И такія странныя ощущенія овладѣваютъ мной, и моя голова становится тяжелой, пока я тамъ сижу, я закрываю глаза и снова чувствую поцѣлуй Изелины. — Изелина, неужели это ты, ты, возлюбленная жизни? — говорю я;- а Дидерика ты оставила за деревомъ?.. — Но голова моя становится все тяжелѣе и тяжелѣе, и я плыву по волнамъ сна.
— Люль, люль! — говоритъ чей-то голосъ, кажется, будто семизвѣздіе поетъ у меня въ крови. Это голосъ Изелины.
— Спи, спи; я буду разсказывать тебѣ о своей любви, пока ты спишь, и разскажу тебѣ о моей первой ночи. Я еще помню, что забыла затворить свою дверь; мнѣ было тогда шестнадцать лѣтъ, была весна, дулъ теплый вѣтеръ; явился Дундасъ. Онъ казался орломъ, который съ шумомъ примчался. Я встрѣтила его въ одно прекрасное утро передъ охотой, ему было двадцать пять лѣтъ, онъ возвратился изъ далекаго путешествія; онъ весело шелъ рядомъ со мной по лѣсу, и, когда онъ коснулся меня своей рукой, я начала его любить. На лицѣ у него появились два лихорадочныхъ пятна и мнѣ хотѣлось цѣловать эти пятна. Вечеромъ, послѣ охоты, я пошла и искала его въ саду, и я боялась найти его; я тихонько, про-себя, называла его имя и боялась, что онъ можетъ его услыхать.
И вотъ онъ выходитъ изъ кустовъ и шепчетъ: сегодня ночью, когда пробьетъ часъ. Послѣ этого онъ исчезаетъ.
Сегодня ночью, когда пробьетъ часъ, что онъ хотѣлъ этимъ сказать? Я ничего не понимаю. Онъ, должно-бытъ, хотѣлъ сказать, что сегодня ночью, въ часъ онъ отправляется въ путешествіе; но какое мнѣ дѣло до того, что онъ уѣзжаетъ.
И случилось, что я забыла запереть свою дверь…
Бьетъ часъ и онъ входитъ.
— Развѣ моя дверь не была заперта? — спрашиваю я.
— Я ее запру, — отвѣчаетъ онъ.
И онъ закрываетъ дверь, и мы оба заперты. Я боялась шума его огромныхъ сапогъ.
— Не разбуди моей прислуги! — сказала я. Я боялась скрипящаго стула и сказала. — Нѣтъ, нѣтъ, не садись на тотъ стулъ, онъ скрипитъ!
— Могу я тогда сѣсть на твою постель? — спросилъ онъ.
— Да, — сказала я.
Но это я сказала только потому, что стулъ скрипѣлъ.
Мы сидѣли на моей постели. Я отодвигалась отъ него, но онъ подвигался ко мнѣ. Я смотрѣла въ землю.
— Тебѣ холодно, — сказалъ онъ и взялъ мою руку. Немного спустя, онъ сказалъ:- Какъ ты замерзла! — и онъ обнялъ меня рукой. Мнѣ стало тепло въ его рукахъ. Мы сидимъ такъ нѣкоторое время.
Кричитъ пѣтухъ.
— Ты слышала, — сказалъ онъ, — пѣтухъ прокричалъ. Скоро утро.
И онъ обнялъ меня и сдѣлалъ меня этимъ счастливой.
— Если ты вполнѣ увѣренъ, что прокричалъ пѣтухъ….- бормочу я.
Я опять увидѣла оба лихорадочныхъ пятна на его лицѣ и я хотѣла встать. Онъ удержалъ меня; я поцѣловала оба милыя пятна и зажмурила передъ ними глаза…
Наступилъ день, было уже утро. Я проснулась и не узнала стѣнъ своей комнаты; я встала и не узнала своихъ маленькихъ башмачковъ; что-то струилось во мнѣ;- что это такое струится во мнѣ? — подумала я, улыбнувшись, и который это часъ пробило? Я ничего не знала, но я поняла только, что я забыла запереть у себя дверь.
