Вован творчески переработал старый сценарий, подогнав его под конкретную задачу. Сначала он нашел открытую форточку, потом аккуратно размотал леску удочки, старательно прицелился, забросил крючок и с третьей попытки сумел зацепить белую тюлевую занавеску, колышущуюся за форточкой по ту сторону стекла. Легкая сетчатая ткань послушно вытянулась за окно и повисла, волнуясь, удерживаемая леской и крючком. Высоко, конечно: Вован не мог дотянуться до нижнего края полотнища руками, но это и не нужно было.
– Иди сюда, киска, – ласково сказал Вован, вынимая из-за пазухи пригревшуюся сонную кошку.
Животное кротко моргало, безвольно повиснув в его руках.
– На старт, внимание, марш! – Слегка раскачав кошку, Вован ловко забросил ее на занавеску.
Зверь крепко вцепился в синтетическое кружево и замер, раскачиваясь, растопыренный, как белка-летяга. Во мраке кухни натужно скрипнул карниз-струна, не рассчитанный на такие нагрузки. Испугавшись, что вся конструкция сейчас рухнет, Вован поднял удилище и слегка потыкал испуганное животное в мохнатый зад бамбуковой палкой. Где-то когда-то он слышал, что грызуны в панике всегда инстинктивно бегут вниз, а представители семейства кошачьих – вверх, по умолчанию – на дерево. Так и вышло: зверюга проворно вскарабкалась по занавеске и уселась на форточке.
– Пшла вниз, дура! – шепотом выругался Вован, неловко фехтуя удилищем. Бамбук предательски скрипел о стекло.
Поупиравшись немного, кошка все-таки спрыгнула внутрь помещения. Вован облегченно вздохнул, вытер пот со лба, подергал удилище – повезло, крючок удалось высвободить. Вован принялся аккуратно сматывать леску.
– Бог в помощь, – вкрадчиво произнес высокий ломкий юношеский голос у него за спиной.
– Здрасте, – растерянно отозвался Вован.
Из-под развесистого куста выдвинулся молодой папуас. Вован, как завороженный, уставился на охватывающую его бедра юбочку из пальмовых листьев.
– Грабежом промышляете? – вполне доброжелательно поинтересовался туземец.
– Да что вы! Как можно! Нет, конечно! – запротестовал Вован, плохо соображающий от двойного потрясения: во-первых, его практически застукали на месте преступления; во-вторых, кто застукал-то? Какой-то мумбо-юмбо! – Я к знакомым в гости пришел, а их, видно, дома нету! Постучал вот в окошко, поскребся – не слышат! Пойду, пожалуй…
– К знакомым? – задумчиво протянул папуас, изумительно чисто владеющий русским.
«Может, в этой реальности у нас в России негры живут? – сообразил Вован. – Ну ни фига себе! А мы тогда где же?»
– А как зовут ваших знакомых? – продолжал расспрашивать чернокожий надоеда.
«А черт знает, как их могут звать, папуасов этих, – подумал Вован, все больше беспокоясь. – Что говорить-то? Вдруг здесь геноцид? Сейчас как повалят из кустов вот такие в юбочках, скрутят меня и в котел!»
И он откровенно запаниковал.
– Помогите! – заорал Вован, поворачиваясь бежать и спотыкаясь на картофельных грядках.
Вслед ему понесся залихватский свист, окружающие джунгли угрожающе зашумели. Сочная зелень размашисто била удирающего Вована по лицу, из-под ног его то и дело порскали маленькие тигры. В доме одно за другим стали зажигаться окна.
Перебегая через дорогу, он едва не угодил под машину. Со скрежетом затормозив, невесть откуда взявшийся автомобиль слегка поддал ему под зад бампером.
– Спятил, кретин?! – севшим голосом вскричал Вован, оборачиваясь к автомобилю.
Дверца открылась, к потирающему филей Вовану поспешно приблизилась темная фигура.
