Мне слов в этом спектакле практически не досталось, но я не жаловался. Кое-какие вопросы по поводу моего здесь присутствия у меня имелись в наличии, но я с ними не спешил. Для начала правильней будет поговорить с Робертом или Яковом Вениаминовичем, а уж после этого можно будет проинтервьюировать и доктора, если какие-то неясности останутся. Пока же меня устраивал имеющийся объем информации: я жив. моей жизни ничего серьезно не угрожает, скоро я смогу покинуть больницу.
— Вы кушать хотите? — спросил Дмитрий Стефанович.
Я прислушался к себе и честно сказал:
— Не знаю.
Дмитрий Стефанович с довольным видом кивнул.
— Значит, хотите. Потому что, если бы вы не хотели, то знали бы об этом вполне определенно. Обед будет примерно через полчаса, вам принесут сюда. И не спорьте! — решительно добавил он, хотя я спорить и не собирался. — Вставать вам еще рано. Кушать — в самый раз, а вставать рано.
Когда доктор вышел, тишина в палате воцарилась отчетливая и долгожданная. Я попробовал для тренировки поговорить сам с собой вслух и выставил себе по этой дисциплине вполне уверенную четверку
— услышь я себя со стороны, оснований представлять себя на больничной койке у меня бы не появилось. Значит, пришло время для позвонить родителям. Лучше все-таки папе, подумав, решил я. У мамы чутье... я иногда его боюсь. Не имея в виду ничего конкретного, она может вдруг спросить, где я. Придется либо хитро выкручиваться, либо врать напропалую. Для ведения тонкого диалога я еще не вполне пришел в себя, а врать маме попросту не умею. Умалчивать, уходить от ответа, но не врать.
Подвижность моя достигла столь невероятных величин, что я почти без труда дотянулся до своей одежды и извлек мобильник. Пропущенных не было, и я облегченно вздохнул. Глянул на дату и облегченно вздохнул еще раз. Без сознания я валялся менее суток. Будем считать, что я просто долго спал...
Покрутив телефон в руке, я довольно быстро придумал тему для разговора. Видеорежим я, конечно, включать не стал, впрочем, так я поступал достаточно часто, чтобы это могло вызвать подозрения.
-Да?
— Привет, пап! Какие у вас с мамой планы на эти выходные?
Папин вздох заслуживал театральных подмостков.
— Да какие у стариков могут быть планы?
— Я за стариков ничего не знаю, я ведь у вас спрашиваю.
Папа засмеялся.
— А что такое?
— Ничего особенного, просто у меня вроде как завершилась грандиозная ремонтная эпопея. Квартира выглядит как новая, так что имею полное право устроить новоселье. Как вы смотрите на субботу?
Я еще на самом деле не видел окончательного варианта своего жилища, но питал определенную уверенность, что за последний день работ бригада едва ли могла что-то катастрофически испортить... В любом случае, до субботы я домой вернусь. Не меньше Дмитрия Стефановича заинтересован в освобождении занимаемого койко-места.
Мы еще чуть-чуть поговорили, я (через посредничество папы) поспорил с мамой о моей способности накрыть стол самостоятельно, без ее помощи. Сошлись на компромиссном варианте, который меня вполне устроил, ибо такую рыбу, как готовит мама, я никогда не приготовлю сам и не закажу ни в одном ресторане.
Отключив телефон, я откинулся на кровати — все-таки разговор меня утомил. Зато теперь я точно почувствовал, что голоден. Сутки ничего не ел все-таки. Так что обед пришелся весьма кстати.
Я в своей жизни слышал много леденящих душу историй про больничную еду, но к этой конкретной трапезе у меня претензий не было. Не пир, конечно, но более чем съедобно. Сюда бы еще рюмочку коньяка... Но просить об этом строгую медсестру было бы бестактно. Так что, когда она забирала поднос с пустыми тарелками, я ограничился словами благодарности. А она, уже в дверях, произнесла, наконец, первые услышанные мною от нее слова:
— К вам посетитель. Доктор разрешил, только чтоб недолго.
Любопытно, а я раньше считал, что в обеденное время посетителей к больным не пускают... Или для отдельной палаты отдельные правила? Впрочем, мне было все равно, посетителю я был рад. Яков Вениаминович или Роберт?
Но это был не тот и не другой. И если я удивился, то только на секунду-другую. Потому что чему тут удивляться? На пороге палаты с пакетом в руках стоял Александр Константинович.
