Или нет? Может, я напрасно все вижу в таком мрачном свете? Может, это наоборот — здорово? Больше магов, хороших и разных. Вырос бы мальчик в ничем не примечательного серого человечка, а теперь он станет магом. Белая кость, если наши пророчества верны. А если даже неверны — все равно, непыльная и хорошо оплачиваемая работа. А в глобальном масштабе — счастье человеческое чуть ближе. Оно ведь не вполне представимое, если верить Магнусу Федоровичу, вот я и не могу его как следует себе представить.
Я вдруг заметил, что ем таки грушу. Вкуса не чувствую, но ем. Половину уже схарчил и покрывало соком закапал. От волнения, значит. Доел, что уж теперь...
— Полагаю, я уже заплатил достаточную цену, как вы считаете? — спросил Александр Константинович, делая попытку встать со стула.
Но я энергично затряс головой. Очень уж интересно начал разговор складываться.
— Еще один вопрос, пожалуйста. Так сказать, на чай.
Александр Константинович снова устроился на стуле и с иронией посмотрел на меня.
— Ну, на чай так на чай. Спрашивайте. Вадим Николаевич.
— Чем занимается ваш комитет, Александр Константинович?
Комконовец развел руками.
— Контролирует использование магии, мне кажется, вы сами в этом убедились.
Я погрозил ему пальцем.
— Что вы, ей Богу, как тот математик. Которого спрашивают, зачем вы складываете эти величины? А он отвечает: чтобы получить их сумму. По-честному — значит, по-честному. Дайте настоящий ответ, пожалуйста.
Улыбка Александра Константиновича вышла грустная.
— Вам он не понравится. Вадим Николаевич.
— Возможно, — я усмехнулся. — Но отсутствие ответа нравится мне еще меньше. Дает, знаете ли, простор для фантазии.
— Вы меня неверно поняли, — комконовец потер переносицу. — Вы ведь наверняка не любите пафос? Нет? И я его не выношу, могу признаться. Однако без пафоса на ваш вопрос не ответишь. Ну никак не получится.
Я махнул рукой:
— Валяйте с пафосом. Попробую пережить.
— А комитет наш, Вадим Николаевич, занимается спасением мира. Вот видите, вы поморщились...
Глава двадцать шестая
Я провел короткую, но тщательную разведку на лице Александра Константиновича. Но как ни вглядывался, намека на иронию не обнаружил. Улыбка была, но совсем слабая и виноватая какая-то. Дескать, а что я могу поделать? — вы хотели правды, так вот она, такая, какая есть...
Меня, разумеется, никакими улыбками не проймешь. Я не прослезился, не просветлел ликом и не бросился с жаром умолять Александра Константиновича принять меня в комитет чтобы я мог вместе со старшими товарищами получить шанс положить свой живот в борьбе за святое дело спасения мира.
Напротив, я скорчил очень скептическую мину.
— Это не просто пафос, — сказал я. — Это лозунг. Таким хорошо народные массы призывать. Я похож на народную массу?
Комконовец покачал головой.
— Вы кое-что забыли, Вадим Николаевич. Я вас никуда не призываю. Я просто ответил на ваш вопрос, в какой-то степени против воли ответил, прошу заметить. Вы вправе сколько угодно иронизировать, но другого ответа у меня нет, простите.
Я, надо признать, слегка растерялся, но скепсис с лица убирать не спешил.
— От кого же вы мир спасаете, Александр Константинович? От Белого шара?
Александр Константинович кивнул.
— От него родимого. Можно сказать, что мы спасаем людей от них же самих, и в некотором роде это будет правдой, но такое спасение все же слишком глобальная задача для нашего комитета. Так что да, мы по мере своих скромных сил ограничиваем глобальный вред, который Белый шар может принести человечеству.
Такая постановка вопроса меня озадачила.
— Глобальный вред? — недоверчиво повторил я. — Что, какие-то таинственные злодеи качают из Белого шара гнусные заклинания?
— Если бы так, — комконовец вздохнул. — Поверьте, Вадим Николаевич, с гнусными заклинаниями справиться проще. И злодеев, какими бы таинственными они не казались, не так уж сложно вычислить и обезвредить. Настоящую проблему порождают очень хорошие и полезные заклинания, которые приносят в мир в основе своей умные и добрые люди...
Я снова внимательно посмотрел на собеседника. Нет, ничего не вижу. Непроницаемое лицо, чуть грустные глаза...
— Вы сейчас шутите или издеваетесь? — прямо спросил я.
— Ни то, ни другое. — Александр Константинович покачал головой. — Вы со мной согласитесь, Вадим Николаевич, если потрудитесь немного подумать... в нужном направлении. Возьмем простой пример — заклинание телепортации, которым я козырнул перед вашей компанией. Полезное заклинание?
