– Фак! – воскликнул мелкий, привлекая к себе внимание мутантов. – Воу!
Вожак, взмахнул крыльями и повернул к ним уродливую башку, и желдак не выдержал, пальнул по нему, разворачиваясь, чтобы спастись бегством.
Хайрастый вскинул ружье – древнюю охотничью двустволку. Его товарищ выпалил в воздух картечью. И грянуло еще два выстрела.
– Факин все! – заорал бритый. – Гоу ту ад!
Я даже посочувствовал бедолагам.
Хайрастый переломил ствол, деловито перезарядил двустволку и снова выпалил. Повисло дымное облако. Заорал, переходя в неуловимые ушами, но больно бьющие по мозгам, частоты, вожак мышей.
Мне стало страшно. Так страшно, как не бывало никогда.
Бывает страх, он подстегивает тело – получив сигнал «спасайся», организм начинает вырабатывать адреналин, гормон стрессовой ситуации. Чаще бьется сердце, мелкая моторика идет к черту, но быстрее бежишь, сильнее бьешь. Отключается периферическое зрение, появляется «туннельное» – сосредотачиваешься на цели. В общем, адреналин – полезный гормон.
Но сейчас на меня нахлынул панический ужас, как в кошмарных снах, когда не можешь двигаться, не в силах кричать… Когда что-то невообразимое, выходящее за рамки опыта, не только твоего, но и биологического вида, прет на тебя – ужас, выражаясь словами классиков литературы, сковывает тело.
Понемногу ужас отпустил, и накрыла паника. Все знания испарились, я заметался по поляне, не думая об аномалиях, вообще не думая. Энджи трясла головой и пятилась, не выпуская пистолет. Пригоршня сидел, закрыв голову руками. И снова стреляли желдаки.
За что и поплатились.
Визг вожака прекратился, и отступила вызванная им паника. Мыши, во главе с нетопырем, припадающим в полете на одно крыло, ринулись к обидчикам. Я шарахнулся в сторону, споткнулся о все еще валяющуюся на земле Энджи и с размаха упал на задницу. Мыши терзали желдаков. Дикие вопли жертв, визг мутантов, шелест крыльев. Кажется, вожак стаи добрался до людей, на траву брызнула кровь. Меня замутило. Мыши копошились, облепив уже не кричащих людей. Вожак, повернув вымазанную красным морду, посматривал в нашу сторону.
Энджи взяла себя в руки и проговорила:
– Гранату!
– Отходим к холму! – крикнул Пригоршня, запуская руку в подсумок.
Я понял его, подхватил девушку под мышки и поволок (сперва она спотыкалась, потом побежала) к впадине между пологими, поросшими лесом, холмами. На бегу кинул гайку – вроде, нет аномалии. По доброй воле между возвышенностями никогда не сунулся бы, но если выбирать: сожрут заживо или сгоришь в «топке», лучше уж второе, по крайней мере, быстро. Мы достигли укрытия, и я повалил Энджи лицом в траву, накрыв собой. Через секунду рядом упал Никита, и почти сразу на поляне прогремел взрыв. Нас осыпало землей и чем-то горячим, влажным – как выяснилось, когда поднял голову, останками мышей. Вокруг щедро разбросало кровавую кашу. Все было липким, алым, и дико смердело требухой. Посреди поляны, где пожирали желдаков, теперь темнела воронка.
Пригоршня часто задышал, видимо, борясь с тошнотой. Энджи схватилась за горло. Меня и самого мутило.
– Вот это… – Никита замялся, подбирая слова, – месиво.
Вожаку тоже досталось от взрыва. Он был еще жив – огромный, ворочающийся кусок мяса с оторванными конечностями и развороченным животом.
Что же Никита туда кинул? Точно не «лимонку», помощнее.
Пригоршня встал, подошел к вожаку и выстрелил в голову.
Наконец-то стало тихо.
– В колодце схрон делать не будем, – резюмировал Никита, – лучше возле ивы закопаем, под корнями.
Стараясь не оглядываться на останки мутантов, мы приступили к работе.
