– Я… подумаю… – повторил он тихим, запинающимся голосом, голосом околдованного, одурманенного человека. – А где… как мне найти вас, господин?
– Меня не нужно искать! – ответил странный гость. – Я сам приду завтра в это же время.
На следующий день около пяти часов Агриппина поджидала Старыгина возле классического желто-белого здания на Васильевском острове, в котором размещался нужный им Дом культуры.
Правда, со вчерашнего дня коньяк выветрился, энтузиазм угас, и Агриппина очень сомневалась – нужно ли ей влезать в самодеятельное расследование. Точнее – почти не сомневалась, что это будет только пустой тратой времени и нервной энергии.
В конце концов, с чего она взяла, что этот номерок действительно является ключом к какой-то тайне? Может быть, он случайно оказался на больничной тумбочке…
А если даже не случайно, если и впрямь он связан с каким-то секретом – в любом случае это не ее, Агриппины, секрет, не ее дело. А она придерживалась в жизни простого правила: каждый должен заниматься своим собственным делом и стараться делать его как можно лучше…
В общем, она хотела отказаться от дурацкой идеи с расследованием, но возникло серьезное препятствие – они договорились со Старыгиным встретиться здесь, возле этого злополучного Дома культуры, а Агриппина была очень обязательной женщиной и не могла не прийти туда, куда обещала. Можно было, конечно, позвонить Старыгину и отменить встречу под благовидным предлогом, но служебный телефон, который ей дали в справочной Эрмитажа, не отвечал, а мобильными номерами они накануне не обменялись. Старыгин отчего-то не предложил, а она не посчитала нужным навязываться. Тем более что вовсе не собиралась продолжать знакомство с рассеянным реставратором.
И вот теперь она стояла перед входом в Дом культуры и раздраженно поглядывала на часы.
Было уже десять минут шестого, а Старыгин все не появлялся.
Ну конечно – он ведь, можно сказать, человек искусства, значит, точность для него – иностранное слово! Это она, Агриппина, приземленный, низменный человек, который дорожит своим и чужим временем, а он из тех, кто спрашивает прохожих: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
С каждой минутой Агриппина закипала все больше и больше.
Наконец, когда она уже собиралась плюнуть и уйти, возле входа в Дом культуры затормозила машина и из нее выскочил запыхавшийся, всклокоченный Старыгин.
– Вы всегда так поразительно аккуратны? – сухо осведомилась Агриппина, демонстративно взглянув на часы.
– Извините, в пробке застрял! – проговорил Старыгин, приглаживая волосы. – Ну, пойдемте, не будем терять время!
– Мы его и так уже достаточно потеряли! – недовольно буркнула Агриппина и вслед за Дмитрием Алексеевичем направилась к дверям Дома культуры.
Дмитрий Алексеевич мимоходом огорчился. Ну, какая все же нелюбезная женщина! Вчера он было заметил в ней каплю человечности, но за ночь все куда-то делось! Теперь, хоть лопни, а никак не представить ее в вечернем платье! Снова эти брюки бесформенные, куртка серо-зеленая… Да еще и смотрит волком. Ну, опоздал он, так ведь пробки проклятые. Он извинился, а она все равно рычит. Наверное, и с больными так же обращается.
Дмитрий Алексеевич так огорчился, что даже не пропустил вперед Агриппину, и первым проскочил в дверь.
Они вошли в просторный холл. На стене слева от входа висели афиши предстоящих мероприятий. Напротив за низеньким столиком сидела симпатичная старушка в круглых очках и вязала что-то из разноцветной шерсти. Возможно, носок или детскую шапочку.
– Вы на спевку? – спросила она вошедших, взглянув поверх очков. – Там уже начинают…
Старыгин хотел что-то ответить, но старушка его уже не слушала: беззвучно шевеля губами, она считала петли.
Вдруг из угла холла выскочила высокая пожилая женщина в красном свитере и потертых джинсах. Подбежав к Старыгину, она схватила его за воротник и доверительно спросила:
– Отчего люди не летают?
– Что, простите? – удивленно переспросил Дмитрий Алексеевич. – Я не понимаю, о чем вы.
– Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы! – повторила женщина, закатив глаза к потолку. – Знаете, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела…
– Что вы говорите!.. – сочувственно произнес Старыгин, на всякий случай отступая в сторонку.
Женщина в красном свитере опустила руки и медленно двинулась прочь, задумчиво говоря:
– … Знаешь, как я жила в девушках?.. Принесу, бывало, с собой ключевой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много, много…
– Деменция, – негромко проговорила Агриппина.
– Что? – повернулся к ней Старыгин.