Отвечать на риторический вопрос мне не хотелось, но комконовец терпеливо ждал, пока я утвердительно не мотнул головой.
— Полезное... — протянул Александр Константинович. — А в чем его полезность, скажите, сделайте одолжение?
— Нет, вы таки издеваетесь, — поставил я диагноз. — Разве это не очевидно любому ребенку?
Комконовец как-то очень радостно закивал.
— Ребенку очевидно, конечно же. Но мы с вами давайте попробуем посмотреть на это как взрослые люди. Так что ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.
Чувствуя себя довольно глупо, я начал перечислять.
— Решение проблем транспорта, грузоперевозок...
— Отлично! — перебил меня Александр Константинович. — В качестве завершающего мазка можно добавить: полное и окончательное решение, не правда ли? А теперь, — его голос стал заметно жестче, — возьмите на себя труд подумать, что станет с людьми, работавшими в сфере транспорта и грузоперевозок. Это ведь не только моряки, водители, летчики, железнодорожники, это огромное число обслуживающего персонала. Миллионы, десятки миллионов человек. И это я еще не беру во внимание работников заводов, выпускающих все эти виды транспорта...
— Ну, знаете! — я так взмахнул руками, что покрывало едва не полетело на пол. — Если так рассуждать, то и автомобиль изобретать не следовало — сколько извозчиков без работы осталось.
— Ключевое слово здесь «изобретать», — снова понизив голос, сказал Александр Константинович. — Между любым изобретением и его широким внедрением в жизнь людей проходят годы, десятилетия. В девятнадцатом веке никто не выкинул на улицы городов за раз сотни миллионов автомобилей. Я уж не говорю про качество мастодонтов автомобилестроения, которые по многим параметрам уступали конным экипажам. Нет. профессии извозчик естественный ход истории дал время тихо и мирно отмереть. Как и многим другим специальностям. Заклинания такой возможности не предоставляют.
— Если проблема только в безработице... — начал было я уже не так, впрочем, уверенно, но снова был прерван.
— Только?! — комконовец закатил глаза. — Вообще-то и этого «только» ох как немало, но скачок безработицы — это экономическая составляющая проблемы. Массы людей, вдруг оставшиеся без работы, имеют обыкновение быть сильно недовольными ситуацией — вот вам составляющая политическая. И таких составляющих я могу вам привести буквально на все буквы алфавита, от криминальной до военной. Да вы сами, сами подумайте, Вадим Николаевич, вы ведь неглупый человек...
Телепортация — пример характерный, но далеко не единственный, — продолжал Александр Константинович. — Я не буду приводить другие, я попрошу вас сделать это самому. Проявите фантазию, представьте самые невероятные вещи, которые гипотетически возможно получить от Белого шара. Подумайте о той великой пользе, что они могли бы дать людям. А после этого посмотрите на изнанку этой пользы, если она сваливается на мир как снег на голову.
Я и подумал, что оставалось. Действительно, если смотреть с предложенной стороны... Нехорошо все смотрится. То есть, минусов можно столько угодно найти, и некоторые из этих минусов вес имеют солидный. Но неужели это причина для того, чтобы останавливаться? Из боязни возможных потерь прекратить двигаться вперед? Нам достался такой мощный инструмент, как Белый шар (оказывается, действительно мощный!), а мы будем использовать его исключительно для мелких фокусов? Потому что сделать что-то серьезное — страшно. Многие люди пострадают... С другой стороны, я никогда не принимал тезиса, что цель оправдывает средства. И что теперь? Впрочем, зачем себя спрашивать, когда оппонент под рукой?
— Получается, ваше спасение мира заключается в том, что вы всеми силами стараетесь помножить Белый шар на ноль? Обрубить все, что он может дать людям. Для вас он — дьявол, несущий миру зло...
Я прервал себя, наткнувшись на ироничный взгляд Александра Константиновича.
— Почему же зло, Вадим Николаевич? Добро, много добра. Я бы сказал, настолько мощный поток добра, что ему под силу смыть человеческую цивилизацию с лица Земли. Комитет — регулируемый дроссель на пути этого потока. Заметьте, дроссель, а не заглушка. Мы вовсе не обрубаем, как вы выразились. Мы дозируем и контролируем. Вы полагаете, мы вечно будем прятать телепортацию под прилавком? Ни в коем случае. Как я уже говорил, необходимо время. Постепенность. Раз уж пошел у нас с вами такой откровенный разговор... Думаю, уже в следующем году в работе почты всех стран грядут очень позитивные изменения. Начинать надо с малого, и нам удалось отыскать более слабый вариант заклинания телепортации.
