Идолы - Маргарет Штоль 11 стр.

Я кричу изо всех сил, так громко, как только могу:

– Я хочу, чтобы ты остановился! Я хочу прекратить все это! Оставь нас в покое! Убирайся из моей головы!

Ты поглощаешь все, а потом поглощаешь самое себя. Ты есть свое собственное разрушение. Вся твоя жизнь есть разрушение.

– Это неправда! Мы создаем, а не разрушаем! – Мой голос звучит еще громче, но я не могу заставить это слушать меня.

Разрушение подчиняет. Разрушение – твоя жизненная сила.

– Нет! Нет… Ты не прав!

Впусти меня. Я разрушу тебя прекрасным образом. Достойно. Я помогу тебе уничтожить твое прекрасное «я».

– Убирайся! Ты меня слышишь? Убирайся из моей головы! – Я буквально визжу.

А потом открываю глаза.

Мои друзья окружают меня, но их лица кажутся мне незнакомыми, они как жемчужины в ожерелье. Нить человеческих голов.

Они кажутся настолько далекими от меня, что мне трудно вспомнить, что я одна из них.

И я настолько измождена, что почти не в силах говорить.

– Да, я его чувствую, – произношу я наконец. – Оно тянется ко мне. Оно вроде моей тени.

– Ищет тебя? Или просто нашу базу? – Епископ наклоняется ко мне.

Я изо всех сил стараюсь вытолкнуть тени из своей головы. Прогнать Нулла.

– Оно меня ощущает, так я думаю. И я не сумасшедшая. Я ничего не выдумываю. Оно здесь, потому что знает, что здесь я.

– Мне бы как раз хотелось, чтобы ты сошла с ума… Ну или, по крайней мере, ошибалась. – Ро прижимается лбом к моему плечу, и я чувствую, как расправляюсь внутренне, как растет моя сила.

– Оно постоянно говорит о разрушении. О том, чтобы уничтожить нас. Может быть, оно только нас и ищет?

Пальцы Лукаса крепче сжимают мою руку, и мое сердце начинает биться быстрее. Я знаю, насколько неприятно Лукасу пользоваться своей силой, и мне ужасно неприятно, что я заставляю его это делать. Но мы оба знаем – мы все знаем, – что выбора у нас нет.

– Оно приближается.

Я открываю глаза, отпускаю руки Лукаса и Ро. Чувствую то же тошнотворное головокружение, что и в момент первого приближения к Иконе в Хоуле. Сейчас оно слабее, но вполне узнаваемо.

Не похоже ни на что другое на всей Земле.

Я смотрю на остальных. Они тоже его ощущают. Панический страх наполняет горечью мое горло.

Я не в силах его подавить.

Меня тошнит, я выплескиваю желчь прямо на ботинки, на землю перед собой.

А потом, совершенно внезапно, чары разрушаются, температура вокруг стремительно падает, и я слышу только собственное прерывистое дыхание.

Вытираю рукавом лицо.

– Может быть, они не тебя могут чувствовать. Может, вообще не нас. Может, дело в этом? – Тима тянется к моей нагрудной сумке, срывает ее с меня, резко открывает. Внутри, завернутый в лоскут, на самом дне, лежит тот самый обломок. Тот, от Иконы в Хоуле, который я постоянно ношу с собой.

Лукас и Ро таращатся на него, как будто увидели окровавленный нож. Смертельное оружие. Ну, полагаю, так оно и есть.

Было.

По крайней мере, часть оружия.

– Зачем это до сих пор у тебя? – Лукас странно смотрит на меня.

Мне хочется обороняться, хотя я и не знаю почему. Я ведь не то чтобы прятала обломок все это время.

Или прятала?

– Не знаю. Наверное, напоминание. О том, что мы сделали там, в Хоуле.

– Ну да, конечно, только это как раз то, о чем помнить незачем, – ворчит Ро.

Я тянусь к обломку – и испуганно отдергиваю руку.

– Он горячий!

И он не просто горячий, он испускает жар. Как будто горит внутренним пламенем. Я никогда не видела, чтобы с ним происходило нечто подобное.

Что-то меняется, думаю я.

Да, говорит голос.

И снова он меня пугает и поражает, как всегда.

Чего ты хочешь? Я смотрю на осколок и мысленно произношу эти слова.

Это наше.

Хотим получить обратно.

Мы движемся, чтобы воссоединиться.

– В том и дело, – говорит Тима. – Так и должно быть. Они знают, что эта штуковина здесь, а потому знают, что здесь мы. Подобное познается подобным.

– Она права, – говорю я. – И это говорит то же самое. Оно хочет вернуть все свои части.

