Вихров резко повернулся и глянул на Геральда с мольбой. Даже кулачки его разжались и сплелись пальцами в замок. Потом он вдруг согнулся пополам, уронил голову на руки и принялся раскачиваться. Голос, которым он начал умолять Зотова, был похож на шуршание старой газеты.
– Только я вас прошу, не надо задавать обо мне вопросов руководителям! Там куча народу, с кем обо мне можно поговорить! Понимаете, я только, только… Я только начал жить! Господи! Ну, кому, кому в голову пришло издохнуть именно сегодня ночью?
Он тут же понял, что сказал страшные слова, и едва не сполз на пол.
– Простите, – еле слышно прошептал он. – Простите, ради бога! Я совсем не то хотел сказать, я…
И он заплакал.
Зотова едва не стошнило прямо на тщательно вымытый пол. Ой, как не нравился ему Вихров! Как не нравился! Чего рыдать, ежели не виновен, так ведь? Ну, сложились обстоятельства именно таким образом, что на незапятнанную репутацию может упасть легкая тень, чего так убиваться? Или все же причина есть?
– С какого по какое время вы были на вечеринке?
Зотов уткнулся в блокнот, чтобы не смотреть, как размазывает сопли по лицу удачливый красавчик, разбивший сердце бедной Наташи Кириной.
– Я? – дернулся тот и замер, гипнотизируя Геру затравленным взглядом. – Я точно не помню, но часов до одиннадцати был.
– А потом?
– А потом пошел прогуляться. Машину оставил у ресторана.
– Зачем?
– Понимаете, перебрал немного. За руль не сажусь выпивши. И…
– Могли бы взять такси, – заметил Гера и тут же понял, что причина для страха у парня точно имеется, непросто же так он складывается пополам, бледнеет и даже ревет. – Почему не поехали на такси домой? Жена, наверное, волновалась?
– Жена? Будущая жена? – Он резко сел, как на совещании, с прямой спиной и твердо сжатым ртом, побарабанил пальцами по столу. – Она в отъезде, на отдыхе с отцом и матерью. Она прилетает послезавтра. Одна, родители остаются. Прилетает, чтобы мы вместе встретили с ней Новый год. Первый наш Новый год. Вы ведь не помешаете нам? Нет?!
– Все будет зависеть от вас, Андрей. – Гера нацелился в него авторучкой. – Расскажите мне поминутно, что было после вечеринки. Поминутно! Вы пошли прогуляться, не взяли такси. Я так и не понял, почему? Ночные прогулки по городу в подпитии не самый лучший способ проветриться. Могли бы и на собственном балконе подышать.
– Мог бы, – согласно кивнул Вихров и судорожно вздохнул. – Так, знаете ли, что-то навеяло. Погода замечательная, снег пошел, легкий морозец. Дай, думаю, пройдусь, мозги проветрю.
– Как далеко вы ушли от ресторана?
– Прилично, – поза чиновника на совещании снова сломалась, Андрей опять поплыл. – Сам не заметил, как зашел так далеко.
– Насколько далеко?
Гера понял, что рассказчик подошел к самому главному. К тому, что его беспокоило до такой степени, что он, не стесняясь, прослезился.
– Я дошел до ее дома, – едва прошелестел голос Андрея.
– До чьего дома?
У Геры тут же одеревенела шея. Как будто чье-то ледяное дыхание коснулось его кожи, будто кто-то из черной страшной бездны пытался что-то шепнуть ему. В такие минуты у него деревенела шея, по спине ползли мурашки, а коленки покалывало. Очень неприятное ощущение. Эту ерунду, случавшуюся с ним время от времени, он обычно называл предчувствием. Интуицией еще можно было назвать. Но он этого слова не любил. Предчувствие ему больше нравилось.
– До чьего дома? – повторил он вопрос, и покрутил шеей, пытаясь отвертеться от отвратительного ощущения.
– До Наташиного, – почти шепотом ответил Андрей.
– Наташиного?! Как фамилия Наташи?! – Он спросил для порядка, ответ был очевиден.