– Сенильный психоз, или возрастное слабоумие, – пояснила Агриппина. – Для этого заболевания характерны спутанное сознание, разнообразные конфабуляции…
– Что?! – Старыгин захлопал глазами. – Это еще что такое?
– Нарушения памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях, которые воспринимаются окружающими как бессмысленный бред… Больные в этом состоянии более отчетливо помнят далекое прошлое, чем недавние события, – именно то, что мы сейчас наблюдаем: это – типичная возрастная деменция. Хотя, возможно, и ранняя стадия болезни Альцгеймера. Не берусь точно определить, я все-таки не психиатр.
– Да нет, – возразил Старыгин. – Это не Альцгеймер, это Островский, монолог Катерины из «Грозы»… Не забывайте, мы с вами находимся не где-нибудь, а в Доме ветеранов сцены… видимо, дама просто репетирует роль или тренирует память…
– Да что вы? – хмыкнула Агриппина. – Меня этой Катериной еще в школе достали… луч света в темной комнате и все такое…
– В темном царстве, – машинально поправил ее Дмитрий Алексеевич.
– Надо же, как вы все хорошо помните, – усмехнулась Агриппина.
– Что вы хотите сказать – что у меня уже развивается эта самая… сенильная деменция?
– Я хочу сказать только одно – что мы пришли сюда по делу! – напомнила ему спутница. – Хотя я лично сильно сомневаюсь в целесообразности нашего визита в этот дурдом.
Старыгин обиженно замолчал. Тут он увидел стрелку с надписью «Гардероб», которая указывала на лестницу, ведущую в полуподвал.
Спутники направились туда, куда указывала стрелка.
На полпути они столкнулись с маленькой кругленькой тетенькой в широких штанах и с круглым улыбающимся лицом. Подмигнув Агриппине, она неожиданно высоким детским голосом сообщила:
– Я – мужчина в самом расцвете сил. Я – красивый, остроумный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил! Единственное, чего мне не хватает для полного счастья, – это банки варенья…
– Боже мой! – воскликнула Агриппина. – Тут еще и трансвеститы разгуливают!
– Не трансвеститы, а травести! – поправил ее Старыгин. – Дама наверняка бывшая актриса из детского театра, играла там Карлсона, который живет на крыше! Я угадал?
– Совершенно верно, – круглая тетенька сделала книксен. – А также Буратино, Кота в сапогах, Тома Сойера, Винни Пуха… с большим успехом, между прочим! На одном представлении «Винни Пуха» меня вызывали четырнадцать раз!
– Рад за вас! – проговорил вежливый Старыгин и устремился вниз, к гардеробу.
Оттуда доносился красивый выразительный голос:
– …И все тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах… и рад бежать, да некуда!.. ужасно!
– Куда вы меня ведете? – Агриппина остановилась и прошептала на ухо Старыгину. – Там явно затаился маньяк-убийца!
– Какой маньяк! – усмехнулся Старыгин. – Это опера Мусоргского «Борис Годунов», сцена в царских палатах. Просто гардеробщиком здесь работает бывший оперный певец, вот он со скуки и перебирает свой давний репертуар. Так что не пугайтесь, он маньяк безобидный… просто память тренирует.
– Я совершенно не испугалась, – отчеканила Агриппина, отстранившись от Старыгина и глядя на него сердитыми глазами, – еще не хватало пугаться клиентов этого дурдома!
– Не дурдома, а всего лишь Дома ветеранов сцены! – поправил ее Дмитрий Алексеевич.
– На мой взгляд, это практически одно и то же… – проворчала себе под нос Агриппина.
Они вошли в сводчатое помещение гардероба.
За деревянным барьером скучал осанистый старик с острой седой бородкой и выразительными глазами. Увидев посетителей, он чрезвычайно оживился и пропел, протягивая руки навстречу Агриппине:
– Да-да, время дорого! – подхватила Агриппина. – Так что не будем его терять понапрасну…
Дмитрий Алексеевич достал из кармана номерок и протянул его гардеробщику.
Однако тот, прежде чем взглянуть на номер, снова запел:
– Обидели юродивого… отняли копеечку…
– А, намек понятен! – Старыгин полез в карман и протянул старику сложенную вдвое купюру.
– А, намек понятен! – Старыгин полез в карман и протянул старику сложенную вдвое купюру.
Тот одобрительно крякнул, взглянул на номер и удалился в глубину гардероба.
Старыгин и Агриппина переглянулись.
По лестнице, негромко напевая, спустилась очередная старая актриса – представительная дама преклонного возраста со следами былой красоты и былой известности.