– О, сорри! – всплеснул руками Джереми Смит.
Вован взглянул на него и обомлел.
– Мама, – тихо сказал он. – Мамочка!
Версия о засилье негров в данном измерении подтверждалась!
Не даваясь в руки Смиту, Вован попятился. Секундой позже он уже бежал – по-прежнему задним ходом, но очень быстро. Еще через секунду Вованов зад пришел в соприкосновение с капотом патрульной машины ГИБДД, кравшейся под сенью придорожных кущ без опознавательных огней.
– Караул! – завопил затравленный Вован.
– Он самый! – браво отозвался патрульный Серега, выходя из машины. – Документики предъявите!
– А что я, я ничего, это все он! – зачастил Вован, указывая на Смита.
– На том же месте, в тот же час! – завидев Смита, удовлетворенно прокомментировал сержант и потер ладони.
Откупившись от патрульных очередной сотней баксов, Джереми Смит вынужденно покинул место происшествия. Чемоданчик с прослушивающим аппаратом на этот раз он даже не успел раскрыть.
– Живо переодеваемся, собираемся, завтракаем и шагом марш на работу, – сообщила я программу действий мужу, торопливо поднимаясь следом за ним по лестнице к двери нашей квартиры.
– На работу, на работу, – радостно запел Колян, бренча ключами. – Ты не поверишь, как я соскучился по работе!
– Очень даже поверю, – не согласилась я, взлетая по ступенькам. – Ты думаешь, мне самой не надоели бесконечные отгулы, прогулы и отпуска за свой счет? Открывай скорее!
– Есть! – Колян распахнул дверь.
Хлопнула оконная рама. Я заглянула в кухню и увидела, что сквозняком на улицу выдуло занавеску. Опять Колян перед уходом из дома форточку закрыть забыл!
Покачав головой, я прошла в прихожую, на ходу сбрасывая с себя одежды.
– Чур, в душ я первая!
– Только не задерживайся!
– Ага! – Я влетела в ванную, принюхалась: – А чем это у нас тут пахнет?
– А котом, чем же еще, – пожал плечами Колян. – Ты что, перед отъездом к Ирке за ним не убрала?
Я нахмурилась.
– Вроде убрала.
– Значит, он еще раз сходил, а ты не заметила, – с укором сказал Колян.
Я обернулась к нему, скрестила руки на груди:
– Ладно, положим, я не заметила и не убрала. А ты-то что? Ты же последним из дома уходил, уже после звонка Быкову! И что? Форточку не закрыл, за Тохой не убрал!
– Значит, и я не заметил, – Колян безропотно проследовал в ванную мыть кошачий тазик.
Еще возмущенно сопя, я прошла в кухню, налила себе сока, выпила, с грохотом поставила стакан на стол.
– Что ты сказал? – мне послышался какой-то звук.
– Ничего я не говорил. – Колян вышел из ванной, на ходу вытирая руки полотенцем. – Давай, ты в душ собиралась, путь свободен.
Я забрала у него полотенце, прошла в банно-прачечное помещение, щедро плеснула в ванну шампуня.
– Что ты сказала? – спросил Колян из кухни.
– Я ничего не говорила! – Я резко открыла кран, в днище гулко ударила тугая струя горячей воды, трубы загудели разноголосо и мощно, как соборный орган, и ванна затряслась.
Я поставила одну ногу в быстро прибывающую воду – ой, горячо, надо холодненькой добавить! – ванна слегка качнулась, и из-под нее, мазнув по второй моей ноге хвостом, стремглав выскочил пушистый белый кот.
– Что такое?!
Обомлев, я села в кипяток, заорала, выпрыгнула на шипастый резиновый коврик, промахнулась и наступила на прижавшегося к полу кота. Он тоже заорал и опрометью кинулся наутек. А куда бежать-то?