– Кирина, – не разочаровал его Вихров. – Она… Мы… Мы когда-то встречались с ней. Год назад мы расстались.
Нет, вы не расстались. Это ты, мерзавец, бросил ее. Высосал из нее все до копейки, заставил оплатить дорогостоящие курсы английского языка, вогнал девушку в долги и бросил! А почему? Да потому что на горизонте замаячил брак с дочкой одного из хозяев вашей торговой сети. Богатая наследница. Богатые перспективы. Отдельное жилье, отдельный кабинет, мать твою…
Гера с силой сжал авторучку в задрожавших пальцах, чтобы не запустить ею в отвратительную сопливую физиономию распластавшегося по столу красавчика.
– И? – авторучку он не бросил. – В котором часу вы пришли к ней? Вы ведь зашли к ней, так?!
– Да. Я зашел, – это можно было скорее угадать, чем услышать.
Вихров вытянул на столе свои руки, будто плыть собрался, и упал лицом вниз между ними. Тьфу ты!
– Зачем?! Зачем ты это сделал?! Ты же бросил ее! Бросил! Собрался жениться! Очень удачно жениться! Делаешь головокружительную карьеру. Зачем ты пошел к ней?!
Гера вдруг понял, что уже не сидит, а широко шагает по его кабинету как ненормальный и попутно еще и мебель пинает. Резко встал в метре от его стола, отдышался. Поправил свитер, куртку, потер одеревеневшую шею. Не обмануло дьявольское колотье, не обмануло.
– Ты пошел к ней, чтобы убить ее, да?! Это ты убил ее, да?
– Нет, нет, нет… – Растрепанная голова Вихрова начала метаться по столу от локтя к локтю, как он нос не сломал, непонятно. – Я никогда бы не сделал этого, никогда!
И вдруг он снова резко выпрямился и глянул на Геру с сумасшедшинкой.
– Ее ведь убили?! Вы поэтому здесь? Это Наташу убили? Я так и знал, господи, я так и знал… – И опять его голова упала на стол между локтями. – Просто по-другому быть не могло! Не могло быть так, чтобы у меня было все хорошо! Это месть ее мне такая…
– А ну сядь нормально! – заорал вдруг Гера не своим голосом, вспомнив изувеченное тело бедной девушки. – Сядь и отвечай, мать твою!
Вихров, как мог, собрался. Но сесть ровно уже не вышло. Обнял себя за вздрагивающие плечи, того и гляди снова зарыдает.
– В котором часу ты пришел к Наташе? – отрывистым, резким, как собачий лай, голосом спросил Гера. Он еле сдерживал себя, зря пошел сюда один.
– Около полуночи, – сквозь судорожную икоту проговорил Андрей.
– Она была жива?
– Да!
– Обрадовалась тебе?
– Что? – Вихров не понял.
– Обрадовалась твоему приходу? Это ведь было неожиданностью для нее. Или ты предупредил? Звонил?
– Нет, нет, говорю же вам, что-то навеяло. Выпил, настроение хорошее, погода…
– И тебя потянуло к бывшей возлюбленной? Пока невеста на отдыхе, решил изменить ей?
– Нет, не так, – вдруг с нажимом возразил Андрей и посмотрел на Геру уже не таким мутным, испуганным взглядом. – Меня не к ней потянуло. Меня потянуло расплатиться с ней.
– Странный способ, ты не находишь? – Гера снова вспомнил потерпевшую и тяжело задышал. – У нее куча костей переломана! Живого места нет! И она была изнасилована! Мерзко изнасилована! Так ты с ней расплатился, да, мразь?
– Нет, нет, это не так! – Он первый раз вскочил на ноги и даже устоял, когда Гера подошел к нему почти вплотную. – Я должен был ей много денег. Она оплатила мои курсы, и вообще помогала, пока я…
– Пока ты не бросил ее, – закончил за него Гера и снова ушел на кресло, было тошно находиться рядом с этим отродьем.
– Да. Пусть так.
