Странно, но в эту минуту я еще не осознала серьезности происшедшего. Мне только вспомнились слова отца: «Если бы ты знала, Полина, как часто потерпевшие говорят: «Ну почему я не поверил внутреннему голосу и не ушел?! Ведь он («он»— это преступник, понимаешь, Полина?) мне сразу не понравился! Запомни, дочь, если тебе в самую первую секунду что-то не понравилось в человеке, лучше отойди от него...» И вот я, тертый калач, дочь мента, и не какого-нибудь там участкового, а самого настоящего опера, сижу в машине, завернутая в грязную тряпку. А ведь это классический прием похитителей — подъехать на машине с залепленными грязью номерами и спросить у жертвы дорогу. Пока жертва собирается с мыслями, сообщник заталкивает ее в салон. Стыдно, Полина!
Машина проехала минут десять и остановилась. У меня мелькнула надежда, что сейчас мне скажут: «Мы пошутили, ты свободна», но этого не произошло. Хлопнула дверца, тихий голос произнес «Давай не рыпайся», и меня вытащили наружу. Кто-то подхватил меня сзади и понес, как поросенка в мешке. Я не сопротивлялась, было очень страшно. Когда меня поставили на землю, я ощутила странный толчок снизу. Толчок повторился: «Это катер или лодка», — догадалась я. Загремели цепи, толчки усилились. Я слышала, как тихо переговариваются между собой похитители, но слов разобрать не могла. Меня опять куда-то впихнули — видимо, в каюту. Зашумел мотор, качка усилилась — мы тронулись с места.
Я сидела на жестком полу, куда меня «любезно» посадили похитители, и пыталась сосредоточиться. Страх накатывал постепенно, одна волна за другой, все сильнее и сильнее. Первое, о чем я подумала: все происходящее как-то связано с отцом. Если так, то они плохо знают моего неугомонного мента. Уже вечером он будет здесь. А кстати, где буду я? Меня везут по морю — но не в Турцию же? Наверняка вдоль берега, значит, или в сторону Сочи или к Геленджику. Нужно попытаться засечь время движения. Жаль, у меня слабо развито чувство времени. Когда я волнуюсь, минуты кажутся вечностью, в перерыве между «тик» и «так» старых настенных часов могу вспомнить всю жизнь. А вовремя экзаменов, наоборот, четыре часа проносятся как четыре минуты.
Мой отец прилетит, это точно. Пойдет в школу, поговорит с Надькой, узнает о Семене, захочет встретиться с ним. И в этот самый миг меня резануло по сердцу: «А вдруг я больше никогда не увижу Семена?» Теперь мне стало страшно по-настоящему, будто окатило холодной волной, руки задрожали мелкой дрожью.
Но вскоре волна отхлынула. Все так же шумел мотор, тихо переговаривались между собой преступники, легонько качалось на воде наше плавучее средство. Мои мысли перестали путаться, в голове стало очень ясно, и я отчетливо поняла: в этой ситуации нельзя безвольно ждать помощи от отца. Кое-что зависит и от меня. Я решила трезво оценить обстановку. Да, их как минимум двое, а я одна. Но наверняка у меня есть свои преимущества. Вот только какие? Они сильнее, их больше, у них катер и, может быть, оружие, а я... Я валяюсь у них под ногами бесформенным кулем. Я представила себя со стороны: серый мешок на полу, из которого торчат тонкие ножки в витых босоножках, — жалкое зрелище!
И тут меня осенило: они ведь сейчас вряд ли думают о том, что это существо в мешке — дочь мента, которая, можно сказать, выросла под разговоры о похищениях и заложниках. Это мой плюс. А еще я в последнее время научилась неплохо притворяться, врать, при необходимости, наверное, смогу упасть в обморок или отчаянно зарыдать. Уже неплохо, — приободрилась я. И с этой минуты решила очень внимательно прислушиваться к разговорам моих похитителей, а также к любым другим звукам, которые слышу, чтобы ориентироваться в ситуации и, если представится возможность, обернуть ее себе на пользу. Мужики меж тем почувствовали себя спокойнее и заговорили громче. Я отметила, что один из них повторяет «екть» на каждом шагу. То и дело слышалось: «Аккуратнее, екть!», «Дай зажигалку, екть, курить охота», «Не понял, екть!» и так далее. У второго был какой-то зудящий голос. Слов я почти не разбирала, но интонация была мерзкая, будто он недоволен всем на свете. «Екть» нравился мне больше (если такое возможно сказать о человеке, который тебя похитил), он казался более позитивным. Еще один, как я поняла, находился на палубе. Он только раз рявкнул оттуда: «Подходим!» И катер тут же сбавил ход. Я поняла, что высаживаемся мы в безлюдном месте, потому что никто и не подумал связать меня или предупредить, чтобы не смела кричать. Поэтому я не кричала и не вырывалась.
