— Нет! Я его впервые увидел одновременно с тобой. Это и для меня неожиданностью было, поверь.
— Неожиданностью, значит, — я нехорошо улыбнулся. — Прослушка через твой телефончик велась, Боря?
— Через мой, — он постарался ответить твердо и взгляд мой стойко выдержать.
— Ага. — я кивнул. — И как только в беседе всплыл Томашов, «неожиданно» на линию огня вышла тяжелая артиллерия. На тот случай, если ты не улавливаешь интонаций, подчеркиваю, что в моих словах содержится сарказм.
Но Борис уходить еще глубже в посыпание головы пеплом не стал.
— Ну а что такое? Нет, понятное дело, можно было предвидеть, что такой поворот заинтересует мое руководство, но что конкретно они предпримут, этого я знать не мог. Ты мне. конечно, можешь уже не верить, но про Томашова я знаю не намного больше тебя. Я даже не знаю, знает ли больше, чем я, руководство комитета.
— Ты прямо Сократ, — усмехнулся я. — Знаешь, что ничего не знаешь, и гордишься этим. Ты скажи хоть, он действительно исчез?
— Да, — Борис кивнул.
— Как я понимаю, не от русской гэбэ он бежал, а от нежных объятий вашего комитета?
Борис всплеснул руками.
— А я знаю? Как, по-твоему, можно ответить на этот вопрос? Он, видишь ли, прощальной запиской не озаботился. Исчез — и все.
Я потер ладонью лоб.
— И что. ваш КОМКОН, со всеми его возможностями, не смог его разыскать?
— Это вопрос или сарказм? — уточнил Борис.
Иди ж ты, ехидничать начал. Освоился в ситуации...
— Пусть будет вопрос. — сказал я.
— Не смог, — подтвердил Борис. — Не уверен, правда, что до настоящего времени принимал так уж много усилий для розыска... Скорее, озаботился тем, чтобы никто другой его не нашел раньше нас. Но что-то мне подсказывает, что теперь ситуация изменится. Его способности расхаживать по Тоннелю как по собственной гостиной по меньшей мере интригуют.
Я покачал головой.
— Знаешь, если бы у меня в руках был бокал, я с огромным удовольствием поднял бы его за то, чтоб у вас никогда не получилось его найти. По какой бы причине он от вас не прятался.
— Достать бутылку? — с жадной готовностью спросил Борис и даже привставать начал.
Но я его остановил.
— Не стоит. Поговорим трезво.
— Поговорим. — покорно согласился Борис и снова утвердился на своем месте.
— Если вы все-таки достанете Томашова. что с ним делать-то будете?
Борис вздохнул.
— Послушай, Вадим, ты меня так спрашиваешь, будто я КОМКОНом руковожу. А это настолько не так, что мне сложно выразить словами. КОМКОН — не тесный кружок единомышленников, это структура с выстроенной разветвленной иерархией. Если тебе так интересно, я занимаю скромное место в одном из отделов научной группы. Я к оперативной-то работе был привлечен в первый и, надеюсь, последний раз. По причине нашей с тобой дружбы. Что планируют делать с Томашовым, я могу предполагать. И ты можешь предполагать, и совсем не факт, что твои предположения будут дальше от истины. Тебя ведь интересно, как он тебя в Тоннеле разыскал?
Я пожал плечами и кивнул. Вопрос можно считать риторическим.
— Ну так не тебе одному, — продолжил Борис. — Это же не просто новые возможности, это прежде всего еще один шаг к пониманию Белого шара. Попытки постичь этот феномен составляют, по сути, главную задачу комитета...
— Ты мне брошюру какую-то цитируешь, что ли? — я поежился. — У меня почему-то несколько иное представление о ваших задачах сложилось.
— Это потому что ты очень мало о комитете знаешь, Вадим, — сказал Борис. Глаза его на миг полыхнули. Надо же, а ведь он на самом деле за идею работает...
— Угу, — я усмехнулся. — Власть над миром вам, значит, без надобности. Вам бы, высокоморальным идеалистам, познать и постичь. А власть... — я изобразил презрительную гримасу и махнул рукой.
Но Борис меня удивил.
— Власть нам нужна. Вадим. Обязательно нужна, — он заглянул мне в глаза и на этот раз отводить взгляд не стал. — Время такое приходит, не выдержит мир без единой власти.
Я откинулся на спинку стула и какое-то время внимательно рассматривал давнего друга. Серьезен? Серьезен. Дальше некуда. И верит в свои слова.