– И? Что же помешало тебе с ней расплатиться? Не было денег?
– Почему? Деньги были.
– Сколько же ты ей был должен? – «урод», про себя добавил Гера. – Сумма, думаю, не малая?
– Почти триста тысяч. – Андрей опустил голову. – Это только за курсы. А там еще…
– Хочешь сказать, что ты после пьянки гулял по городу с такими деньгами в кармане?
Гера достал телефон и набрал дежурку, продиктовал адрес и попросил прислать машину. А потом, почти не глядя на свернувшегося в бумажный комок Андрея, произнес:
– Вам придется проехать сейчас с нами, гражданин Вихров. И я даже готов зачитать вам ваши права.
– Зачем?! – перепугался тот, вмиг растеряв минутную уверенность. И тут же суетливо зачастил, зачастил: – Зачем права? Разве меня в чем-то обвиняют?! Я не носил таких денег в кармане, вы правы! Да и кто их сейчас носит?! У меня с собой была карточка. На ней было ровно триста тысяч. Карточку на банкете мне вручил руководитель, можете узнать! Это были премиальные. Я и отдал ее Наташке вместе с пин-кодом.
– Отдал?! Триста тысяч?! – громко возмутился Зотов. – Я тебе не верю! И знаешь почему?
– Почему?
– Потому что не было в ее квартире никакой карточки. Не было! Все было на месте, а карточки не было! Что скажешь?
Он ничего не сказал. Несколько минут растерянно рассматривал Геру. Беззвучно шевелил губами, жал плечами и мотал головой. И вдруг сразу принялся собираться. Снял дорогие часы, сунул их в ящик стола. Запер его. Взял в руки мобильный, повертел его, отключил с тяжелым вздохом и положил на стопку бумаги. Потом поправил малахитовый письменный прибор, сложил руки на столе первоклашкой и стал ждать.
Вот эта его показная покорность и взбесила Геру больше всего. Наверняка через три дня адвокаты его тестя вытащат парня. Еще и извиняться придется.
А вот хрена лысого он станет извиняться! Надо вовремя долги отдавать. И женщин не кидать. Гера покрутил шеей, кожу покалывало, мурашки исчезли. Все его дурные предчувствия сбылись. Теперь только процедура. Нудная, выматывающая душу и силы: допросы, протоколы, признания.
Кто же из этих двоих виновен в смерти Наташи? Кто из них способен был дойти до такого зверства?
Первый – безнадежно влюбленный в Наташу и обманывающий свою жену?
Или второй – давно разлюбивший Наташу и… обманывающий свою жену?
Глава 7
Оля решила не ходить на работу оставшиеся три дня до Нового года. Все равно в эти дни никто не работал, все лишь делали вид, что работают. На самом деле на сайтах выбирались наряды, рассматривались фото сервировки новогодних столов, распечатывались новые рецепты. В курилке только и разговоров было что о ней и о том, сколько и чего нужно для запекания гуся, чтобы он не сгорел и мясо оказалось мягким.
Ей принимать участие в этой милой суете не хотелось. Ей готовить было не для кого. Люся давно была у родственников, уже дважды звонила оттуда. Гера невнятно пробурчал в телефон, что эта новогодняя ночь у него будет та еще. В детали не вдавался, Оля не стала расспрашивать. Принимать Алекса, пытающегося напроситься к ней в гости под бой курантов, она не собиралась. Он был ей неприятен уже одним тем, что стал свидетелем той жуткой сцены в холле. Не говоря уж о его противных липких руках, лапающих ее в обеденный перерыв. И настойчивых губах, рвущих с ее губ поцелуи, когда он вызвался довезти ее в тот ужасный вечер.
И что на нее нашло? Почему она так себя повела? Отвратительная сцена. Олю передернуло, стоило глянуть на оторванные ручки ее сумочки. Молотила она свою соперницу от души, у той даже синяк под глазом появился. Оля не видела. Это Алекс сказал. Он их разнимал.