Глава двадцать пятая
Фрукты из пакета Александр Константинович разложил на тумбочке. Это было удивительно трогательно и мило. Сейчас он дотронется тыльной стороной ладони мне до лба, улыбнется ободряюще и спросит: «ну как ты, держишься?». А я тоже улыбнусь — но уже мужественно — и измученным, тихим, но сильным голосом отвечу: «меня так просто не сломаешь!».
Но Александр Константинович вместо этого начал меня потчевать, расписывая достоинства принесенных фруктов так ярко и смачно, что я задумался, а не торговал ли он на колхозном рынке, прежде чем стать магом. Мне пришлось глотать слюну и прилагать усилия, чтобы не впиться зубами в грушу — и это при том, что я только что пообедал. В такой вот обстановке следующая фраза комконовца прозвучала резким диссонансом:
— Я ведь вам неприятен, Вадим Николаевич?
— Нет, — сказал я, немного поколебавшись между откровенностью и вежливостью и все же качнувшись в сторону последней.
Александр Константинович удовлетворенно кивнул.
— Вы не будете против ответить на пару вопросов?
— Спрашивайте, — сказал я. на этот раз избежав и дипломатичной лжи, и грубой правды.
Суть в том, что я конечно же был против, и с огромным удовольствием послал бы комконовца к черту с его вопросами, вот только сильно сомневался, что он пойдет. А если бы вдруг и пошел, то непременно вернулся бы обратно, сделавшись после этого еще менее приятным собеседником. Так что пусть спрашивает...
— Вадим Николаевич, — комконовец смотрел мне прямо в глаза, — вы шли в Тоннель, чтобы достать заклинание для изучения алфавита Белого шара?
— Да, — ответил я.
Какой смысл мне был врать? Это явно был вводный вопрос, ответ на который Александр Константинович наверняка знал.
— Вы достали заклинание?
Я обвел глазами палату.
— А что, так вот непонятно?
Комконовец покачал головой.
— Мало ли. Возможно, вы потеряли сознание уже после соприкосновения с Белым шаром. Такие случаи бывают изредка.
Я пожал плечами.
— Нет. Я до Белого шара не дошел.
Александр Константинович еще несколько секунд удерживал взгляд на моем лице, затем снова кивнул.
— Понятно. Не могу сказать с определенностью, хорошо это или плохо... Но. по крайней мере, имеется ясность в этом вопросе.
Удержаться от усмешки я не смог.
— Что же получается, вы мне на слово верите?
Александр Константинович развел руками.
— Чего же мне вам не верить, если вы правду говорите?
Какое-то время я терялся в догадках, но вскоре понимание пришло.
— А-а-а... — протянул я. — В вашем распоряжении и заклинание-детектор лжи имеется?
Комконовец улыбнулся.
— Если такое заклинание и существует, мне о нем ничего не известно. Отличать правду от лжи люди научились задолго до появления Белого шара.
Все-таки я смотрел на него с недоверием.
— Про полиграф Киллера я слышал, но вы-то. вроде, никаких датчиков на меня не цепляли.
Александр Константинович коротко хохотнул.
— Знали бы вы, Вадим Николаевич, сколько датчиков на вашем лице!.. Естественных, природных. Надо просто уметь считывать их показания, а я как раз умею. И эта способность ничего общего с магией не имеет. Конечно, — добавил он после небольшой паузы, — есть люди, умеющие врать в самом прямом смысле слова, с ними сложнее. Но их немного, и вы к таким людям не относитесь. Тем более сейчас, когда ваш организм ослаблен. Вот когда вы отрицали, что я вам неприятен, вы лукавили. И я тогда отметил ваши реакции, они вполне стандартные.
— Ладно, — недовольно проворчал я, — давайте переходить от лекции обратно к допросу.
— К допросу? — Александр Константинович выглядел искренне удивленным. — Чего вдруг к допросу? Не спорю, ответ на вопрос о заклинании был мне небезразличен, но в целом я пришел вас проведать... и побеседовать. Вы мне интересны, Вадим Николаевич.
— Вам или комитету? — ехидно спросил я.
— А что такое? — комконовец кинул брови на лоб так высоко, что они ударились о линию волос. — Или наши интересы не могут совпасть?
Он негромко, но очень заразительно засмеялся, и я против воли растянул губы в дурацкой ухмылке. Проклятая ослабленность организма!
— Вербовать будете? — напрямик спросил я.
— Ни боже мой! — решительно ответил Александр Константинович, чем, признаюсь, меня слегка удивил.
— Вы не обижайтесь. Вадим Николаевич, — продолжил он со вздохом, — но вы себя немного переоцениваете. Бесспорно, вы очень хороший курьер, но на комитет работает много очень хороших курьеров. Причем некоторые даже сами того не зная... Если вы вдруг захотите присоединиться к нам, дайте мне знать, я попробую сказать за вас словечко. Кстати, его вес я вас также попрошу не переоценивать.