— Расскажи-ка поподробней, что ж за время такое приходит, — попросил я не без насмешки. — Выдерживал мир, выдерживал — и вдруг на тебе, не выдержит. Яков Вениаминович вот считает... считал,
— я сглотнул комок, — что мир для всемирного правительства еще не созрел.
— Яков Вениаминович ошибался. — тихо сказал Борис. — Скажи, Вадим, когда вообще происходит объединение? На любо уровне, городов — в княжества, княжеств — между собой, стран — в блоки...
— Мы ж с тобой, вроде, вместе учились, зачем ты меня прописные истины излагать просишь? Внешняя угроза необходима. Реальная или потенциальная. А у нас что — флотилия звездолетов с Беты Лебедя окружила Землю?
Борис тихонько застонал.
— Что за примитивизм, а? Подумай, курьер, — от этого обращения я вздрогнул. — Белый шар — это тебе чем не внешняя угроза? Это ведь оружие непредставимой мощности. И неважно даже с какой целью оно создано, пусть даже с самыми созидательными. Молотком можно не только гвозди забивать, можно и по темечку друг друга тюкать. Да оставь Белый шар без контроля, он с таким шиком планету разнесет, любая флотилия звездолетов обзавидуется.
— По-твоему, Белый шар — это беда? — спросил я. — Лучше бы его не было?
— Белый шар — это данность. Какой смыл рассуждать, что было бы без него, если он есть? Ходят слухи — только слухи, наверняка я не знаю — что в КОМКОНе есть радикальная группировка, ратующая за уничтожение Белого шара. Но я считаю, что такой вопрос стоило бы перед собой ставить, будь ликвидация Белого шара действительно посильной задачей. И все равно... не думаю, что такое направление сможет получить сколько-нибудь серьезную поддержку. Я бы — если меня вдруг кто спросит — никогда на такое не пошел. Да. большая опасность. Но и возможности колоссальные... Ты чего зубы скалишь?
Я покачал головой.
— Ты точно в научной группе работаешь, а не пиарастом? Такими фразами вдруг сыпать начинаешь... А что до колоссальных возможностей — они сами по себе-то тебя не пугают? Что в перспективе получается
— наука нафиг не нужна, все за нас Белый шар сделает? Не попахивает ли это деградацией человечества. Понимаешь, мир, где бананы сами в рот падают, предварительно от кожуры очистившись, этому очень способствует.
Теперь зубы скалил Борис. А я не вполне понимал, что его развеселило. Впрочем, он меня томить не стал, в объяснения ударился охотно.
— А тебе не приходило в голову, что построение такого мира есть конечная цель научно-технического прогресса, за который ты так трогательно переживаешь? Очень примитивно выражаясь, конечно, но все- таки. Тебя не сильно напрягает тот факт, что и без всякого Белого шара люди все больше кнопочки нажимают, а кирками да лопатами все меньше машут? Ничего, не деградировали пока?
Азарт спора меня захватил. Я отвлекся от цели своего визита, от всей сложившейся ситуации, я просто стремился отстоять собственную точку зрения... Мне как-то не приходило в голову, что нападать на Белый шар я. в общем-то, еще пять минут назад и не собирался.
— Это разные вещи, Боря. Вся современная техника — суть порождение человеческого разума, выношенное и выстраданное веками, — а что, я тоже могу фразами потрещать. — А Белый шар — Нечто, свалившееся на нас невесть откуда. Это тебе аргумент номер раз. А аргумент номер два вытекает из первого: любое детище научного прогресса человеку понятно. В отличие от.
— Ты хочешь сказать, что понимаешь, как работает компьютер? — прищурился Борис.
Но меня так просто не возьмешь, подобную реплику предвидеть было несложно.
— В общих чертах понимаю. А вообще речь идет не о конкретном человеке, эксплуатирующим какую-либо аппаратуру, а о Человеке. Большую букву расслышал?
— Расслышал, — спокойно ответил Борис. — И аргументы твои понял. Не в первый раз, знаешь, с ними сталкиваюсь. Так что. прости, ты не в самом выгодном положении, возражения у меня отработаны. Разбивать твои аргументы в порядке очереди?
— Валяй.
— Начинаю. С чего ты взял, что Белый шар свалился невесть откуда и сам по себе? Это открытие было бы невозможно без оборудования лаборатории, где работал Томашов. Да даже без самого обычного компьютера. Поэтому открытие Белого шара вне рамок прогресса рассматривать нельзя. Вот цепочка: абак
— арифмометр — компьютер — лаборатория Томашова — Белый шар. Ни одного звена выкинуть не получится, как ни старайся.
Опершись ладонями о стол, я чуть подался вперед.