* * *Хорошо, что недалеко от колодца нашелся ручей. Если верить дозиметру, даже не с радиоактивной водой. Мы отмылись, переоделись в «чистое» (вообще-то, конечно, грязное, но «метод сухой стирки» еще никто не отменял), развесили вещи сушиться на прибрежных кустах.
– А не пожрать ли нам? – спросил Пригоршня.
Энджи слегка перекосило.
– Пожрать, – согласился я. – Предстоит долгий путь, все равно у нас вынужденный привал. Передохнуть нам необходимо. Энджи, ты как?
– Отлично! – улыбнулась она.
Мы вытащили тушенку, галеты, для девушки – банку фасоли, после фарша из мышей она на мясо смотреть не сможет, костер разводить не стали. Пригревало, пахло проточной водой и осокой, над ручьем метались стрекозы – обычные, не мутанты.
Пригоршня наворачивал тушенку, запивая водой из ручья, я рассматривал карту.
Итак, натовская база действительно по дороге. Интересно было бы туда заглянуть: если база заброшенная, чем-нибудь поживимся, если нет – заранее это поймем и успеем ноги унести. Хотя с чего бы ей быть обитаемой? После Изменения мало кто усидел на месте, большинство погибло, сохранились только крупные центры на периферии, такие, как Любеч. Наверное, уцелели и базы военсталов, и лагеря крупных группировок, но в последнее время о них ничего не слышно – должно быть, разгребают проблемы, пытаются приспособиться к изменившейся реальности.
Если верить карте, к базе мы должны были подойти вечером, и путь наш лежал через лес, на карте – жирно заштрихованный участок – места особо опасные, аномалии встречаются так часто, что нет смысла выделять их по отдельности. И россыпь красных точек, отмеченных словом «горечавки». Цветок такой, вроде бы. А пометка, как на скопление мутантов.
А вот за лесом, на западе, на берегу мелкой речушки со смешным названием «Выдра» и находилась база НАТО.
* * *Начиналась самая опасная часть нашего путешествия. Когда-то я услышал: хочешь зарабатывать больше других, просто работай больше других. В Зоне это универсальное правило можно было переозвучить следующим образом: хочешь зарабатывать больше других, иди дальше других. Правда, злые языки утверждали: дальше ходишь – скоро сдохнешь.
Вот сейчас возникло такое чувство, что идем мы не за деньгами, не за славой, не за уникальными артефактами, а, как былинный герой, за смертью. А смерть та – в яйце, точнее, в Зерне.
Что это за Зерно такое, почему о нем знают даже идиоты-желдаки, а я, бывалый сталкер Химик, не знаю? Чем оно ценно, чем опасно? И что мы с этого, извините, поимеем? Ну, натовцев опередим, спасем от них Зону, а наша выгода в чем?
С Энджи, вроде бы, все понятно, хотя… ладно, замнем для ясности. С Энджи все понятно: смертельно больная, она хочет вылечиться. Сейчас у нее, похоже, ремиссия: она порозовела и не выглядит больной, такая болезнь: сегодня скручивает, завтра отпускает, а послезавтра ты, здоровенький на вид, можешь загнуться от кровотечения. С Пригоршней тоже все понятно: он хочет Энджи. После событий в Желдаках я перестал ей доверять, и хочу почему-то одного: узнать про Зерно. Получить его. Название говорящее. Сердце Зоны, Ядро, Зерно – одного порядка названия.
Ну, как и былинному герою, чтобы найти смерть, нужно преодолеть препятствия. И, глядя на солнцем пронизанный лесок, стройные молодые деревья, дружно тянущиеся к небу, изумрудную траву, я понимал: летучие мышки скоро покажутся нам прелюдией.
Самое страшное и поганое в Зоне всегда впереди.
– Что приуныл? – прервал мои размышления Пригоршня. – Мне тоже лес не нравится, дуже поганый лес. И чего теперь? На месте стоять?
Друг, как всегда, был прав. Я стряхнул дурные мысли, хлопнул его по плечу.