Приходитъ моя дѣвушка. — Твои цвѣты не были сегодня политы, — говоритъ она. Я забыла о своихъ цвѣтахъ.
— Ты измяла свое платье, — продолжаетъ она.
— Гдѣ бы это я могла измять свое платье? — думала я съ смѣющимся сердцемъ, — это, вѣроятно, случилось со мной сегодня ночью.
Въ ворота въѣзжаетъ экипажъ.
— И кошку свою ты сегодня не накормила, — говоритъ дѣвушка. Но я забываю про свои цвѣты, про платье и кошку, и спрашиваю. — Это Дундасъ остановился у дома? Скажи ему, чтобъ онъ сейчасъ же пришелъ ко мнѣ, я жду его, что это… что это такое… — И я думаю про-себя, — запретъ ли онъ опять дверь на ключъ, когда придетъ?
Онъ стучится, Я впускаю его и запираю дверь, чтобы оказать ему маленькую услугу.
— Изелина! — восклицаетъ онъ и цѣлуетъ меня въ губы въ продолженіе цѣлой минуты. — Я никого не посылала за тобой, — шепнула я.
— Ты никого не посылала? — спрашиваетъ онъ.
Я опять чувствую въ себѣ робость и отвѣчаю:- Нѣтъ я посылала за тобой гонца, мнѣ такъ ужасно хотѣлось видѣть тебя. Побудь немножко здѣсь.
И я закрыла глаза отъ любви. Онъ не пустилъ меня, я опустилась и прижалась къ его груди!
— Мнѣ кажется, опять кричали пѣтухи, — сказалъ онъ и сталъ прислушиваться. Но когда я услышала, что онъ говорилъ, я какъ можно поспѣшнѣе перебила его и возражала.
— Нѣтъ, какъ можешь ты думать, что опять поютъ пѣтухи, никто не кричалъ.
Онъ поцѣловалъ меня въ грудь.
— Это курица кудахтала, — сказала я въ послѣднюю минуту.
— Подожди, я хочу запереть дверь, — сказалъ онъ и хотѣлъ подняться.
Я удержала его и шепнула:
— Она заперта…
Наступилъ опять вечеръ, и Дундасъ уѣхалъ. Точно что-то золотистое струилось во мнѣ. Я встала передъ зеркаломъ, два влюбленныхъ глаза смотрѣли на меня напротивъ; что-то шевельнулось во мнѣ при моемъ взглядѣ и заструилось заструилось вокругъ моего сердца. Боже мой, я никогда не смотрѣла на себя такими влюбленными глазами, и я поцѣловала отъ любви свои собственныя губы въ зеркалѣ…
Ну вотъ я разсказала тебѣ о моей первой ночи, объ утрѣ и вечерѣ послѣ нея. Когда-нибудь потомъ я разскажу тебѣ о Свендѣ Херлуфсенѣ! Его я тоже любила, онъ жилъ въ милѣ отсюда на островѣ, который вонъ виденъ тамъ вдали и въ тихія лѣтнія ночи я сама приплывала къ нему, потому что я его любила.
— Я разскажу тебѣ также и о Стамерѣ. Онъ былъ священникъ, я любила его, я всѣхъ люблю…
Сквозь сонъ я слышу, какъ кричитъ пѣтухъ тамъ внизу, въ Сирилундѣ.
— Ты слышишь, Изелина, и намъ тоже пропѣлъ пѣтухъ, — радостно восклицаю я и протягиваю руки. Я просыпаюсь. Эзопъ уже на ногахъ.
— Прочь! — говорю я въ жгучей тоскѣ и осматриваюсь по сторонамъ: здѣсь никого, никого нѣтъ!