Ро кажется растерянным.

– Но как? И почему оно не сделало этого раньше? Почему только теперь явилось за своим обломком?

Тима пожимает плечами, а может, вздрагивает, трудно сказать.

– Возможно, Иконы не могли определить местонахождение, пока мы не принесли его под землю. Вы ведь знаете, корни соединяют все Иконы. – Она осторожно поднимает обломок. – Если подумать, не слишком отличается от того, как корабли отслеживают браслет Лукаса и работу транслятора. Этот кусок… Он ведь настоящий, живой кусок одной из Икон.

– Вроде сушеной кроличьей лапки, – говорит Ро, доставая свой талисман.

Лукас переводит взгляд с осколка на лапку:

– Подобное познается подобным…

Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что Тима права. Корни разрастаются, соединяются, тянутся к нам. К осколку.

И с каждым мгновением их жужжание громче звучит в моих ушах, а боль в голове становится невыносимой.

Это происходит не только с нами. Я вижу, как Епископ бледнеет, морщится от совершенно незнакомого ему ощущения.

Икона не просто тянется к нам – она набирает силу. Приближается, растет, окружает нас. Никто здесь не останется в живых.

А тебе не все равно? – спрашивает голос.

Я содрогаюсь. Теперь он находит меня без каких-либо усилий с моей стороны. Нечто вроде линии связи, от которой я не могу отсоединиться сама, связи, которую мы прежде отчаянно старались найти и наладить.

Только теперь я бы все отдала, чтобы ее прервать.

Неужели жизни этих существ имеют для тебя значение?

Любопытно.

Почему?

Епископ, обливаясь потом, окидывает взглядом помещение, где солдаты-белтеры со страхом в глазах готовятся сражаться с тем, чего им никогда не победить.

– Значит, все кончено. Вам надо быстро выбираться отсюда. – Он протягивает мне пистолет, бросает другой Лукасу. Ро вешает на плечо автомат.

– Нет. – Лукас смотрит на Епископа. – Мы не можем вас бросить.

Говоря, он прижимает ладонь к уху. Гудение становится еще громче.

Ро делает шаг вперед:

– Впервые я заодно с Пуговицей. Мы выведем вас отсюда.

Ему тоже больно от гула, но он не желает этого показывать, разве что крепче сжимает кулаки.

Я неохотно беру пистолет, который Епископ протягивает мне.

– А теперь дай мне эту штуку. – Епископ забирает у Тимы осколок Иконы и кладет его в свой рюкзак. – Я собираюсь взять этот кусочек вкуснятины Безликих и отправиться вглубь. Попробую заманить эту штуку, чем бы она ни была, вниз, в глубину, подальше от входов. Подальше от вас.

– Ты что, с ума сошел? – Я даже слышать этого не могу!

Епископ улыбается:

– Так и есть. Я пойду по туннелям на запад. А вы пойдете на восток, к выходу, через старые шахты. Если это сработает, сможете выбраться наружу.

У меня нет слов.

– А что ты скажешь своим людям?

Епископ щиплет меня за грязную щеку:

– Я собираюсь их поблагодарить. И сказать, что для меня было честью сражаться рядом с ними. И что мы делаем это ради благой цели… и ради девочки из страны грассов, которая может просто-напросто спасти мир. – Он протягивает ко мне руки, и я крепко его обнимаю. – Я тебя имею в виду, – шепчет Епископ мне на ухо.

– Это большая честь, – отвечаю я также в самое его ухо.

Епископ отстраняется, мгновенно снова становясь солдатом.

– Ну а теперь иди спасать мир, – говорит он и уходит.

И с этого самого момента все как будто теряет свои очертания, хотя то, что я вижу, сжигает мой разум, подобно дикому пламени.

Мы движемся в чреве горы почти в полной темноте.

Все вокруг кажется нереальным.

Вот только что люди кричали, бежали к туннелям…

А в следующую минуту они – от самых старых и до самых юных – вдруг падают на месте как подкошенные.

И затихают. И больше не двигаются. Лишившись жизни.

Пульсирующая боль Иконы нарастает в моем мозгу.

Я не могу им помочь.

Я не могу остановиться, я бегу.

Все происходит невероятно медленно. Все происходит невероятно быстро.

Я как будто на самом деле не здесь. Я как будто единственная, кто здесь есть.

Я не знаю, куда смотреть. Я слишком испугана, чтобы вообще куда-нибудь смотреть.

И потому, когда земля начинает трескаться вокруг меня, я не вижу причины.

Я не вижу взрыва, раздирающего потолок прямо надо мной, не вижу корней Иконы, прорывающихся внутрь, разрастающихся.