– Ну уж точно не стоять! Вперед, сталкер, покажем Зоне, где мутанты зимуют!
– Вы о чем это? – Энджи смотрела удивленно. – Что, лес плохой, опасный?
– Да нет, что ты! – Сразу же засуетился Никита. – Прекрасный лес. Грибов, наверное, полно, только…
– Только это Зона, детка, – закончил я. – И приятных, подходящих для прогулки парков, в ней нет. А мы забрались глубоко, и собираемся зайти еще глубже. И трое из нашего отряда уже погибли.
Подумал и решил припугнуть:
– Мы-то с Никитой выживем. Нас Зона любит. Хочешь выжить – слушайся еще лучше, чем раньше, поняла?
– Понять-то я поняла. Только погиб из отряда, если так разобраться, один. Патриот. Шнобеля прикончили желдаки, а дядю Вика и вовсе вы угробили.
– Вот и бойся нас, – припечатал я, заметив, что лицо Пригоршни приняло виноватое выражение.
Сейчас еще извиняться начнет, Ромео недоделанный.
Едва мы ступили в пахнущую хвоей и смолой ароматную тень, меня одолело дурное предчувствие. Пригоршне тоже было не по себе. Одна Энджи, казалось, ничего не замечала, старалась дышать поглубже, пропуская в истерзанные раком легкие воздух.
Самое дурное место – которое на вид безопасное.
Вот, например, лес. Прямо по курсу – две поросшие мхом кочки. Мирные кочки, симпатичные даже, воображение так и рисует на них семейку боровиков. И паутина дрожит над кочкой ласково, переливается на солнце.
Для демонстрации и устрашения я вытащил из кармана гайку и запустил аккурат в сторону вибрирующей блестящей нити.
Вспыхнуло. Гайку перерезало пополам. Без звука, без запаха – просто на мох упало две чуть дымящиеся половинки.
Вспыхнуло. Гайку перерезало пополам. Без звука, без запаха – просто на мох упало две чуть дымящиеся половинки.
– Осознала? – спросил Пригоршня у Энджи, жарко дыша ей в макушку. – Это называется просто – «клинок джедая». Не потому, что светится, а потому, что режет.
Вот уж объяснил, так объяснил. Но девушка, кажется, поняла, слегка побледнела и уточнила:
– А если «сетка»?
– «Сетка джедая» или просто – «резка». От «овощерезка». Вляпаешься, будешь аккуратными кубиками. Без крови – прижигает.
Нет, все-таки я напишу книгу «Сто советов Пригоршни: как заставить любую девушку себя ненавидеть». Или «Как не нужно ухаживать за девушками» – еще не решил.
– Она хорошо заметна, – утешил я. – В солнечный день переливается ярче, чем паутина, хотя я в паутину тебе лезть не советую, пауки тут разные бывают. В туманный или пасмурный день – чуть светится красноватым или зеленоватым, отсюда и название. Так что просто смотри не только под ноги, но и по сторонам. И вообще, ты с нами, а у нас взгляд наметанный.
Мы обогнули «резку» и аккуратно двинулись дальше.
Пока что в лесу было сухо, и это обнадеживало. Ветерок сдувал комаров. Комары сами по себе не опасны, но отвлекают: почешешься или прихлопнешь кровопийцу – тут в аномалию и вляпаешься.
– Ой, – вдруг воскликнула Энджи. – Смотрите – земляника! В мае!
– Стой! – завопил Пригоршня, хотя девушка, надо отдать ей должное, вовсе не собиралась вприпрыжку скакать по ягоды – просто информировала нас о странном несоответствии.
Мы остановились, уставились на поляну, покрытую красными ягодами – будто рассыпали их, раскидали по листьям.
– А что, – уточнил мой недалекий друг, – в мае земляника не растет?
– Такая красная? В середине июня… Да и вообще. Посмотрите, какая крупная, будто садовая. И слишком уж… на виду.
Тут я с Энджи был согласен: слишком на виду. Вообще полянка странных ягод была правее нашего маршрута, мы легко могли ее обогнуть и оставить за спиной. А правило «не тронь – не завоняет» в Зоне еще никто не отменял.