Широко распахнув дверь, в заполненное паром тесное помещение сунулся испуганный нашими криками Колян, с размаху придавил кота, и тот снова заорал, еще громче прежнего. Я со своей стороны поспешно дернула дверь, не давая Коляну совсем расплющить чертово животное о стену, но не рассчитала силы и придавила мужу руку. Колян взвыл и рефлекторно оттолкнул меня. Не удержавшись на мокром полу, я снова свалилась в ванну – вода холоднее не стала! – содрогнулась и с горячей пенистой волной рыбкой выбросилась на сушу – прямо на злосчастное животное!
Мокрый кот, весь в ляпах мыльной пены, придушенно вякнул, в полном обалдении полез на стену, но тут же закономерно шлепнулся вниз, оставив на краске глубокие борозды от когтей, и мимоходом оцарапал мне ногу. Я не завопила заново только потому, что, оказывается, вопить еще не прекращала, схватилась за раненую ногу, потеряла равновесие, сильно ударила локтем в живот Коляна, вышибла его вон из ванной, и мы оба рухнули на пол в прихожей.
Приливная волна перевалила через низкий порожек, коврик под нами намок, я дернулась, стремясь подняться, и тут по моей спине ощутимо проскакал кот, уже с меня, как с трамплина, прыжком влетевший в комнату.
– Низко пошел, – хрипло сказал придавленный моим телом Колян, искоса отследив кошачий полет. – Видать, к дождю!
– Да и без того уже достаточно мокро, – брюзгливо заметила я, кое-как поднимаясь на ноги со старческим кряхтеньем.
Оцарапанная нога кровоточила и болела, утрамбованная котом поясница ныла, да и ошпаренный филей не доставлял особого удовольствия.
– Кран заверни, – подсказал муж, не шевелясь. – И открой, пожалуйста, кингстоны.
Прихрамывая, я прошлепала в затопленный отсек, закрутила кран, открыла сливное отверстие и схватилась за тряпку. Колян поднялся, молча свернул подмоченный коврик, вынес и вывесил его за балконом на просушку. Я торопливо закончила осушение болота, повесила тряпку, вымыла руки с мылом, шипя, намазала царапину на ноге зеленкой, вышла из ванной и села рядом с мужем на диван, стараясь не озираться по сторонам.
– Низко пошел, – хрипло сказал придавленный моим телом Колян, искоса отследив кошачий полет. – Видать, к дождю!
– Да и без того уже достаточно мокро, – брюзгливо заметила я, кое-как поднимаясь на ноги со старческим кряхтеньем.
Оцарапанная нога кровоточила и болела, утрамбованная котом поясница ныла, да и ошпаренный филей не доставлял особого удовольствия.
– Кран заверни, – подсказал муж, не шевелясь. – И открой, пожалуйста, кингстоны.
Прихрамывая, я прошлепала в затопленный отсек, закрутила кран, открыла сливное отверстие и схватилась за тряпку. Колян поднялся, молча свернул подмоченный коврик, вынес и вывесил его за балконом на просушку. Я торопливо закончила осушение болота, повесила тряпку, вымыла руки с мылом, шипя, намазала царапину на ноге зеленкой, вышла из ванной и села рядом с мужем на диван, стараясь не озираться по сторонам.
– Ну? – шепотом сказал Колян, косясь на меня с великим подозрением. – Что это было?
– Ты о чем? – осторожно спросила я.
– Ты видела?
– Что я видела?
Колян вздохнул:
– Признавайся, ты тоже Тоху видела или это я один спятил?
– Не один, – призналась я.
Колян повертел головой, оглядываясь:
– Выходит, массовая галлюцинация?
Я тоже осмотрелась: вроде бы не видно никаких котов, все тихо, спокойно. И все же…
– Галлюцинации не царапаются, – напомнила я.
– Верно. Тогда пойду позвоню Ирке, – сказал Колян, на цыпочках удаляясь в кухню.
Ступал он осторожно, ежесекундно озираясь.
Я глубоко вздохнула, опустилась на четвереньки, отважно заглянула под диван и в темном углу увидела два горящих немигающих глаза.
