Бальзамом Караваева или, в другой редакции, пепси-пойлом коллеги дяди Васи называли смесь, получающуюся в результате нехитрого процесса удаления из фирменной бутылки приблизительно половины сладкой шипучки с последующим возмещением недостачи жидкости водкой или спиртом. Напиток получался легкий, весьма приятный на вкус, универсального употребления: хоть с коллегами-мужиками его распивай, хоть нежных барышень угощай. К существенным плюсам пепси-пойла относилась также возможность держать стратегический запас веселящего напитка на рабочем месте, не опасаясь нагоняя от начальства, – благо выглядела бутылка совершенно невинно.
– Не в службу, а в дружбу, – просительно сказал капитан. – Проверь, пожалуйста, эти пальчики.
– Быстро? – лаконично спросил дядя Вася, не отрывая глаз от монитора, на котором как раз начало происходить что-то очень интересное.
«Department of Defence United States of America», – из-за плеча Дактилоскопца прочитал Филимонов надпись, окружающую стилизованное изображение растопыренного орла.
– Проверить надо быстро или как? – нетерпеливо повторил дядя Вася, азартно шевеля пальцами над клавиатурой.
– Быстро и масштабно, – отозвался капитан. – Ну, как ты это умеешь. Во-первых, загляни в картотеку угрозыска: если наш иностранец легализован, ОВИР его непременно посылал в райотдел уголовки пальчики откатывать. Сравнишь ту карту и эту. Ну а потом сходи в свободный поиск, как и куда – тебе виднее.
Дактилоскопец кивнул:
– Зайди вечером, разберемся.
Поскольку покосился он в этот момент на пепси-пойло, Филимонов так и не понял, относится ли приглашение к нему или же к бальзаму Караваева.
Передав из рук в руки Петруше Быкову красный пластмассовый контейнер с бесценным котом, Сева Панчуков вовсе не вернулся домой. Сам толком не зная, зачем он это делает, Пончик скрытно следовал за Петром Петровичем до самого Затона: сначала в автомобиле, ненавязчиво держась на некотором расстоянии за Петрушиной «десяткой», а потом, когда Быков припарковал машину на стоянке и пошел в парк, последовал за ним пешим ходом.
Петруша двигался неспешно, прогулочным шагом, ярко-красный контейнер виден был издалека, поэтому Пончик позволил объекту наблюдения оторваться метров на пятьдесят. Когда же Быков уселся на скамейку, сунув под нее коробку с котом, Сева остановился поодаль в тени деревьев, слившись со стволом старой липы.
Время шло, ничего не происходило, Петруша сидел на лавочке как приклеенный, поэтому Пончик для пущей маскировки свернул из валявшейся неподалеку газеты «Живем!» большой кулек и начал неторопливо и методично наполнять его свежесорванным липовым цветом. Любителями липового чая старые деревья в экологически чистом уголке парка были облеплены гуще, чем пчелами, так что на Севу никто не обращал внимания.
Увлекшись процессом сбора, азартный Пончик на какое-то время даже забыл о Петруше, поэтому момент его встречи со Смитом пропустил, и очнулся уже от раздающихся со всех сторон истошных криков «Человека задавило!» и «Вызывайте „Скорую“!».
Не выпуская из липких рук газетного кулька с пахучими соцветиями, Сева вместе с другими зеваками прибежал на место происшествия, увидел рухнувшую бетонную плиту, рядом с ней – расколотый красный контейнер и понял, что кто-кто, а наследный кошачий принц в катаклизме уцелел и сбежал. А значит, не исключено, что он прячется где-то поблизости.
Сева понял свою задачу. С кульком в руках он пошел по парку, пристально глядя себе под ноги, словно отыскивая потерянный кошелек. Кота не было видно, наверное, спрятался.
Пончик изменил тактику. Выдернув по пути из захиревшей клумбы метровый шест, направлявший рост вьющейся розы, он принялся шевелить им низко нависшие ветви кустов и высокую траву по обочинам аллей и дорожек. В зарослях кто-то протестующе шебуршал, то и дело прыскали в разные стороны большие, как выродившиеся динозавры, изумрудные ящерицы, но искомый кот по-прежнему не обнаруживался.