– Дед рассказывал, – поделился Пригоршня, – пошел он как-то на охоту с друзьями. Лето, жарко. У всех – двустволки, все – бывалые. Разделились. Дед молодой еще был, только за бабушкой ухаживал. Идет, значит, идет. И видит: малина. Отборная, говорит. Лесная. Обсыпная прямо. А бабушка очень эту ягоду уважала. Ну, дед с ближайшей березы кору срезал, кулек свернул, ружье за плечо повесил, и ну собирать. И так, говорил, увлекся: все позабыл. Обдирает, значит, малину, сок по пальцам течет, борода уже вся в нем – как не поесть. И тут слышит: кусты трещат. Ну, думает, еще кто-то по ягоды… И дальше рвать. И тот, другой, вроде как тоже рвет, дышит еще так азартно, сопит, кряхтит, постанывает аж. Дед в кусты поглубже забрался, а там – медведь. Кормится. Медведи сладкое любят. Чуть дед не околел от страха. Стоит, на медведя вылупился, мохнатый – на него уставился. И ка-ак заревет. Дед про ружье забыл, деру дал. Кулек с малиной, однако, не выпустил, бежит, бежит, а сам прислушивается: гонится или нет. Вроде, гонится. Тут дед кулек через плечо бросил, а сам, как учили, решил мертвым притвориться. Упал и лежит мордой вниз. Минуту лежит, две, от страха чувство времени потерял. Чувствует – за плечо трогают, переворачивают. Зажмурился, дыхание задержал. И вдруг над ним как заорут! Дед глаза открыл – а это другие охотники. Увидели деда. Лежит, борода вся в крови, в малине, значит. А медведь и не думал гнаться. Дед с тех пор малину не ел.
– Врешь ты все, – с обидой сказала Энджи. – Откуда в украинских лесах медведи? У вас и лесов-то нет. Да и медведи трусливые, опасны только самки с детенышами и шатуны.
– Как это нет? А на Карпатах?! – оскорбился Пригоршня и тут же придумал новую подробность. – А вот это что? – он обвел лес рукой. – Дед из гуцулов был, между прочим!
– Тише ты. Гуцул, – прервал я друга.
И кинул на поляну гайку. Ничего не произошло, только обиженная оса загудела.
– Обойдем на всякий случай.
Мы двинулись в обход полянки. Странные ягоды, слишком заманчивые, не давали мне покоя, я косился в ту сторону. И в какой-то момент показалось, что кусты, окружавшие поляну, шевелятся, наступают.
Но, наверное, почудилось.
– Энджи, а что ты знаешь о Зерне? – спросил я, чтобы разрядить атмосферу.
– Ничего не знаю, – пожала плечами девушка. – Но вдруг существует, вдруг его можно посеять?
– И за ним охотятся амеры, – подытожил Никита. – Хотят отжать, чтобы Зона была у них. Хрена им, а не нашу Зону. Надо хотя бы проверить, есть оно или нет. Тем более, там много артов. И аномалия нужная, чтобы вылечить.
– Надо, – согласился я.
Всегда так: пойди туда, не знаю, куда, найди то, не знаю, что…
Путь плавно шел под уклон, сосны становились старше, толще. Стемнело и запахло сыростью. И, конечно же, появились комары. Энджи достала из рюкзака репилент, мы обрызгались, жрать нас перестали, конечно, но тонкий, действующий на нервы, писк не смолкал.
Мне все время казалось, что за нами идут, что лес становится все плотнее, деревья окружают. Бред, конечно.
Под ногами зачавкало: болото. Старое, торфяное, судя по лужам коричневой воды, окружавшим могучие деревья и моховые кочки. Утонуть в таком болоте не утонешь, а вот ноги промочить или ботинки потерять – запросто.
– Тут, наверное, змей полно, – с некоторой опаской пробормотала Энджи.
– Если только ужей. Ты не волнуйся, местные змеи ботинки не прокусят, – ответил я.