– Ирка говорит, Тоха дома, никуда не выходил, час назад залез в платяной шкаф, слился в экстазе со старой шубой и сладко спит, – сообщил Колян, снова возникая рядом.
– Да? – скептически переспросила я, не двигаясь с места. – Тогда что это за два огонька тут, под диваном? Такси?
– Может, это привидение? – предположил Колян, ложась на живот, чтобы тоже заглянуть под диван. – Тень отца Тохи?
– Привидения не царапаются, – повторила я.
– Тогда сам Тоха? Вернулся домой в режиме телепортации?
– Ну нет, я в такую чушь не верю, – категорично заявила я, со вздохом распрямляя спину. – Телепортация, привидения, параллельные миры! Ерунда полная! Помнишь принцип «бритвы Оккама»? «Не будем увеличивать число сущностей сверх необходимости!»
– Ссущностей, – поправил Колян, принюхиваясь. – Да, ты права, это не Тоха! Эта тварь не знает, где у нас кошачий сортир!
Петр Петрович Быков придавил пальцем кнопку звонка, дождался ритуального вопроса «Кого несет?» и громко произнес:
– Коля, здравствуйте, это Быков!
– Быков, – шепотом чертыхнувшись, передал мне Колян. – Принесла его нелегкая!
– Надо было молчать, – тихо попеняла я ему. – Он бы решил, что нас нет дома, и ушел. А теперь, делать нечего, придется его впустить!
– Спрячь кота, – прошептал Колян.
Понятливо кивнув, я бегом вернулась в комнату, нырнула под диван и за шкирку выволокла оттуда упирающегося шипящего кота. Не успела рассмотреть толком, но, кажется, он действительно здорово смахивал на Тоху. Порода, во всяком случае, та же самая. Распахнув балконную дверь, я бросила Лже-Тоху на мешок со старыми тряпками, захлопнула дверь, закрыла ее на шпингалет, задернула занавески и упала в кресло, уже в полете прихватив с полки первую попавшуюся книжку.
Колян в прихожей загремел замком, впуская незваного гостя.
– Доброе утро, – сдержанно поздоровался Быков с несколько вопросительной интонацией.
– Если оно, конечно, доброе, – с легким упреком заметил Колян.
Прислушиваясь к их голосам, я торопливо стянула с ноги черный капроновый носок и наискось перевязала им стоящий на журнальном столике фотоснимок Тохи. Потом промокнула вторым носком несуществующую слезинку и вышла навстречу гостю.
– Здравствуйте, Петр Петрович, – скорбно сказала я. – Спасибо, что пришли. Проходите, пожалуйста.
Быков вошел в комнату, шаря взглядом по углам. Мы с Коляном быстро переглянулись.
– Как вы? – участливо спросил у меня Петр Петрович.
– Ну, как…
– Плохо, – решительно объявил Колян, подхватывая со столика и прижимая к груди кошачье фото в траурной окантовке. – Он был нам как родной. Как сын! Вы знаете, как мы его любили!
– Как сына, – кивнул Быков, не отрывая испытующего взгляда от моего лица.
Я добавила неизбывной печали во взор, мелко затрясла губами, но промолчала.
– В этот скорбный час нас утешает только одно, – продолжал вещать Колян, прижимая к груди Тохин портрет. – Нас утешает мысль о том, что последние дни своей безвременно оборвавшейся жизни горячо любимый нами кот Клавдий провел в довольстве, даже в роскоши, потому что рядом с ним были не только мы, его хозяева, но и заботливые люди из фонда «Авось». Спасибо вам, Петр Петрович, за то, что вы подарили ему праздник. Как будто знали, что нужно спешить… – голос Коляна дрогнул.
Быков шмыгнул носом.
– Прощай, дорогой товарищ Клавдий! – с надрывом продолжал Колян. – Мы тебя никогда не забудем!