— Но Белый шар не был прямым следствием работы лаборатории! Он был открыт случайно!
Но, похоже, мой оппонент в самом деле был подготовлен к дискуссии лучше меня. Он не горячился и сохранял уверенность в себе.
— Вадим, тебе перечислить все открытия, сделанные случайно? Их немало. Важно другое: нет лаборатории — нет Белого шара. Последовательность. Белый шар не могли открыть сто или двести лет назад. Его время пришло сейчас, и причиной тому именно прогресс. Научно-технический.
— А тебе не кажется, что его время еще не пришло? — спросил я. — Что мы открыли этот ящик Пандоры не только случайно, но и раньше, чем следовало?
Борис кивнул.
— А вот это может быть. Хотя заметь, это уже выходит из плоскости твоей аргументации. Но я отвечу и на это. Открытия, опередившие свое время, уже встречались в истории человечества. И оно их переварило. Переварит и Белый шар. Тут я плавно перехожу к твоему следующему аргументу про понятность Белого шара. Вадим, а чем, по-твоему, занимается научная группа КОМКОНа? Изучить, исследовать, научиться использовать... — Борис улыбнулся. — Я имею в виду полноценно, а не наугад и наощупь, как сейчас. Этим пытаются заниматься пытливые одиночки, вроде Роберта, но у них крайне мало шансов. Нет системного подхода. А у нас он есть.
И гордость на челе, и ясность во взоре. Совсем оправился человек от душевной травмы... Я даже себя слегка неловко почувствовал. Но превозмог. Разговор-то вроде любопытный получается.
— И что же ваш системный подход принес? — поинтересовался я.
Борис сделал рукой неопределенный жест.
— В двух словах и не расскажешь... Да и не все я имею право рассказывать. Хотя Бог с ним, с правом, просто действительно сложно как-то это все выразить в кухонном разговоре. В общем, это наука, Вадим. Новая наука, только-только зародившаяся, но уже обзаведшаяся своими первыми принципами и началами. И, что, быть может, еще более важно, проявились точки пересечения с науками старыми, утвердившимися. С биологией, психологией, физикой...
— Физикой? — я удивился неподдельно. — По-моему, заклинания только и делают, что законы физики нарушают.
Борис в менторском жесте воздел перст.
— Ты же не гуманитарий, Вадим, разве нужно тебе объяснять, что законы физики нарушаться не могут. Просто по определению. Когда нам кажется, что нарушен физический закон, это всего-навсего означает, что либо факты были нами неверно интерпретированы, либо закон был неточно сформулирован.
— Удобная позиция, — усмехнулся я.
— Ну что я, хрестоматийный пример про Эйнштейна и Ньютона должен тебе рассказывать? — развел руками Борис. — К слову, при помощи наших исследований физика знаешь, какой шаг вперед сделала.
— Так что такое заклинание? — спросил я в лоб.
Общие слова про гигантские шаги современной науки меня не так сильно занимали. Я, наверное, прагматик по натуре.
Борис с шумом выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы и покрутил пальцами перед собой.
— Вот тут сложности начинаются. Ты не подумай, будто я что-то скрываю. Просто сложно объяснить принцип интегрального счисления человеку, незнакомому с арифметикой. Ты не обижайся, — спохватился он.
Я устроился поудобней.
— Да и не думаю. Можешь начать с арифметики.
На какое-то время Борис застыл неподвижно, затем тоже поерзал на своем месте.
— Если коротко... ты имеешь представление о сознании и подсознании человека? Когда человек воспринимает команду сознанием, он оценивает ее критически. И исполняет, только если сочтет это для себя нужным. Или хотя бы безвредным. Но когда команда проникает непосредственно в подсознание, механизм критической оценки не срабатывает, и человек может исполнить команду даже во вред себе.
— Ты действительно издалека начал, — покачал я головой.
— На самом деле нет. — Борис чуть наклонился вперед. — Я к самой сути перехожу. Представь, что у материи — вообще, у любой ее формы — тоже есть свои сознание и подсознание.
— Не могу. — честно признался я.
Борис закатил глаза.
— И это говорит курьер! Человек, который обязан уметь представить все, что угодно. И поверить в это. Напряги фантазию!
Я постарался. Нет, представить-то можно... Вот с «поверить» у меня сложнее.
— Да ну, идеализм какой-то...
Я прикрыл глаза. К такому делу нужно подходить не спеша. Не в лоб. Почувствовать, что такое сознание и подсознание человека... Именно почувствовать, так, чтобы можно было потрогать, взять в руки. Теперь самого человека отодвигаем на задний план...
Борис толкнул меня в плечо.