— Посмотри, она там в сознании, екть?
— Не, притихла просто, видать, в шоке пока, — прозудел, слегка приоткрыв мешок, второй.
— Давай на выход, мадемуазель Полина, — радостно пригласил меня Екть, будто речь шла об увеселительной прогулке. Я покорно поднялась и пошла, отметив про себя, что моя версия о связи похищения с отцом подтверждается — они меня знают.
Я шла по скрипящей гальке минут пять, все время в гору. Это явно был частный дом у моря. Меня втолкнули внутрь, заставили подняться по лестнице на второй этаж и ввели в какое-то помещение.
— Сними с нее мешок, екть!
С меня стянули тряпку, и я увидела перед собой длинную узкоглазую небритую физиономию — это был тот самый парень, который прятался на заднем сиденье «девятки» и втащил меня в салон. Ектя я разглядеть не успела, но за рулем сидел точно не он. Тот был тощий, с блеклыми серыми глазами на сером лице, а этот, насколько я успела заметить, довольно плотный, загорелый, а глаза у него карие. Впрочем, долго рассматривать мне не пришлось, оба похитителя тут же удалились.
— Отдыхай, мадемуазель Полина, — сказал на прощание Екть, и я услышала, как поворачивается ключ в замке.
Я прошлась по комнатке. Три шага в одну сторону, четыре — в другую. Обои на стенах изодраны полосами — будто котенок упражнялся в заточке когтей. Покрытый коричневым линолеумом пол прожжен в нескольких местах. Единственное окно зарешечено и закрыто снаружи ставнями, так что прекрасным видом цветущего сада насладиться не получится. Летом, наверное, эту клетушку сдают рублей за пятьдесят в сутки, вряд ли кроме кровати здесь поместится что-то еще. Но для меня не поставили и кровати, из «предметов роскоши» — только серый мешок на полу, тот самый, который скрывал меня от нескромных взглядов в течение всего путешествия.
Я подошла к двери и увидела в ее нижнем углу дыру размером с двухрублевую монету. Приложив к ней ухо, я стала слушать. Внизу копошились похитители. Там, похоже, были кухня и комната — периодически мужчины перекрикивались довольно громко и, судя по топоту ног, ходили из одного помещения в другое.
Узкоглазый говорил неразборчиво, речь сливалась у него в одно сплошное жужжание. Отчетливо он выговаривал слова, только когда ругался. А ругался Зудящий на какого-то Петро, который то ли денег им не доплатил, то ли чего другого недодал. То и дело слышалось: «З-з-з-з... Петро, гад, еще говорит мне: «Какие, мол, основания у тебя в моих словах сомневаться? Разве, мол, я тебя когда подставил?» З-з-з... Тварь!»
— Заткнись, екть, — вдруг прервал его Екть и ответил на телефонный звонок: — Да. Нет. Она в шоке, похоже, но говорить может. Нет, пальцем не тронули, все гладко прошло. Да, хорошо, сейчас. — Я услышала приближающиеся шаги и отпрянула от двери.
Скрипнул замок, дверь открылась. На пороге стоял Екть с мобильным телефоном в руке. Некоторое время он присматривался ко мне — я ответила ему вполне бессмысленным взглядом. Надо сказать, это моя коронная фишка, такой взгляд совершенно сбивает с толку маму, когда она хочет задать мне какой-нибудь «этакий» вопрос. Мама теряется, начинает допытываться, как я себя чувствую, и напрочь забывает, о чем хотела спросить.
— Мадемуазель Полина, бу-дешьго-во-рить с па-пой? — плотный розовощекий Екть произнес фразу чуть ли не по слогам, видимо, уверенный, что я от происшедшего лишилась рассудка.
— Бу-ду, — в тон ему ответила я, и здоровяк начал набирать номер.
— Да? — Голос у папы был одновременно встревоженным и грозным. Как же у меня забилось сердце от звуков родного голоса!
— Папа, это я!
— Полина, с тобой все в порядке?
— Да.
Видимо, он взял себя в руки и более спокойно сказал:
— Не волнуйся, я выполню все требования этих... людей.
— Да, папа, я знаю, что все будет в порядке! — только и успела крикнуть я, как Екть вырвал у меня телефон.
— Конец связи, — объявил он и нажал на «отбой». — Молодец, хорошо поговорила, — похвалил он меня, — заслужила хороший обед, екть...
— М-м... Мне бы лучше в туалет,— жалобно попросила я.
— Ладно, это тоже заслужила, часто только не просись, — еще шире заулыбался шутник, поднимая с пола мой «мешок», — только давай принарядимся на выход, — и он накинул на меня тряпку.
— Аккуратнее переставляй ножки, мадемуазель Полина, — веселился Екть, помогая мне спуститься с лестницы. Он вывел меня в сад и сопроводил до цели. Затем галантно распахнул дверь, и мне в нос ударил запах отхожего места.