– В Зоне змея – не самый страшный зверь! – жизнерадостно заключил Пригоршня.
Энджи недоверчиво хмыкнула. Я змей не боялся, но через болото идти тоже не хотел по другой причине: почему-то аномалии любят болота, концентрируются в низинах. И гайка не поможет обнаружить скрытое под водой. Надо было обходить, несомненно.
– Возвращаемся? – прочитал мои мысли Никита.
– Придется.
Мы развернулись, чтобы подняться обратно и попробовать обогнуть болото, и замерли. Заросли густого, невысокого, мне по пояс, кустарника, сомкнулись так плотно, что не оставили прохода. Я готов был поклясться: еще минуту назад их здесь не было. Безлистные, мясисто-зеленые стебли слегка шевелились, как щупальца анемоны под водой.
– А чтоб тебя разорвало! – выругался Пригоршня. – Это еще что?!
– Кусты, – сообщила Энджи. – Странные какие-то.
– Спасибо, кэп, – улыбнулся я. – Сами видим, что кусты. Не нравятся они мне.
Ветра, между прочим, в низине не было. Кусты издавали странный звук: что-то вроде причмокивания, чавканья.
– А ты говоришь: змеи, – пробормотал Пригоршня, задвигая Энджи за спину и перехватывая дробовик. – Гранатомет заряжен?
В подствольнике, конечно, был заряд. Но я не представлял, как им воспользоваться с такого-то расстояния. Не отступать же. Эх, нет у меня напалма, нет «коктейля Молотова», ничего такого нет. И сыро кругом, не подпалишь. Кусты пока что не проявляли агрессии, но я еще не видел дружелюбного порождения Зоны.
– А я знаю, что это, – сказала Энджи, выглядывая из-за плеча Никиты. – Это горечавка. Она на карте отмечена.
Причин не согласиться не было.
– Что будем делать? – спросил я. – У меня ножи не очень для джунглей предназначенные.
– Стрелять будем, – предположил Никита.
Хороший ответ, главное, универсальный. Не знаешь, что делать – стреляй. В Зоне, как правило, закон работает на отлично. Кусты, однако, пока что не проявляли агрессии.
– Может, они на водопой пришли? – предположила Энджи.
– Ага, конечно. В джунглях во время засухи действует перемирие… Мы не в сказке, Энджи, – ответил я. – Присмотрись-ка во-он к тому кустику.
В ветвях одной из горечавок застряла берцовая кость, судя по размерам, не заячья, скорее, кабанья. Совершенно очевидно стало, что растение хищное, и что пришла горечавка по наши души. Ползли кусты, небось, от той самой подозрительной земляничной поляны – заманить ягодами не удалось, если добыча не идет к горечавке, значит… В общем, понятно.
– Надо кое-что проверить, – сказал Никита и потянул с плеча рюкзак.
Очень медленно, не спуская с горечавки цепкого взгляда и не сводя ствола дробовика, он покопался в рюкзаке и извлек кусок сала, завернутый в тряпицу.
– Берег для особого случая, – пояснил Пригоршня сквозь зубы.
– Ты пожертвуешь святым? – съязвила Энджи.
– А что делать?
Поднялся, размахнулся и запустил сало в гущу ветвей с криком «Подавись!»
Скорость реакции у горечавки оказалась отменная.
Гибкие, лишенные листьев, ветви взвились в воздух, впились в кусок и утащили в гущу кустарника. Чавканье и хлюпанье стало отчетливей. Меня мороз по коже продрал, Энджи ойкнула.
– Говорю же: стрелять!
Кусты, будто почувствовав наши намерения, двинулись в наступление. Это только звучит забавно: кусты двинулись в наступление, а когда на тебя прет этакий зеленый кошмар, алчно шевеля ветками, в пору в штаны наделать. Никита открыл стрельбу из дробовика. Забахало глухо, запахло порохом, ошметки ветвей полетели во все стороны, брызнул густой зеленый сок. Капля прилетела мне на лицо и обожгла. Черт, они еще и ядовитые!