Я не вижу гигантских камней, и кусков штукатурки, и канализационных труб, и остатков внутренних стен, которые разлетаются в разные стороны, как новогодние ракеты, и дождем сыплются на меня, словно прямо с неба.

Но я все это ощущаю.

Кусок потолочной балки ударяет меня по голове, и я падаю туда, куда собиралась бежать.

И теперь я не бегу.

Я складываюсь в кучку, словно тряпичная кукла.

Не как человек.

Кажется, что ничего такого просто не может происходить с реальными людьми. С моими друзьями. С Епископом. Со мной.

Потеряв сознание, я слышу голос из моего сна. Это говорящая птица.

Она меня ждет, даже сейчас.

Смотрит с любопытством. Испытующе. Прицельно.

Ты переживешь и это тоже?

Переживу ли я?

Ты не сражаешься. Ты бережешь силы. Ты прячешься. Это мудро.

Я знаю.

Я знаю, потому что именно это я и делаю. Делаю потому, что знаю.

И я знаю, потому что я здесь ради тебя, и мне предстоит долгий, долгий путь.

Я открываю глаза и вижу наступление смерти. Я вижу конец жизни везде, куда ни посмотрю.

Туннели рушатся. Белтеры падают вокруг меня. Как камни, что летят из самой горы.

Мы все здесь умрем, думаю я. Это конец нашей истории. Вот, значит, как он наступил.

Это даже не Тот День. Это просто какой-то обычный день. Сегодняшний день.

Густой серый дым клубится и расползается вокруг меня. В ушах звенит, я, кажется, не в силах держать глаза открытыми. Все как в тумане, но я все равно вижу… вижу их.

Вижу Лукаса, с трудом поднимающегося на колени, прижимающего ладонь к сочащемуся соком красному цветку, что расцвел сбоку на его животе, выдергивающего обломок металла из собственной нежной плоти.

Вижу мужчину, из груди которого торчит кусок черного обсидиана.

Узнаю серебряные значки на его воротнике, как у Епископа.

Это птицы, которые, как я теперь знаю, на самом деле не вернутся.

Не для него.

Его уже нет.

Я думаю о Епископе, который отправился вглубь горы вместо нас, который бежит навстречу собственной смерти лишь для того, чтобы отвлечь эту черную ползучую смерть от нас.

Гадаю, настигла ли она уже его?

Гора рушится, ее сердце гибнет точно так же, как сердце Епископа.

Никто не выбирается отсюда наружу, кроме нас.

Ни люди, ни птицы – ничего.

Чертовы птицы!

Свинья и падре, а теперь еще и Епископ, думаю я, все теперь такие же безмолвные, как города.

И мои родители, и родители Ро, и все родители в Безмолвных Городах.

Мне хочется плакать, но я знаю, что сейчас не время.

Чувствую себя так, словно это я должна была умереть. Как будто то, что я видела, что я знаю, – это яд. Он вливается в меня, распространяясь по каждой клеточке моего тела, по каждому волоску, пропитывая каждый вздох, и я ничего не могу сделать, чтобы изгнать его.

Не видеть того, что я видела.

Не знать того, что я знаю.

Мои пальцы сжимаются на серебряной птице прежде, чем я успеваю это осознать. И я отрываю птицу от воротника мертвого солдата.

Помни надежду, потому что теперь она ушла.

Люди превращаются в пыль, и тени, и ничто везде вокруг меня. Я ползу между телами, пока не нахожу какой-то пустой грузовик. И заползаю в пространство между машиной и землей.

Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы. Лорды. Хоул. Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы. Лорды. Хоул. Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы. Лорды. Хоул.

Это не помогает. Больше не помогает.

Я сворачиваюсь в дрожащий клубок. Зажимаю уши ладонями, закрываю глаза и так лежу, пока вибрация, и шум, и Икона не останавливаются.

Жду.

Жду, пока не утихнет боль. Пока не рассеется дым.

Пока не умолкнут голоса в моей голове.

– Дол, слушай меня! Вставай! Бежим!

Это Ро, он тянет меня, заставляя делать то, что говорит. Что делает.

Жить.

Я сжимаю в кулаке серебряную птицу и спешу за ним, пока мои пальцы не начинают кровоточить, ноги не останавливаются. Идиллии больше не существует.

Надежда вовсе не нечто с крыльями.

Это вообще ничто.

Теперь ничто.

ПОМЕТКА: СРОЧНО

ГРИФ: ДЛЯ ЛИЧНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

Подкомитет внутренних расследований 115211В

Относительно инцидента в Колониях ЮВА

Примечание. Свяжитесь с Джасмин3к, виртуальным гибридом человека 39261.ЮВА, лабораторным ассистентом доктора И. Янг, для дальнейших комментариев, если понадобится.