Гардеробщик появился перед барьером с длинной лисьей шубой в руках.
Шуба тоже оказалась со следами былой красоты, если можно использовать это выражение применительно к одежде. То есть когда-то, лет тридцать назад, это была вполне приличная шуба из рыжей лисы, но прошедшие годы не пощадили ее. Мех местами вытерся до самой основы, так что, если побрить оставшиеся островки, из шубы получилось бы неплохое кожаное пальто.
Гардеробщик с торжественным видом протянул шубу Дмитрию Алексеевичу.
– Пардон! – возмущенно воскликнула старая актриса. – Позвольте, почему вы выдаете этому молодому человеку мое манто?
– То есть как это – ваше манто? – насторожился гардеробщик. – Молодой человек предъявил мне номерок, я ему и выдаю верхнюю одежду в соответствии…
– А это что? – Актриса протянула свой номерок. – Это мое манто, а если вы перепутали номера, значит, вам пора на свалку истории! То есть на пенсию…
– Как это – перепутал? Как это – на свалку? – возмутился гардеробщик. – Я никогда ничего не путаю! У меня, слава Станиславскому, маразма пока не наблюдается! Я весь оперный репертуар назубок помню! Причем не только для тенора, но даже для баритона… Кто мо-ожет сравниться с Матильдой моей!!!
Старыгин с Агриппиной от неожиданности отскочили от барьера.
– Оперный репертуар вы, может быть, и помните, – раздраженно оборвала его актриса. – А свои обязанности выполняете отвратительно! А вы, молодой человек, почему молчите? Вам выдают чужую вещь, а вы это принимаете как должное!
Старыгин растерялся, но за него снова ответил гардеробщик, который не мог оставить выпад без ответа:
– Молодой человек в своем праве! Он мне предъявил номер сто тридцать четыре, и я ему выдал то, что висело под этим номером! А ваши претензии безосновательны! Это, может, у вас маразм и склероз в одном флаконе, это, может, вам пора на свалку…
– Сто тридцать четыре? – перебила его старая актриса. – А это, по-вашему, какой номер?! – И она с победным видом сунула под нос гардеробщику свой номерок.
Тот уставился на него с возмущением, но постепенно возмущение уступило место удивлению и недоверию. Затем он схватил второй номерок – тот, что получил от Дмитрия Алексеевича, и сравнил их.
– Этот сто тридцать четвертый и тот сто тридцать четвертый… – бормотал он растерянно. Вдруг глаза его победно заблестели. Он повернулся к Старыгину и воскликнул с осуждением:
– Что же вы, молодой человек? Это же вообще номер не из нашего гардероба! Здесь буковки совсем другого цвета! Некрасиво, молодой человек! Нехорошо! Придется администрацию вызвать…
– Не надо администрацию, – вполголоса проговорил Старыгин и незаметно сунул в руку гардеробщика еще одну купюру. – Обойдемся без администрации. Всякий может ошибиться…
– Ошибиться? – задумчиво повторил гардеробщик, взглянул на купюру и спрятал ее в карман. – Ну да, ну да… мы же не саперы, это им нельзя ошибаться…
Старыгин выхватил из его руки злополучный номерок, подхватил под руку Агриппину и потащил ее к лестнице.
– Жулики! – воскликнула вслед им старая актриса. – Аферисты! Махинаторы!
– Ну что – довольны? – проворчала Агриппина, когда они поднялись по лестнице и снова вышли в холл. – Нет, определенно, зря я с вами связалась. Мало того что уйму времени угробила, так еще оказалась аферисткой…
– Боюсь, мы с вами ошиблись… – примирительно отозвался Старыгин. – ДКВС – это вовсе не Дом культуры ветеранов сцены… это какое-то совсем другое сокращение…
– Спасибо, а то я сама не догадалась! – скривилась его спутница. – Только не мы ошиблись, а вы! Это вы с пеной у рта кричали, какой вы умный и как замечательно разгадали эту головоломку!
– Что, спевка уже закончилась? – окликнула их из своего угла дежурная.
Она уже довязала шапочку и теперь примеряла ее на себя. Шапочка была ярко-розового цвета со множеством маленьких помпончиков. Дежурная нацепила ее на голову и теперь пыталась разглядеть себя в крошечном карманном зеркальце.
– Свет мой, зеркальце, скажи, – обратилась она к зеркалу с выражением, – да всю правду расскажи, я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?..
– Дурдом! – рявкнула Агриппина и вылетела из холла.
На улице оказалось, что Старыгин неудачно поставил своего «жигуленка», и проезжающий трактор засыпал его снегом по самый бампер. Нечего было и думать выбраться из сугроба своими силами.