Разгоряченный и возбужденный я возвращаюсь домой. Уже утро, пѣтухъ все еще поетъ въ Сирилуидѣ. — Около хижины стоитъ женщина, стоитъ Ева. Въ рукѣ у нея вязка, она собирается въ лѣсъ. Утро жизни покоится на молодой дѣвушкѣ, ея грудь опускается и поднимается, солнце золотитъ ее.
— Вы не должны думать… — бормочетъ она.
— Что я не долженъ думать, Ева?
— Я не пришла сюда, чтобы васъ встрѣтить, я шла мимо…
И густая краска заливаетъ ея лицо.
XXI
Нога моя все еще продолжала безпокоить и мучить меня; ночью она ныла и не давала мнѣ спать, иногда въ нее какъ бы неожиданно стрѣляло; а когда погода мѣнялась, ее ломило. Это продолжалось много дней. Но я не сталъ хромымъ.
Дни шли.
Господинъ Макъ вернулся, и мнѣ пришлось скоро узнать о его возвращеніи. Онъ взялъ у меня лодку; онъ поставилъ меня въ затруднительное положеніе; время охоты еще не наступило, и я ничего не могъ стрѣлять. Но отчего онъ, ни слова не говоря, отнялъ у меня лодку? Двое изъ служащихъ господина Мака возили въ море какого-то незнакомца. Я встрѣтилъ доктора.
— У меня взяли мою лодку, — сказалъ я.
— Сюда прибылъ какой-то иностранецъ, — сказалъ онъ. — Каждое утро нужно вывозитъ его въ море и вечеромъ опять привозитъ обратно. Онъ изслѣдуетъ морское дно.
Незнакомецъ былъ финляндецъ; господинъ Макъ встрѣтилъ его случайно на кораблѣ; онъ вернулся съ Шпицбергена съ коллекціей раковинъ и морскихъ животныхъ; его называли барономъ. Въ домѣ господина Мака онъ занималъ большую комнату и еще залу… Онъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе.
«У меня не хватаетъ мяса, и я попрошу сегодня вечеромъ Эдварду датъ мнѣ поѣсть», подумалъ я.
Я отправляюсь внизъ въ Сирилундъ. Я тотчасъ же замѣтилъ, что на Эдвардѣ было новое платье; она кажется выросшей; платье у нея очень длинное.
— Простите, что я сижу, — сказала только и протянула мнѣ руку.
— Да, къ сожалѣнію, моей дочери нездоровится, — сказалъ господинъ Макъ. — Это простуда, она была неосторожной… Вы, вѣроятно, пришли ради вашей лодки? Я принужденъ одолжить вамъ другую, шлюпку; она немного течетъ, но если вы будете прилежно вычерпывать… Видите ли, у насъ сейчасъ въ домѣ человѣкъ науки, а вы понимаете, что такой человѣкъ… У него нѣтъ свободнаго времени; онъ работаетъ цѣлый день и домой возвращается лишь къ вечеру. Не уходите до его прихода, тогда вы его увидите; вамъ будетъ интересно познакомиться съ нимъ. Вотъ его карточка… корона… баронъ. Очень привѣтливый господинъ. Встрѣтилъ я его совершенно случайно.
— Ага! — подумалъ я, — тебя не приглашаютъ на вечеръ. Ну и слава Богу; я пришелъ сюда съ визитомъ, я могу отправиться домой, у меня есть немного рыбы въ хижинѣ. Да ужъ какая-нибудь ѣда найдется. Баста!
Вошелъ баронъ. Маленькій мужчина, лѣтъ подъ сорокъ; длинное узкое лицо съ выступающими скулами и жидкой черной бородой. Взглядъ у него былъ острый и пронзительный, но онъ носилъ очень сильные очки, на запонкахъ у него была корона съ пятью зубцами, такъ же какъ и на карточкѣ. Онъ держался немного сутуловато, а на его худыхъ рукахъ были синія жилы; а ногти словно изъ желтаго металла.
— Очень пріятно, господинъ лейтенантъ. Вы, господинъ лейтенантъ, давно уже здѣсь?
— Нѣсколько мѣсяцевъ. Пріятный человѣкъ.
