое; что не мое – врага.
Аксенов не считал себя и не был политическим противником власти. Он полагал свою деятельность (в том числе и подписание писем в защиту репрессируемых, и общение с диссидентами) гуманитарной, связанной с этикой, а не с идеологией. Власть же держалась иного мнения. Сама разница в их взглядах таила в себе конфликт. И вот он стал неизбежен.
4
«Ожог» ушел за рубеж.
Как, когда – мне неизвестно.
Операция передачи на Запад романа описана во 2-й части «Русской кириллицы», но полагаться на точность описания сложно. Ведь это Аксенов… А он всё путает: людей, даты, имена, времена… Короче, эта таинственная история увлекательно описана здесь[105]…
И вот «Ожог» («Щепки», «Вкус огня») попал туда, где мог увидеть свет. Конфликт состоялся. Вот как говорит о нем Карпович (то есть с Аксеновым говорили не генералы, а он – полковник: «Я рассуждал таким образом: за рубежом пока не выйдет талантливая книга, компрометирующая нашу действительность, а я ничем не погрешил против творческой свободы хорошего писателя. При этом надеялся, что наступят другие времена». Курсив мой – Д.П – он здесь нужен потому, что эти слова из статьи 1989 года созвучны словам из романа "Скажи изюм" 1980–1983 годов, который Ярослав Карпович мог читать. Вот что там, убеждая героя, твердит генерал: "…Выдающееся произведение искусства… и давайте не будем его… хоронить. Будем ждать".