– Я не пойду завтра на работу, – жалобно глядя в ветровое стекло машины Алекса, проговорила она.
– Не ходи, – согласился он и тут же положил руку ей на колено. – Я все улажу.
– И послезавтра не пойду, – у нее по щекам покатились слезы.
– И послезавтра не ходи, – он осторожно поглаживал ее колено.
– И послепослезавтра тоже.
Слезы потекли сильнее. Надо было выходить из машины и идти домой. И не позволять этому нахалу лапать ее снова. Нельзя было позволять ему пользоваться ее слабостью. А она позволяла.
– А моя машина? – вдруг вспомнила Оля. – Она осталась у офиса и…
– Не переживай. Давай ключи, я перегоню, – пообещал Алекс и полез к ней целоваться.
Один поцелуй. Всего один поцелуй она ему позволила и тут же поняла, что не хочет этого больше никогда. Отдала ему ключи от машины, вышла на улицу, дождалась, пока он уедет, и только тогда пошла к своему подъезду. Мокрый снег лепил в лицо, таял, смешиваясь со слезами. Так было больно, так было горько, что она даже не заметила своих соседей. Высунувшихся как по команде из своей двери, стоило ей подойти к квартире.
– Оля! – возмущенно окликнула ее Ирина Васильевна. – Почему ты не здороваешься?
– Здрасьте, – прошептала она и кивнула, быстро отпирая свою дверь.
– Виктор приходил! – крикнула соседка ей в спину. – Звонил в дверь.
Но Оля не стала слушать, заперлась изнутри, сползла по стенке на пол и проревела с час, наверное. Остановил ее Люськин звонок, а то до утра бы сидела в прихожей в сапогах и курточке. Тут пришлось разуваться и идти в комнату, где верещал домашний.
– Что?! – заорала та мгновенно, услыхав слезы в ее голосе.
– Все плохо, Люся, все плохо, – призналась ей Оля и, через слово всхлипывая, принялась рассказывать.
Обо всем! Даже о том, о чем Люське уже было известно.
О том, что Витька написал на нее заявление в полицию. Что будто бы она организовала на него покушение. И он улегся в больницу якобы с сильными побоями.
– А сам на второй-третий день уже из больницы удрал. Я хотела через знакомую медсестру передать ему апельсины, а его нет, – плакала Оля.
– Выписали?
– Да нет. Просто приходил, уходил. Продукты, что ли, покупал, не знаю. Не в этом суть! Если ему так плохо, поднялся бы он с койки, Люсь?!
– Сволочь, – согласилась соседка.
– Еще какая! А к ней еще одна…
И Оля покаялась в том, что сегодня после работы избила свою соперницу прямо на глазах охранника и зама по финансам, который к ней перед этим весь день приставал.
– Это плохо, – неожиданно упавшим голосом произнесла Люська и отчаянно засопела. А сопела она так, когда сильно волновалась. – Охранник-то ладно, сошка мелкая. Ему рот можно закрыть. А вот Скоробогатов этот… Теперь тебе придется…
– Что?!
– С ним переспать, – удрученно закончила Люся. – Как ни крути, Оль… Надеюсь, хоть этой толстухе в голову не придет на тебя жаловаться?
– Не знаю. Думаешь, может? После всего, что она сделала?! И сегодня… Она спровоцировала этот скандал. Она начала первая!
– Ох, Оля, Оля. Надо было тебе со мной уезжать. У меня тут троюродный брат такой красавец.
– Люся, не начинай! Хватит с меня любовных историй.
Оля еще немного с ней поболтала. Потом отнесла в прихожую курточку, в которой так и просидела на диване все время, пока говорила с соседкой по телефону. Набрала тут же Геру, нарвалась на ответ оператора. И решила, что больше ему сама звонить не станет. Совесть есть у него, нет?
Совести у Геры, видимо, не было, потому что он не перезвонил ей в этот вечер в ответ на оставленное сообщение. И на следующий день не перезвонил тоже. Ну а тридцать первого декабря его звонок ей уже и не понадобился, потому что у нее отобрали телефон, шнурки от зимних ботиночек и ремень с джинсов. У Оли отобрали все, запихивая ее в тесную, душную камеру, где кроме нее было еще пять человек.