Господинъ Макъ предложилъ ему разсказать о раковинахъ и маленькихъ морскихъ животныхъ, и онъ сдѣлалъ это очень охотно. Онъ объяснилъ намъ раньше, какіе сорта глины на холмахъ, пошелъ въ залу и принесъ образецъ водорослей изъ Бѣлаго моря. Онъ постоянно поднималъ указательный палецъ и передвигалъ на носу толстые золотые очки. Господинъ Макъ интересовался этимъ въ высшей степени.
Прошелъ часъ.
Баронъ заговорилъ про мое несчастіе, мой несчастный выстрѣлъ.
— Я уже совсѣмъ оправился.
— Въ самомъ дѣлѣ? Очень пріятно.
«Кто разсказалъ ему о моемъ несчастіи?», подумалъ я. Я спросилъ:
— Господинъ баронъ, отъ кого вы слышали о моемъ несчастномъ случаѣ?
— Отъ… да кто же мнѣ сказалъ? Фрёкэнъ Макъ, кажется. Не правда ли, фрёкэнъ Макъ?
Эдварда вспыхнула, какъ огонь.
Я пришелъ сюда такимъ жалкимъ; въ продолженіе многихъ дней мрачное отчаяніе уничтожило меня, но при этихъ послѣднихъ словахъ незнакомца радость овладѣла мной; я не посмотрѣлъ на Эдварду, но я подумалъ:
«Благодарю тебя, что ты говорила обо мнѣ, называла мое имя, хотя оно навсегда потеряло для тебя всякое значеніе». Покойной ночи.
Я простился. Эдварда и теперь продолжала сидѣть, извиняясь тѣмъ, что нездорова. Она подала мнѣ руку съ полнымъ равнодушіемъ. А господинъ Макъ стоялъ, занятый горячимъ разговоромъ съ барономъ. Онъ говорилъ о своемъ дѣдѣ, консулѣ Макѣ.
— Я не знаю, разсказывалъ ли я господину барону, что эту пряжку Карлъ Іоганнъ собственноручно прикрѣпилъ на груди моего дѣда.
Я вышелъ на лѣстницу, никто не провожалъ меня. Я взглянулъ мимоходомъ въ окно залы; тамъ стояла Эдварда, выпрямившись во весь ростъ; она раздвинула обѣими руками гардины и смотрѣла въ окно.
Я забылъ поклониться, я все забылъ. Какая-то волна подхватила меня и быстро унесла оттуда.
«Остановись, подожди минутку!» сказалъ я себѣ, когда дошелъ до лѣса. Боже мой, этому долженъ быть положенъ конецъ! Мнѣ вдругъ стало жарко отъ бѣшенства; я застоналъ. Ахъ, у меня нѣтъ въ груди ни малѣйшаго чувства чести; самое большее съ недѣлю я пользовался благосклонностью Эдварды, но все это давно прошло, и я никакъ не могъ съ этимъ помириться. Отнынѣ мое сердце должно было бы взывать къ ней; прахъ, воздухъ, земля у меня на пути, Боже милосердый… Я дошелъ до хижины, отыскалъ свою рыбу и поужиналъ.
Ты все ходишь вокругъ и прожигаешь свою жизнь изъ-за школьницы, и твои ночи полны ужасныхъ сновидѣній. И тяжелый воздухъ окутываетъ твою голову, затхлый, вѣковой вѣтеръ. А небо трепещетъ въ чудесной синевѣ, и горы зовутъ. Идемъ, Эзопъ, идемъ!
XXII
Прошла недѣля. Я нанималъ лодку у кузнеца и ловилъ себѣ рыбу на обѣдъ. Эдварда и пріѣзжій баронъ бывали всегда вмѣстѣ по вечерамъ, когда онъ возвращался съ моря; разъ я ихъ видѣлъ у мельницы.