— Аккуратнее переставляй ножки, мадемуазель Полина, — веселился Екть, помогая мне спуститься с лестницы. Он вывел меня в сад и сопроводил до цели. Затем галантно распахнул дверь, и мне в нос ударил запах отхожего места.
— Дяденька, я в дырку боюсь провалиться, — придурковато заныла я, — снимите мешок с головы...
— Екть, — раздраженно крякнул мой тюремщик, и через несколько секунд я увидела свет.
Перед тем как он втолкнул меня в покосившийся уличный туалет, я успела бросить беглый взгляд на дом, ставший моей тюрьмой. Двухэтажное серое строение окружали кусты и деревья. Забор вокруг был самый что ни на есть декоративный — тонкие досочки высотой не более метра. Но это не имело значения. Сразу за забором начиналась гора, и не было видно ни домов, ни дороги. С одной стороны — море, с другой — гора. Если мне даже удастся убежать, меня успеют изловить до того, как я доберусь до ближайшего населенного пункта. Если, конечно, не захвачу катер.
Вернувшись в дом, я продолжила «прослушку». Екть и Зудящий кашеварили на кухне и горячо обсуждали преимущества «Лексуса» перед «БМВ». Затем Ектю опять позвонили, и после краткого разговора он сообщил Зудящему:
— Задержимся тут, екть. Только что говорили с ментярой, он бы и рад сегодня, но там какой-то гусь должен подтвердить перевод, без этого ничего не получится. Екть! — резюмировал он.
«Папа все еще в Москве!» — с ужасом подумала я. Я не могла в это поверить — он миллион раз говорил: даже выполнив все требования похитителей, нельзя быть уверенным в том, что похищенный останется жив. Я не сомневалась, что отец попытается найти меня. А он, оказывается, сидит себе в Москве и пальцем о палец не ударяет ради спасения дочери!
Неожиданно заскрипел замок — я едва успела отскочить от двери. С подносом в руках в комнату зашел Зудящий.
— Кушать подано, — сказал он, оглядываясь в поисках, куда бы поставить еду. Не найдя ничего, он нагнулся и опустил поднос на пол. В этот момент мужик так откровенно посмотрел на мои ноги, что я похолодела. Взгляд узких глаз затем переместился на мою грудь, потом на лицо. Он явно не торопился уходить.
— Придется тебе здесь переночевать, — сообщил он и осклабился: — Ничего, мы парни хорошие, справные…
Я «надела» на лицо фирменное бессмысленное выражение, но это не сработало. Зудящий продолжал рассматривать меня — с головы до ног и обратно. От его тяжелого взгляда у меня все сжалось внутри. Заскрипели ступени, в комнату заглянут Екть.
— Опять?— укоризненно сказал он Зудящему. — Давай вниз, маньяк, екть, сексуальный!
Зудящий неохотно вышел, и я вздохнула с облегчением.
Но как оказалось, расслабилась я рано. Через некоторое время разговор между похитителями возобновился, и я снова прильнула к дырке. Беседовали они горячо, причем я прямо-таки не узнавала Зудящего — он так возбудился, что говорил отчетливо и внятно! Кажется, речь шла обо мне.
— Ну тебе какая разница? — приставал к Ектю Зудящий. — Что изменится, если я с ней развлекусь немного? Я ей понравился, по глазам вижу…
У меня внутри все похолодело.
— Были указания, екть, — отрезал напарник.
— Не было указаний! — взвился узкоглазый. — Какие такие указания, если я девке понравился, а она мне? Может, промеж нас чувство! Не было насчет чувств никаких указаний!
— Указание было, чтобы девка была жива и здорова, если ментяра не будет кобениться…
— Так от этого она только здоровее будет! И вообще не факт, что указания не изменятся. Может, она уже не нужна будет завтра ни живой, ни здоровой… — От этих слов я совсем заледенела.
— Вот когда изменятся, тогда будет разговор, екть. Все. Закрыли эту тему.
Зудящий замолчал, наступила тишина. Похоже, они разошлись по разным комнатам. Через несколько минут я услышала, как Екть напевает что-то себе под нос.