Пауло Фортиссимо

08/03/2048

«Груз» Персея чрезвычайно тревожит. Если мой анализ верен (ха!) и Нулл действительно имеет аппараты, способные разом прекращать всю электрическую активность вплоть до биохимического уровня, мы все полностью

и окончательно обречены. К несчастью, Док установил

с очевидностью, что по большому счету противодействие «аппаратуре» Нулла неосуществимо. Требуется слишком много энергии, к тому же велико число неизвестных факторов.

Лучшее, что я могу придумать, – это искать решение на более скромном уровне. Сейчас рассматриваю возможность развития иммунитета (и даже более того) на уровне личности. Исследование лимбической системы, увеличение поверхностной площади/массы неокортекса головного мозга, запасная энергия, мозговые волны и так далее… Все это выглядит многообещающим, но меня ограничивает время. (Мне бы в действительности позвать на помощь, но стоит ли бередить старые раны?)

Но вне зависимости от этого, если я прав (ха-ха!), мне будет необходимо начать биоконструирование практически с нуля. И мои детки-контрмеры должны подоспеть до того, как явится наш гость и, сохрани нас Бог, погасит все огни.

Однако это хотя бы даст нам шанс как-то бороться.

Хорошо все-таки, что я чертов гений.

Глава 13 Четверка

Я спешу следом за Ро по извилистым переходам, пока наконец пространство вокруг нас не расширяется, превращаясь в нечто похожее на склады. И здесь стоит грузовик белтеров, ожидающий нас.

Вместе с Лукасом и Тимой.

Слава богам!

– Дол! – кричит Лукас в дыму, а я едва слышу его сквозь приглушенный грохот рушащихся стен за нашими спинами.

И не так уж этот шум далеко, и с каждым мгновением он становится громче.

– Скорее! Мы выберемся через эту дверь. Здесь выход из шахт.

Лукас кивает в сторону, и я вижу, что он пытается открыть одну из огромных скользящих дверей, что встроены в стену. Тима тоже толкает, но, похоже, ее помощь не меняет положения дел.

– Ну же, давай! – кричит она, стискивая зубы.

Лукас и без того старается. Но он действует не руками, он напирает на дверь плечом. Я стараюсь не смотреть на большое красное пятно на его рубашке.

– Ты ранен. Дай-ка я. – Мы оба инстинктивно пригибаемся, когда позади раздается взрывной грохот рушащихся камней.

Громче с каждой минутой.

Лукас качает головой:

– Ты ведь слышишь? У нас нет времени.

– Отойдите-ка, детки, это работа для мужчин.

Ро отпихивает меня в сторону, и Лукас с благодарностью опускается на землю. А Ро начинает толкать, его лицо наливается кровью, но вот дверь сдается и открывается со скрипом. Свет из вентиляционного туннеля вливается в туннель, где стоим мы.

Тима сгибается пополам, стараясь восстановить дыхание.

– Черт побери! А там неплохо! – Ро ухмыляется, утирая пот с лица. – А теперь с молитвой – к черту отсюда!

У меня нет времени даже улыбнуться тому, что Ро произнес любимое ругательство падре, сейчас – нет. Открывшееся отверстие выглядит достаточно широким – ну, вполне широким, – чтобы сквозь него проехать. Видимо, именно здесь провозили всякую всячину в подземный мир, потому что эти ворота куда шире тех, через которые пришли мы. Но главное в том, что Лукас прав, – это выход наружу. Я чувствую, как внутрь врывается воздух, пахнущий холодом.

Я стараюсь не прислушиваться к звукам рушащейся позади горы. Лукас уже стоит рядом с грузовиком, прислонившись к нему, а Ро пытается завести, и для этого, похоже, необходимо разобраться в целом пучке проволочек всех воображаемых цветов.

– Я не знаю, какой провод куда присоединять…

Непрерывный поток богохульств говорит мне, что вряд ли дело удастся сделать быстро.

Тима качает головой, тянется мимо Ро и поворачивает ключ, торчащий в замке зажигания. И пожимает плечами:

– Помнишь кроличью лапку?

Ро смотрит с ухмылкой, когда мотор грузовика оживает, сотрясая сиденье под ним, и машет рукой нам обеим:

– Залезайте!

Тима садится в кабину, за ней следом карабкается Брут. Я медлю, оборачиваюсь, чтобы помочь Лукасу. Он прижимает рубашку к окровавленному боку и морщится, забираясь в грузовик.