Однажды вечеромъ они прошли мимо моей хижины; я отошелъ отъ окна и тихонько закрылъ дверь на всякій случай. То, что я ихъ видѣлъ вмѣстѣ, не произвело на меня рѣшительно никакого впечатлѣнія; я пожалъ плечами.
Въ другой разъ вечеромъ я встрѣтилъ ихъ на дорогѣ, и мы поклонились другъ другу.
Я далъ барону поклониться первому, а самъ лишь двумя пальцами взялся за фуражку. Я спокойно прошелъ мимо и равнодушно посмотрѣлъ на нихъ.
Прошелъ еще день.
Много ужъ длинныхъ дней теперь пробѣжало! Подавленное настроеніе овладѣло мной, мое сердце какъ-то безцѣльно размышляло о вещахъ; даже дружелюбный сѣрый камень около моей хижины стоялъ какъ олицетвореніе страданія и отчаянія, когда я проходилъ мимо. Можно было ждать дождя; жара стояла въ воздухѣ, и, куда ни повернешься, обдавало тебя горячимъ дыханіемъ; ногу ломило; утромъ я видѣлъ, какъ одна изъ лошадей господина Мака сломала оглобли; все это имѣло для меня значеніе.
«Лучше всего запастись пищей для дома, пока держится хорошая погода», подумалъ я.
Я крѣпко привязалъ Эзопа, взялъ свои удочки и ружье и отправился къ пристани.
Я чувствовалъ себя необычайно утѣшеннымъ.
— Когда приходитъ почтовый пароходъ? — спросилъ я рыбака.
— Почтовый пароходъ? онъ придетъ черезъ три недѣли, — отвѣчалъ онъ.
— Я жду свой мундиръ, — сказалъ я.
Тутъ я встрѣтилъ одного изъ приказчиковъ господина Мака. Я взялъ его за руку и сказалъ:
— Скажите мнѣ, Бога ради, вы больше никогда не играете въ вистъ въ Сирилундѣ?
— О, нѣтъ, часто, — возражаетъ онъ.
Пауза.
— Я все не могъ собраться послѣднее время, — сказалъ я.
Я поплылъ къ своему обыкновенному мѣсту рыбной ловли. Въ воздухѣ было душно. Комары собирались въ цѣлые рои, и я долженъ былъ все время куритъ, чтобы спасаться отъ нихъ. Треска клевала, я ловилъ двойными крючками, уловъ былъ удачный. На обратномъ пути я убилъ двухъ гагарокъ.
Когда я былъ на пристани, тамъ стоялъ кузнецъ. Онъ былъ за работой. У меня мелькаетъ мысль, я спрашиваю его:
— Нѣтъ, — отвѣчаетъ онъ, — господинъ Макъ надавалъ мнѣ работы до самой полуночи.
Я кивнулъ и подумалъ про-себя, что это хорошо.
Я взялъ свой уловъ и пошелъ по дорогѣ, которая шла мимо дома кузнеца. Ева была одна дома.
— Я ужасно тосковалъ по тебѣ, - сказалъ я ей. Я былъ взволнованъ при видѣ ея, а она съ трудомъ могла смотрѣть на меня отъ удивленія.
— Я люблю твою молодость и твои хорошіе глаза, — сказалъ я. — Накажи меня сегодня за то, что я о другой думалъ больше, чѣмъ о тебѣ. Послушай, я пришелъ къ тебѣ только, чтобы посмотрѣть на тебя, мнѣ хорошо съ тобой, я влюбленъ въ тебя. Ты слышала, какъ я тебя звалъ сегодня ночью?
— Нѣтъ, — отвѣчала она въ ужасѣ.
— Я звалъ Эдварду, подъ фру Эдварду, но я подразумѣвалъ тебя. Я проснулся отъ этого; конечно, я имѣлъ въ виду тебя; это была отговорка, когда я сказалъ «Эдварду». Но не будемъ больше говорить о ней. О, Боже, вѣдь ты моя возлюбленная Ева! у тебя сегодня такія красныя губы; у тебя нога красивѣе, чѣмъ у Эдварды, вотъ посмотри сама. — Я приподнялъ ея платье и показалъ ей на ея собственную ногу.