Он негромко, но очень заразительно засмеялся, и я против воли растянул губы в дурацкой ухмылке. Проклятая ослабленность организма!
— Вербовать будете? — напрямик спросил я.
— Ни боже мой! — решительно ответил Александр Константинович, чем, признаюсь, меня слегка удивил.
— Вы не обижайтесь. Вадим Николаевич, — продолжил он со вздохом, — но вы себя немного переоцениваете. Бесспорно, вы очень хороший курьер, но на комитет работает много очень хороших курьеров. Причем некоторые даже сами того не зная... Если вы вдруг захотите присоединиться к нам, дайте мне знать, я попробую сказать за вас словечко. Кстати, его вес я вас также попрошу не переоценивать.
— Тогда что вам от меня надо? — сказал я. не заботясь о довольно грубой форме своего вопроса. Александр Константинович чуть склонил голову набок.
— Беседа, Вадим Николаевич. Всего лишь беседа, сейчас и. быть может, еще раз-другой в будущем. Это интересно мне лично и, возможно, будет полезно комитету.
— А мне? — поинтересовался я, усмехнувшись.
— Ах да! — комконовец поднял руки и закатил глаза, словно обращаясь к кому-то сверху. — Классическое «что я с этого буду иметь?»! В таком случае приступим к торгу. Как мне с вами рассчитываться — деньгами, почетной грамотой, правительственной наградой?
— Не думаю, — я покачал головой. — Как насчет информации?
Увы, я сразу понял, что именно этих слов Александр Константинович от меня и ждал. Растерянным или расстроенным он точно не выглядел.
— Одобряю ваш выбор, Вадим Николаевич. Советую всегда выбирать информацию... если, конечно, это возможно.
Даже ирония в его словах была мягкой и совсем не колючей. Это только добавило мне настороженности.
— И какая информация у вас для меня есть? — спросил я.
Александр Константинович широким жестом повел рукой.
— А чего вам хочется. Вадим Николаевич? Вы спрашивайте, а я буду отвечать.
— Откровенно?
— Ну разумеется! — комконовец всем своим видом изобразил обиду. Похоже изобразил.
Я поднялся повыше и принял сидячее положение — сил для этого у меня уже хватило.
— Позвольте мне усомниться в вашей откровенности. Александр Константинович. В отличие от вас я не обладаю техникой распознавания лжи. так что обмануть меня будет несложно.
— А зачем? Зачем мне вас обманывать? Посмотрите на это с моей стороны, прошу вас. Есть вопросы, ответов на которые я просто не знаю. И тут ко мне не может быть с вашей стороны никаких претензий, правда? Безусловно, есть и такие вопросы, ответить на которые я не могу по иной причине... Но дело в том, что вы не сможете придумать нужных вопросов, Вадим Николаевич. Так что опасаться мне нечего. Что же до остального — почему бы не удовлетворить ваше любопытство? Тем более, я всегда смогу сказать «стоп», посчитав, что свою плату вы уже получили.
И он мне улыбнулся. Так тепло и искренне, что захотелось запустить в него подушкой. Но, несмотря на обидные слова про мою неспособность задать правильные вопросы, шанс получить хоть какие-то ответы был слишком заманчив, чтобы делать тут сцену.
— Хорошо. — бодро сказал я. — Поиграем в эту интересную игру. Расскажите мне для начала о том критерии, что отличает мага от остальных людей. И от курьеров, если уж на то пошло.
Александр Константинович поерзал на стуле, устраиваясь поудобней.
— Ничего себе у вас «для начала», Вадим Николаевич! Вы словно решили поставить под сомнение мой тезис о нужных вопросах. Но я вас удивлю — отвечу... Вопрос на грани, конечно, но, по моим стойким ощущениям, в ближайшее время эта тайна перестанет быть таковой. Да и вы сами, полагаю, скоро смогли бы дойти до ответа. Да, не делайте таких недоверчивых глаз, Роберт Яковлевич не смог за два года, и еще за два года не смог бы, наверное, а вам и нескольких дней могло хватить.
— Почему?
— Сейчас сами все поймете, — Александр Константинович сделал губы бантиком, собираясь с мыслями.