– О, девочки! Вот и Снегурочка! – заржала сразу в полное горло толстая бабища, сидевшая враскоряку на нижней койке.
– Смотри, какая красавица! Сам бог нам ее послал под бой курантов! Будешь сегодня нам песни петь. А ты, Лизок, – она ткнула локтем в тощую спину безликой тетки в сизой растянутой кофте, – будешь курантами!
Толстуха обвела взглядом тесную камеру, указала пальцем-сарделькой в спящую бабу наверху.
– А Кривуля будет Дедом Морозом! И тоже станет песни петь! У нас сегодня, девки, все будет по-настоящему! И даже шампанское… Об этом я позабочусь!
Толстую бабищу, взятую с поличным на краже, звали Сашей. Ни отчества, ни клички, Саша, и все. И она была не злой, на Олин взгляд, хоть и воровала всю свою жизнь.
– Не верь мне, аферистка я, – призналась она за два часа до наступления Нового года. – Но иногда это даже лучше, чем тихая, воспитанная тварь. Это кто-то из мудрых сказал, кажется, баба. И я, девонька, много чего могу. А за твое душевное пение… – Оле все же пришлось спеть для нее три песни. Больше она просто не знала, – я могу даже сделать тебе подарок. Ну! Чего хочешь?!
– Позвонить, – выдохнула Оля.
И тут же про себя взмолилась, чтобы в канун волшебного праздника свершилось ну хоть одно маленькое чудо. Чтобы Герка оказался на связи, чтобы не был пьяный, чтобы не спал. Или чтобы не был в шумной компании, где не услыхал бы телефона. И чтобы просто взял трубку, увидав незнакомый ему номер.
Ну же, господи, помогай!
– Да! – заорал он как ненормальный после первого же звонка. – Кто это?
– Гера, это я. Мне надо быстро говорить! – предупредила его Оля, покивав согласно, когда Саша ткнула толстым пальцем в свое левое запястье, намекая на экономию времени.
– Олька? Черт возьми, ты откуда звонишь?! Где твой телефон?! Почему отключен? Я домой к тебе приехал с шампанским. Заперто! Света нет. Тачка на месте. Что случилось?! Где ты?! – не дав ей вымолвить ни слова, продолжал орать ее самый лучший друг.
– Я в тюрьме, Гера. Слушай и не перебивай! – Выпитое шампанское, прежде ударившее в голову отчаянной надеждой на скорое освобождение, вдруг погнало слезу. – Меня арестовали сегодня утром. Взяли прямо из дома.
– Из-за этого чмыря, что ли?! Из-за Витьки? Я его удавлю, паскуду! – все же перебил он. – Он уже на работу вышел, я узнавал. Чего он тогда к тебе прицепился? Следак тот же? Носов?!
– Носов. И на этот раз он прижал меня крепко, Гера. – Оля заревела. – И Витька тут совсем ни при чем. Меня обвиняют… Меня обвиняют…
– Ну! Не мычи, говори! – орал Геральд с таким отчаянием, что ей даже его жалко стало. Сначала себя, а потом его.
– Меня обвиняют в убийстве его любовницы.
– Что-о-о-о? Какого хрена, Оль?
Его дикий ор услыхала даже вечно спящая баба, Кривуля. Она завозила толстым задом, свесила с верхней койки растрепанную голову и недовольно крякнула.
– Меня подозревают в убийстве Витькиной любовницы. Он обнаружил ее мертвой вчера. Убита молотком для отбивания мяса, ударом в висок. Молоток с моей кухни, Гера. И на нем мои отпечатки, – и, тут же вспомнив о самом главном, договорила: – Алиби у меня нет. И перед тем, как ей погибнуть, мы с ней… Короче, мы с ней повздорили у нас в офисе. И я поставила ей синяк. Но я ее не убивала, Гера!