Вся моя бодрость улетучилась. Я уже не думала о том, как обхитрить преступников и спастись. От папы ждать помощи не приходится, больше, видимо, никто о моем похищении не знает. Я сидела у стены, тупо глядя то на грязный линолеум, то на свисающие полосами обои. Так прошло, наверное, несколько часов. Внизу было очень тихо. Может быть, похитители заснули? Но вдруг я услышала осторожные шаги на лестнице. Я вся вжалась в стену, когда дверь открылась, и на пороге показался Зудящий. Рот его кривила отвратительная улыбочка, меня передернуло. Я хотела было встать, но Зудящий одним прыжком оказался около меня и навалился на меня всем телом. Я хотела закричать, но сильная рука зажала мне рот. Этот тощий червяк оказался необычайно сильным, одной рукой он закрывал мне рот, а другой так прижимал к полу, что я не могла даже пошевелиться. Правда, эта позиция блокировала его дальнейшую активность: он осознавал, что стоит ему ослабить хватку, я подниму шум и Екть все услышит. Некоторое время мы беззвучно пыхтели на полу, но, поняв, что взаимности ему от меня не добиться, Зудящий принял решение — набросил мне на голову мешок, так что я стала задыхаться. Все поплыло перед глазами, руки и ноги ослабели, мысли начали путаться.
— Полина!— позвал меня откуда-то издалека чудесный голос Семена. Промелькнула мысль, что от нехватки кислорода у меня начались галлюцинации. С меня стащили мешок, и я увидела его лицо прямо перед собой, не веря своим глазам! Волосы у него были мокрыми, по лицу стекали капли воды. Он смотрел на меня и то хмурился, то улыбался.
— Семен!— выговорила я, чувствуя невероятное счастье только от того, что могу произнести его имя. Я смотрела на него, он не сводил глаз с меня. Время остановилось, вокруг все завертелось и поплыло…
Медленно, очень медленно возвращалась я из этого удивительного мгновения в маленькую комнату с рваными обоями. Я заметила, что и одежда его насквозь промокла.
— Как ты сюда попал?
— Потом, Полина, а сейчас вставай, — потянул он меня за руку. Я покорно стала подниматься, и тут увидела лежащего на полу лицом вниз Зудящего.
— Семен... ты его...
— Нет, — ослепительно улыбнулся он, — всего лишь вырубил на некоторое время.
— А там внизу был второй... — заволновалась я, быстро взглянув на дверь.
— Он в том же положении. — Семен казался невероятно спокойным.
— Ничего себе!
— Не забывай, Полина, что я немного старше тебя...
— На несколько веков!
— И я успел кое-что изучить. В том числе различные виды борьбы...
— Надеюсь, сынок, там, где ты учился борьбе, тебе объяснили, что против «тэтэ» с голыми руками не выходят, — прервал нас звучный голос.
В дверях стоял крепкий светловолосый мужчина с загорелым лицом. В руке он держал пистолет. Незнакомец хищно улыбался, светлые глаза его смотрели жестко.
— Поздравляю тебя, девочка, твой Ромео любит тебя, раз уж разыскал здесь, — обратился он ко мне, явно наслаждаясь спектаклем. — Представь только, как романтично: если твой папа не вытащит из-за решетки одного очень хорошего человека, которого он, заметь, сам же туда посадил, вы умрете в один день в объятиях друг друга. Правда, здорово? А на твоей могиле, мокрый Ромео, напишут: «Он изучил все виды борьбы и очень любил свою девушку»…
Семен молча придвинулся ко мне и взял меня за руку.
— Ладно, на сегодня достаточно романтики, — сказал светловолосый, и с его смуглого лица сошла наконец улыбка. Он быстро обыскал Семена и, не найдя при нем ничего — даже мобильного, удовлетворенно хмыкнул: — Оставляю вас, голубки.
Он легко поднял с пола Зудящего и без малейшего усилия понес его к двери. Затем закрыл дверь и запер нас на ключ. Удивительно, но по лестнице он спускался совершенно бесшумно.
— Мы что-нибудь придумаем... — начала я.
Семен ободряюще улыбнулся мне, и я улыбнулась ему в ответ. Казалось, он думал сейчас совсем о другом.
— Полина, когда я смотрел тебе в глаза, а ты мне…
— Да, это и есть любовь, — ответила я на его невысказанный вопрос.
— Тогда знай, что я уже не смогу от этого отказаться, — твердо сказал он.
Устав стоять, мы присели на пол. Рядом с Семеном я все ощущала по-другому. Маленькая душная комната сейчас казалась мне лучшим местом в мире. «Хоть бы нам пробыть здесь как можно дольше!» — вот что я думала в этот момент. Семен обнял меня одной рукой, а в другую взял мою кисть и стал играть с моими пальцами.
— Как ты меня здесь нашел? — тихо спросила я.
— Александра видела, как тебя увозили на катере, — пояснил он и добавил виновато: — Я бы оказался здесь раньше, но она не сразу мне рассказала. Сначала она решила, что это мой шанс избавиться от тебя, и промолчала.
Внутри неприятно кольнуло.
— Почему же все-таки она...
— Она увидела, что со мной творится, когда я не смог тебе дозвониться. Я не сдержал… чувства. В общем, Александра поняла, что я не могу тебя потерять. И рассказала мне, что видела утром на заброшенном причале, как тебя увезли. Ну а пройти по следу катера — это дело техники, он ведь держится на воде несколько часов…