— Ты это, так сильно-то не представляй, — с некоторой обеспокоенностью сказал он. — Не в прямом смысле. Будут потом тебе мыслящие камни кругом мерещиться. Это просто такая удобная форма восприятия информации. Условно, понимаешь? Просто две вновь выявленные характеристики материи назвали привычными для человеческого уха именами. Потому что аналогий набралось достаточно. На «сознание» неживой материи человек повлиять не способен, слой «критического мышления» непробиваем, а вот ее «подсознание» выполняет полученные команды. Заклинание — своего рода спусковой крючок, позволяющий подсознанию человека взаимодействовать с подсознанием окружающего мира. Усвоил?
Я покрутил глазами.
— Если в ближайший час умом не тронусь, то, возможно, усвою.
— Заклинание ведь даже вслух произносить необязательно, — продолжал Борис. — После определенной тренировки достаточно произнести его мысленно. Не всем дается, правда... Такие тренировки — что-то вроде самогипноза.
Погрузившись глубоко в раздумья и переваривание информации, я взял из вазочки конфету, неспешно развернул и так же неспешно съел. Сладкое стимулирует работу мозга. А мой бедный мозг простимулировать сейчас совсем нелишне...
— Скажи мне вот что, — подошел я к другой интересующей меня теме. — Меня в последнее время сильно волновало, что делает человека магом, а что курьером. Потом, получив ответ, мне этот вопрос уже не кажется первоочередным. Гораздо интересней было бы узнать: зачем?
— Что «зачем»? — оторопело спросил Борис.
— Подобное разделение зачем? Для чего? Почему именно такое?
Несколько секунд Борис, поджав губы, смотрел на меня. Пытался как следует осмыслить вопрос, как я понимаю. Но, судя по следующей реплике, так и не осмыслил.
— Ну и вопрос, — он развел руками. — Оно не зачем и не почему, оно просто есть. С таким же успехом можно спросить, почему у человека по пять пальцев на руке, а не по шесть. Или. например...
Борис подыскивал подходящий пример, но я прервал его, хмыкнув и поднявшись на ноги. Аудиенцию можно считать законченной. Оставался еще неприятный, но необходимый элемент.
— Боря, ты ведь согласишься, что поступил со мной в достаточной степени цинично? — нейтральным тоном спросил я.
Взгляд его снова забегал.
— Я же извинился... Хочешь, еще раз извинюсь? Что мне сделать, чтобы ты меня простил?
Я качнул головой из стороны в сторону.
— Ничего не надо делать. Я тоже хочу извиниться, что на твой цинизм ответил своим.
— Что? — Борис непонимающе уставился на меня. — Каким своим?
Я вздохнул. Все-таки я в какой-то степени ощущал за собой вину. Как ни странно.
— Цинизм в том, что я должен был сказать тебе это сразу, но я подождал. Мне хотелось что-то от тебя узнать, прежде чем мы прекратим наше знакомство. А вот теперь говорю: пошел ты к черту, Боря.
Ответа ждать я не стал. Он не был мне интересен. Хотя горечь на душе ощущалась.
Глава двадцать девятая
Надо же... Оказывается, традиции более живучи, чем мне представлялось. Я имею в виду налет мистики в оформлении интерьеров магических салонов. Правда, из множества посещенных мною, «Моргана» был единственным в своем роде.
Цвета — да, серый с белым. Мода, она диктует законы своим адептам более строго, чем все органы власти вместе взятые. Но и при посредстве этих ставших классическими тонов хозяин салона сумел передать максимум таинственности и потусторонности. Узоры на стенах и потолке при всей абстрактности явно несли в себе нечто эзотерическое. Не знаю, что, но несли, я это почувствовал на собственной шкуре — постоянно боролся с искушением оглянуться через плечо и говорил тише, чем обычно.
Освещена приемная была слабее, чем следовало бы для создания комфортной обстановки, кресла для посетителей непостижимым для меня образом сочетали в себе модерновость и средневековый налет, а за стойкой сидела типичная ведьма. Я, правда, не встречал еще ни одной, но после сегодняшнего дня уже не смогу быть в этом уверен. Пожилая дама была худой и прямой как палка, бледный пергамент кожи обтягивал высокие скулы, плотно поджатые тонкие губы и заостренный нос. Главная ведьменность таилась в глазах — черных, колючих, пронзительных. Они за две секунды просветили меня рентгеном, просканировали ауру до седьмого слоя включительно и — зуб даю — узнали про меня все. включая двойку по географии, которую я вывел из дневника в седьмом классе.
— Вы что-то хотели, молодой человек?