Радость, которой я еще никогда не замѣчалъ въ ней, залила ея лицо. Она хочетъ отвернуться, но раздумываетъ и обнимаетъ одной рукой меня за шею.
Проходитъ нѣкоторое время. Мы разговариваемъ, сидимъ все время на длинной скамейкѣ и говоримъ о всевозможныхъ вещахъ. Я сказалъ:
— Повѣришь ли, фрёкэнъ Эдварда совсѣмъ не умѣетъ говорить, она говоритъ, какъ ребенокъ; она говоритъ: «болѣе счастливѣе». Я самъ это слышалъ. Ты находишь, что у нея красивый лобъ? Этого я не нахожу. У нея мрачный лобъ. Она даже не моетъ рукъ.
— Мы вѣдь не хотѣли больше о ней говорить?
— Да, правда. Я забылъ.
Опять проходитъ нѣкоторое время. Я о чемъ-то размышляю, я молчу.
— Почему у тебя влажные глаза? — спрашиваетъ Ева.
— У нея, впрочемъ, красивый лобъ, — говорю я, — и руки у нея всегда чистыя. Это случайно какъ-то разъ онѣ были грязны. Я не хотѣлъ сказать ничего другого. — И я продолжалъ горячо и стиснувъ зубы:- Я все время сижу и думаю о тебѣ, Ева; но мнѣ приходитъ въ голову, что ты, можетъ-быть, не слыхала, что я сейчасъ хочу разсказать тебѣ. Когда Эдварда въ первый разъ увидѣла Эзопа, она сказала: «Эзопъ былъ мудрецъ, онъ былъ фригіецъ родомъ». Развѣ это не смѣшно! Она въ тотъ же день вычитала это изъ книги, я въ этомъ убѣжденъ.
— Да, — сказала Ева, — а что же дальше?
— Насколько мнѣ помнится, она говорила также о томъ, что у Эзопа учителемъ былъ Ксанфъ.
— Ха-ха-ха.
— Вотъ какъ.
— И на кой чортъ разсказывать въ обществѣ, что учителемъ Эзопа былъ Ксанфъ? — спрашиваю я. — Ахъ, Ева, ты сегодня не расположена, а то ты до боли хохотала бы надъ этимъ.
— О, нѣтъ, я тоже нахожу, что это смѣшно, — говоритъ Ева и начинаетъ принужденно, недоумѣвая, смѣяться, — но я не понимаю этого такъ хорошо, какъ ты.
Я молчу и думаю, молчу и думаю. — Тебѣ будетъ пріятнѣе, если мы тихо будемъ сидѣть и ничего не говоритъ, — тихо спросила Ева. Доброта свѣтилась въ ея глазахъ; она проводила рукой по моимъ волосамъ.
— Добрая, добрая душа! — воскликнулъ я и крѣпко прижалъ ее къ себѣ, - я увѣренъ, что изнываю отъ любви къ тебѣ, я все больше и больше люблю тебя; ты вѣдь поѣдешь со мной, когда я уѣду отсюда? Подумай. Ты вѣдь можешь поѣхать со мной?
— Да, — отвѣчала она.
Я почти что не слышалъ это «да», но я чувствую его въ ея дыханіи, я замѣчаю это по ней; мы бѣшено обнимаемъ другъ друга, и она беззавѣтно отдается мнѣ.
Часъ спустя, я цѣлую Еву на прощанье и иду. Въ дверяхъ я встрѣчаю господина Мака. Самого господина Мака.
Онъ вздрагиваетъ, пристально смотритъ въ комнату, останавливается на порогѣ, продолжая пристально смотрѣть.
— Ну-ну! — говоритъ онъ и больше ни звука не можетъ издать; онъ совсѣмъ смутился отъ внезапности этой встрѣчи.
— Вы не ожидали найти меня здѣсь? — говорю я, кланяясь.