Не удержавшись, я присвистнул. Вот оно что... Мне подобное и в голову прийти не могло — что заклинание можно искусственно ослаблять.
— Я правильно понимаю, — медленно проговорил я, — что телепортация — не первый пример заклинания, требующего более слабого варианта?
Какое-то время Александр Константинович молчал, что-то в уме прикидывая и просчитывая.
— Мы снова слишком близко подошли к той черте, за которой начинаются нежелательные вопросы, — признался он. — Но и врать было бы бессмысленно. Разумеется, не первый, Вадим Николаевич. Но я вас попрошу воздержаться от требования примеров.
Голова моя слегка кружилась. Может, от общей слабости организма, а может, по причине богатого воображения. Взять, к примеру, те же разгрузочные пакеты или парящие вывески магов. Это ведь, как ни крути, антигравитация, так? Только... ослабленная? Или. скажем...
Нет. не стоит увлекаться, эдак я далеко зайду.
— Но неужели нет ничего значительного, серьезного, что мир смог бы переварить сразу, без скармливания ложечкой? — спросил я.
Комконовец сделал приглашающий жест.
— Предлагайте, что например? Ни в одной области развития человечества резкие скачкй не могут обойтись без серьезных последствий.
— А медицина? Скажем, лекарство от рака? — предложил я, не желая сдаваться окончательно.
— Увы, Вадим Николаевич, — комконовец развел руками. — В плане медицины мы пока мало что можем получить от Белого шара, на самом деле мало. Я мог бы сказать — вы только не считайте меня чудовищем
— что скачкообразное увеличение продолжительности жизни людей тоже таит в себе серьезные проблемы, но дело в том, что все это только теория. Серьезно вмешиваться в человеческий организм мы попросту не умеем. Роберт Яковлевич вот тоже просил помочь отцу, но...
— Что?! — я так резко дернулся, что перед глазами все поплыло. — Что с Яковом Вениаминовичем?
Александр Константинович прикусил губу.
— Мне не стоило этого вам говорить пока... Вы еще сами далеко не здоровы, — он помолчал. — У Якова Вениаминовича инфаркт. Тяжелый инфаркт, он в этой же больнице, этажом ниже. Сядьте! Сядьте, я вам сказал, вы еще не в той форме, чтобы предпринимать столь длительные вояжи. Ей-богу, попытаетесь встать, пожалуюсь врачу, и вас накачают снотворным.
— Это... из-за меня? — выдавил я.
Александр Константинович издал глубокий укоризненный вздох.
— Вадим Николаевич, ну что вы как гимназистка, право слово. Вы еще в окно выброситесь. Яков Вениаминович — старый человек, у него уже был инфаркт...
— Да? — удивился я.
— А вы не знали? Был, пять лет назад. Сердце — не как у юнца, скажем честно, а жизнь он в последние дни вел не вполне спокойную. Я бы помог ему, честное слово, помог. Будь это в моих силах... — его лицо стало по-настоящему печальным. — Есть немало людей, которым я желал бы помочь.
Александр Константинович замолчал. Я тоже иссяк. Еще пару минут назад я имел что спросить и о чем поспорить, но сейчас это вдруг стало каким-то неважным. Так что, когда мой посетитель снова собрался уходить, я не стал его задерживать. Мы попрощались, он пообещал еще раз обязательно меня навестить, я вяло кивнул. Мне было все равно.
* * *
После ужина, который я заглотил на автомате, понимая, что мне это действительно необходимо и скармливая организму калорию за калорией, я сумел убедить дежурного врача в своей способности хоть сейчас бежать марафонскую дистанцию. Поколебавшись и проконсультировавшись по телефону с Дмитрием Стефановичем, он позволил мне спуститься на один этаж.
Яков Вениаминович тоже лежал в одиночной палате, которая напоминала мою, только в изголовье кровати располагался зловещего вида прибор с экраном, правда, сейчас выключенный. Меня поразило, как он постарел... То есть, он на самом деле был немолод, и я, сколько мы были знакомы, называл его про себя стариком, имея для того все основания. Но человек, откинувший седую голову на взбитую подушку, лишь отдаленно напоминал живого, крепкого и бодрого старикана, только вчера угощавшего меня чаем.
На единственном стуле, ссутулив плечи, сидел Роберт, и изменился он едва ли не сильнее отца. Если я винил себя в случившемся, то Роберт оказался для себя прокурором безжалостным, не согласным ни на какие компромиссы. Черты лица заострились, губы были белыми. Рукопожатие, которым мы молчаливо обменялись, оказалось вялым и безжизненным.
— Яков Вениаминович, как... — я прочистил горло. — Как вы?
Он растянул губы в улыбке.