Старыгин оглянулся. Все машины рядом ожидали своих хозяев, неподалеку парковался джип «Чероки», но водитель ни за что не станет помогать каким-то «Жигулям».
– Ну что, похоже, я сегодня остался без колес, – вздохнул Дмитрий Алексеевич, не слишком расстроившись по такому привычному и обыденному делу.
– Счастливо оставаться, – буркнула Агриппина и зашагала к станции метро.
– Я с вами! – встрепенулся Старыгин. – Машину потом заберу!
Она раздраженно дернула плечом, но ничего не сказала. Они прошагали некоторое время молча, потом Дмитрий Алексеевич просительно протянул:
– Послушайте, Агриппина, ну не надо дуться. Ну, ошибся я с этим Домом ветеранов сцены, а с кем не бывает? Не ошибается только тот, кто ничего не делает!
– Это я дуюсь? – вскипела она. – Может, еще скажете, что по моему капризу мы поперлись в этот вертеп?
– Ну, уж если такая умная, то удержала бы меня от опрометчивого шага! – огрызнулся Старыгин, он устал и не ел с самого утра, оттого быстро разозлился.
Агриппина открыла было рот, чтобы достойно ответить зарвавшемуся нахалу, но передумала, махнула рукой и пошла быстрее. Через некоторое время Старыгин догнал ее и тронул за рукав.
– Послушайте, дорогая, ну не будем ссориться по пустякам.
– Я… – по инерции заговорила Агриппина.
Она хотела возмутиться и заявить, что она вовсе не дорогая, но тогда вполне можно нарваться на ответный грубый вопрос «А что – дешевая?». Во всяком случае, она, Агриппина, так бы и сказала. Поэтому сейчас прикусила язык.
– Я и не собиралась с вами ссориться, – неохотно выдавила из себя она по прошествии некоторого времени.
И добавила про себя, что много будет чести ей с ним ссориться. Старыгин, естественно, последних ее слов не услышал, поэтому необычайно приободрился и даже осмелился взять ее под руку.
– Ну, – сказал он, – раз инцидент исчерпан, то у меня возникла идея. Приглашаю вас на ужин.
– Как? – удивилась она.
– Хорошо, назовем это поздним обедом, – заторопился он, – мне все равно, я с утра ничего не ел, все некогда было. Так что давайте пойдем в ресторан и поедим. Заодно и окончательно помиримся.
– Да не собираюсь я с вами по ресторанам рассиживаться! – возмутилась Агриппина. – У меня на это времени нету!
– Зря вы так нервничаете, – вздохнул Старыгин, – и времени наш обед занял бы совсем немного, вон, смотрите, в ресторане народу мало, быстро обслужат.
Он указал на большие освещенные окна, в которых виднелся уютный зал, почти пустой. Время обеда уже закончилось, а время ужина не наступило.
Над дверью ресторана была завлекательная надпись «Домашняя кухня».
– Ну, идем? – Старыгин ненавязчиво подталкивал Агриппину к стеклянной двери.
Она хотела вырвать свою руку, быстренько с ним распрощаться и бежать по своим делам. Но осознала внезапно, что дел-то у нее никаких особенных нету. Конечно, в больнице занятия бы для нее нашлись, но ведь она специально ушла оттуда пораньше и возвращаться было бы глупо. Идти домой?
Тут она вспомнила, что сегодня пятница, и Курослеповы устраивают большую стирку. Это значит, что в квартире сыро и жарко, как в парилке, в кухне на плите стоит огромный бак с кипящим бельем, из него брызжет во все стороны мыльная вода, так что кастрюлю и не приткнуть. Ванная завешана бельем, туда не войти, а не то что помыться, а в коридоре растянулся на своем одеяле Федька Стуков, уж в пятницу вечером он обязательно пьяный! Федька жутко храпит, а его выхлопы пересиливают вонь от дешевого стирального порошка.
В такой, с позволения сказать, дом идти Агриппине совсем не хочется. Закатиться к подругам? У нее мало подруг, и все такие же, как она, замотанные докторицы, да еще и семьей обремененные. И компании подходящей нету…
Ну что делать, если она не любит тусовки, вечеринки и всяческие застолья? Ей скучно сидеть за столом и говорить о пустяках. Ей становится смешно, когда люди всерьез обсуждают телевизионные ток-шоу или во что была одета очередная телезвезда на новогоднем концерте. Она вообще мало интересуется одеждой, понятия не имеет, что такое принты или пайетки. Она ненавидит ходить по магазинам, вот уж пустая трата времени! Устаешь после таких походов, как будто пять часов за операционным столом простояла, а толку…