Я невольно расчувствовалась, слезы уже не нужно было изображать, они навернулись на глаза совершенно естественно. Бедный, бедный кот – такой милый и беззащитный, а мина такая взрывчатая!
– Валерианки хотите? – буднично спросил Быков.
– А? – я очнулась от печальных фантазий.
– Валерианки? – заботливый Петр Петрович уже откручивал крышечку с флакончика.
– Нет! – хором закричали мы с Коляном.
На балконе послышался шорох.
– Что это у вас там? – подозрительно спросил Быков.
Открытый флакончик распространял характерный запах.
Шорох превратился в энергичную возню. Я попыталась загородить собой балкон, но разом на окно и дверь моих габаритов не хватало. Не метаться же мне вдоль стеклянной стены! Черт, сто раз говорила Коляну: нужно повесить шторы, а что капроновая занавеска – она же прозрачная!
– Это? А, это мышка, – фальшивым голосом сказал Колян.
– Мя-а-у! – стервозным голосом сказала «мышка».
Все, деваться некуда!
– Боже мой! – ломая ногти, я дергала шпингалеты. – Тоха! Милый! Неужели это ты?!
В открытую дверь сразу прыгнул крайне взволнованный кот. Меня он проигнорировал, поскакал прямо к Быкову с его провокационной валерианкой. За спиной гостя Колян в отчаянии заламывал руки.
Я сделала выразительные глаза, показывая, что, мол, деваться некуда, номер не удался, нужно признать подкидыша своим, иначе будет хуже.
– Как я рад! – загробным голосом произнес понятливый Колян.
– И я тоже очень рад, – сказал Петр Петрович Быков, с неподдельной любовью глядя на кота, целеустремленно карабкающегося по его брючине к вожделенному пойлу.
Я с ненавистью посмотрела на котолюба, но словам его вполне поверила: физиономия Петра Петровича лучилась искренней радостью. Мне-то уже безо всяких усилий хотелось плакать: столько стараний приложили, чтобы угрохать кота, и все напрасно! Опять в рабство! Да, и откуда, хотела бы я знать, взялась эта тохообразная живность?!
– Ирка! Открывай! – я барабанила в ворота ногой, потому что руки были заняты свертком.
– Что случилось-то? – Хмурая Ирка впустила меня во двор, и я сразу проследовала в дом.
– Слушай, что это у тебя за баррикады? – притормозила я на пороге.
Просторный холл Иркиного дома был превращен в лабиринт: помещение загромождали крупногабаритные картонные коробки с иностранными надписями на боках и вальяжно раскинувшиеся, словно тюлени на лежбище, большие мешки, размашисто исчерканные буквами кириллицы. Четыре года назад аккурат из такого мешка мы с Иркой вытащили ее нынешнего супруга – в обнаженном виде и бессознательном состоянии…
– Знаешь, эти мешки напоминают мне о Моржике, – улыбнувшись своим воспоминаниям, заметила я.
– Правильно напоминают, – ворчливо ответила Ирка. – Это он фуру с товаром прислал. Сам, зараза, там сидит, а я тут одна мешки ворочаю!
– Разве это голландские мешки? – удивилась я. – Вид у них совершенно отечественный!
– Содержимое тоже, – сказала Ирка. – Наши семена, российские. Лук, редис, свекла.
– Картошка, морковка, редиска, горох, петрушка и свекла, ох! – процитировала я детский стишок.
– Именно что «ох!», – кивнула Ирка, со стоном потирая поясницу. – Голландцы, видишь, свое добро культурно в коробки складывают, а наши валят в мешки без счету. Как же я это все оптовику или фермеру отдам? Приходится сидеть и пересчитывать.
Только теперь я заметила за бруствером из серых мешков карликовую скамеечку, а рядом внушительных размеров курган, насыпанный из маленьких цветных пакетиков.
– Может, ты мне поможешь? – попросила Ирка. – Разберешь со мной мешочек-другой?