— Вы знаете, Вадик, я легко смогу найти парочку дней в своей жизни, когда чувствовал себя лучше. Но давайте посмотрим на колонку дебета — мне пока еще не накрыли лицо простыней, и я имею удовольствие разговаривать с вами.
— Вы это прекратите, Яков Вениаминович! — строго, но неуверенно сказал я. — Насчет «пока еще» и все такое. Вы...
Я замялся. Черт возьми, совершенно не умею разговаривать с больными. Горло начало предательски щипать. Лучше помолчать, а то я тут наободряю... К счастью, Яков Вениаминович взял инициативу на себя.
— Ваше-то самочувствие как, Вадик?
— Да ну! — я махнул рукой. — Подумаешь, отключился на пару минут. Сегодня уже поздно, переночую здесь. А завтра, если меня не выпишут, честное слово, сбегу. Обезврежу санитара... или, еще лучше, возьму в заложники санитарку, посимпатичнее.
Нести чушь у меня получалось куда уверенней, голос более или менее выровнялся. Я что-то еще говорил, строил планы на ближайшее будущее, старался вовлечь в разговор Якова Вениаминовича, который улыбался и легко соглашался со всем. Когда я выдохся, он жестом попросил меня подойти поближе и взял за руку.
— Это хорошо, Вадик, что я успел вас увидеть.
— Вы опять, Яков Вениаминович! — рассердился я. — Уйду сейчас, честное слово!
— Подождите минуту, Вадик, не уходите. Я сегодня много думал... А чего мне еще здесь делать, даже телевизор принести не разрешили... Так вот, я понял, чего испугался комитет. Не Роберта, не его исследований. Разве что косвенно... — он часто делал паузы, видно, говорить было тяжело. — Вашей встречи с Томашовым они испугались. Вадик. Я не знаю, почему, не знаю, что хочет и что может Томашов, но комитет это серьезно обеспокоило. Вот только, — Яков Вениаминович улыбнулся смущенно, — классического мудрого совета умирающего я вам не дам.
Мы с Робертом возмутились достаточно синхронно. Яков Вениаминович наши возмущения попросту переждал, использовав время, чтобы перевести дыхание.
— Что из этого следует, я не представляю. И что вам с этим делать, не знаю. Решайте сами, Вадик, не слушайте никого. Ни комитет, ни Роберта... ни меня, если я вдруг возьму себе в голову что-то советовать. Хотя это вряд ли.
Мы помолчали. Потому что. если он не знал, что мне с этим делать, то я тем более. И сильно сомневался, что мне вообще хочется что-то с этим делать.
— У меня к вам будет просьба. Вадик, — сказал Яков Вениаминович, снова немного отдышавшись.
— Буду рад помочь.
— Вы знаете, я только полчаса назад сумел выгнать домой Римму Аркадьевну...
Роберт выдавил из себя улыбку.
— Это был коварный ход. Он сказал, что хочет на завтрак форшмак.
— Да... — Яков Вениаминович тоже слабо улыбнулся. — А вот с тобой, Роб, такой номер не пройдет. Я вас прошу, Вадик, помогите мне уговорить его пойти домой поспать. Ну что мне за радость, если он будет сидеть надо мной надзирателем? Обещаю, что до утра умирать не буду.
— Папа! — теперь уже разозлился Роберт.
Роберта уговорить удалось, хотя я не принимал в этом активного участия. Мы еще немного поговорили на нейтральные, вполне обычные темы. Мне показалось, что Яков Вениаминович чуть оживился и уже не выглядел таким изможденным.
Так что вернулся в свою палату я пусть немного, но успокоенным. Засыпая, я думал, что все будет хорошо. Пусть идут к черту комитет вместе с Томашовым (или по отдельности, мне не принципиально). А я, отдохнув пару недель, буду таскать себе потихоньку заклинания, в основном для Якова Вениаминовича, пить с ним кофе на его работе и чай в его доме. Почаще буду заходить.
Обещание свое Яков Вениаминович сдержал, умер в восемь сорок пять утра...
Глава двадцать седьмая
Уже нажимая кнопку звонка, я осознал, что, вполне возможно, свалял дурака, притащившись к Борису без предварительной договоренности. Полдень, середина рабочей недели... Это я привык к свободному графику, для меня что среда, что воскресенье, а нормальные-то люди на работу ходят. Понятное дело, Борис сам себе (и не только себе) начальник, строго по восемь часов в своей фирме не высиживает, но и совсем на удаленную форму руководства тоже не переходил. Так что стоило созвониться, прежде чем ехать.
Хорошая мысль, правильная. Жалко, запоздалая. Плохо я соображаю в последнее время, девяносто процентов оперативной памяти мозга другим занято. А дверь уже открылась...