— Итак, что такое маг... Правильней сказать, каково то свойство, тот, как вы выразились критерий, что отличает мага от остальных. Если избежать научных и наукообразных терминов, то это высокая степень упорядоченности и организованности мышления. Основательность. Приземленность, если хотите, но без всякого негативного подтекста. Так называемый здравый смысл, поставленный во главу угла. Чем сильнее проявлены эти качества, тем больше у человека магических способностей, тем ближе он к условному «абсолютному магу», коего в природе, насколько мне известно, не существует. Абсолютный маг может считаться началом шкалы. При удалении он него способности мага тают и довольно скоро полностью сходят на нет. Поэтому магов так немного.
Я потратил несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Не полностью, конечно, все это мне еще переваривать и переваривать, но пока нужно было хоть как-то уложить в голове. Хотя эмоций вроде «вот это да!» или «не может быть!» я не испытывал.
— Но шкала ведь на этом не заканчивается, я правильно понимаю?
— Вы все понимаете абсолютно правильно, Вадим Николаевич, — комконовец одобрительно кивнул. — На эту шкалу так или иначе укладываются все люди.
— И кто на противоположном конце?
— Гении и безумцы, — Александр Константинович рассмеялся. — Различия между ними лежат уже в совершенно другой плоскости. Вообще, интеллект человека коррелирует с индексом по этой шкале весьма слабо. Но я отвлекся. Людей, чьи характеристики ближе к правой части спектра, мне описывать сложнее, ибо я к ним не отношусь. Если образ мысли людей из левой части можно сравнить с кристаллической решеткой, то у «правосторонних» это скорее активный газ. Маги строят цепочки умозаключений, аккуратно нанизывая звено на звено, у их антиподов с этим возникают проблемы. Зато они порой непостижимым образом способны в общих чертах представить, как будет выглядеть цепочка через несколько еще не нацепленных звеньев. Их мышление скорее интуитивное. Им чужд догматизм. Они легко приспосабливаются к изменившейся обстановке и легко принимают новые правила игры. Знаете. Вадим Николаевич, если завтра над миром взойдет фиолетовое треугольное солнце, я. наверное, тронусь умом. Мой рассудок не сможет с подобным примириться. А вы через недельку-другую перестанете обращать внимание на эту забавную мелочь. А еще через месяц убедите себя, что так оно всегда и было.
Для разнообразия мы посмеялись с ним на пару. Может это покажется странным, но я испытывал некоторое разочарование. Вот узнал я тайну, над которой болел головой несколько последних дней. И что? Как-то все обыденно и просто. Чем больше я над этим думал, тем сильнее крепло во мне убеждение, что я и сам если не догадывался, то. по крайней мере, подозревал нечто подобное.
Что же касается примера про треугольное солнце... Александр Константинович, умышленно или нет, описывал модель Тоннеля. Там и не такое бывает. И курьеру к миру Тоннеля нужно не просто привыкнуть, надо вжиться, поверить в него, пропустить сквозь себя. Если не сможешь, нечего тебе там делать. Вот Александр Константинович не сможет. Яков Вениаминович тоже, Роберт... Они, со своим здравым смыслом будут стараться мерить Тоннель привычными мерками, применить человеческую логику к этому нечеловеческому миру. И умрут. А я... я, выходит, близок к гению или безумцу. Хочется верить, что к гению ближе.
— С другой стороны шкалы, получается, идеальный курьер? — спросил я.
Но комконовец покачал головой.
— Не совсем. Во-первых, идеальный курьер — понятие столь же условное, как и абсолютный маг. Во- вторых, индекс показывает скорее потенциал человека при его работе курьером. На его способности проходить Тоннель влияют еще несколько факторов. Не все из которых нам понятны на данном этапе. Я могу навскидку сказать, что ваш показатель едва ли будет запредельным. Высоким — да, но все же есть куда более слабые курьеры с индексом повыше вашего.
— Вы, выходит, и численно этот индекс измерять научились?
— Стараемся, Вадим Николаевич, — Александр Константинович скромно улыбнулся.
— А искусственно повышать или понижать?
Приятно было посмотреть, как улыбка медленно сползала с лица комконовца. Молчал он достаточно долго, затем с шумом выдохнул.
— Ну, знаете, Вадим Николаевич... я недооценил вашу способность находить нужные вопросы. Вы ставите меня в трудное положение. Я вам обещал не врать, правду сказать не могу, а молчание будет достаточно красноречивым ответом. Давайте все же не будем развивать эту тему, хорошо?
Я кивнул. Хорошо, конечно хорошо... Развить я и сам могу. Едва ли у взрослого человека можно ощутимо изменить такие глубинные характеристики. Другое дело дети. Очень пластичный материал. Перед моим мысленным взором живо замелькали картинки — детский сад, где выращивают магов. И другой, где на конвейер поставлен выпуск хороших курьеров. Страшненькие картинки...