Таким манером Пончик постепенно дошел до самого речного берега и утомленно присел на песок у воды неподалеку от какой-то дружеской компании, культурно отдыхающей на травке. Вдохнув полной грудью смешанные в равной пропорции запах речного ила и дивный аромат шашлыка, проголодавшийся Сева завистливо покосился в сторону отдыхающих и вздрогнул, узнав в группе товарищей кошачью хозяйку. А спустя мгновение он увидел и самого кота: животное невозмутимо возлежало в позе сфинкса на краешке расстеленного у догорающего костра одеяла.
Сева отполз назад, в прибрежные заросли, и уже оттуда отследил уход хозяйки с собакой и общую суету со сборами. Взгляд его был неотрывно прикован к приметной клетчатой сумке, в которую посадили кота. Пончик последовал за компанией, которая направилась к дому, гле проживал кот-наследник. К сожалению, здоровенный парень, транспортирующий торбу со зверем, ни разу не выпустил ее из рук.
С запозданием вспомнив о том, что он на колесах, Пончик метнулся на стоянку, забрал машину и вновь подкатил к дому, когда вся честная компания уже отъезжала от него в перегруженной белой «шестерке». Чуть помедлив, Сева поехал позади и проследил за «шестеркой» до ворот двухэтажного дома в частном секторе Пионерского микрорайона, но там высокий забор скрыл от него въехавшую во двор машину, ее пассажиров и багаж. Пончик подкрался было к воротам, чтобы заглянуть в какую-нибудь щелочку, но из двора недвусмысленным предупреждением донесся басовитый собачий лай, и Сева счел за лучшее ретироваться. Привезли ли хозяева с собой кота, осталось невыясненным.
Таким образом, добытая Севой информация грешила неопределенностью, но все же давала ему надежду на то, что наследный кот для него еще не потерян, его можно выследить и каким-то образом заполучить. Вот только нужно ли к этому стремиться? С ходу на этот вопрос Сева ответить не мог. Теперь он не понимал даже, зачем после падения забора искал сбежавшего кота. Погорячился! Пончик уже выговорил себе у Быкова особые права на кошачье наследство, зачем же ему теперь сам кот?
Не придя к окончательному решению, Сева отложил его «на потом». А чтобы вредная Люся с ее куриными мозгами не принялась отравлять ему жизнь требованиями куда-то бежать, звонить, искать чертова кота, Пончик не сказал ей о кошачьих приключениях, свидетелем которых невольно стал в парке.
Гена Конопкин, с корыстной целью забежавший ко мне в кабинет из своего газетного серпентария на втором этаже, поперхнулся горячим кофе и мучительно закашлялся.
– Да не переживай ты так, – досадливо сказала я, размешивая сахар в своей чашке. – Займу я тебе сто баксов, займу! Только не из неприкосновенных кошачьих, а из зарплаты. Что ты, пару дней не подождешь?
Продолжая кашлять, Гена обернулся ко мне, благодарственно прижал руку к сердцу и снова уткнулся носом в стекло.
– И что там такого интересного? – спросила я.
Созерцать из моего окна, как правило, нечего, разве что дорожно-транспортные происшествия, которые случаются довольно регулярно: здание телекомпании угловое, его огибают два ряда трамвайных путей, а за ними летит прямая широкая улица, вечно забитая автомобилями. Прямо напротив – центральный вход на стадион «Кубань». Поскольку подземный переход плотно завален мусором и не функционирует, народ с риском для жизни массово и поштучно чешет через дорогу напропалую. Результат предсказуем.
– Посмотри, какая калика перехожая! – откашлявшись, восхитился Гена. – Или перехожий. Или перехожее…
Я вышла из-за стола и подошла к окну.
Через дорогу в нашу сторону неровным шагом двигался невысокий хрупкий юноша с развевающимися на ветру длинными белокурыми волосами. Одет он был в нарочито посконном стиле: в бесформенные штаны из неотбеленной мешковины и долгополую безрукавку из какого-то рядна. Подол безрукавки топорщился бахромой, в живописные прорехи на животе проглядывала бледная кожа. На брезентовом ремне через грудь у странника висела объемистая сермяжная сума, на ходу бьющая его по коленке, от чего тот слегка припадал на одну ногу и выглядел еще более жалостно.
– А, это Миша, – спокойно сказала я. – Похоже, к нам идет, надо еще чашку кофе приготовить.
– Ты его знаешь? – изумился Гена.
– Странно, что вы не знакомы, – заметила я, включая чайник и прислушиваясь в ожидании звонка у входной двери. – Это же Миша Цаплин – гений ножниц и фена. Его стрижки не требуют укладки, помоешь голову, встряхнешь – и хоть на бал! Лучший в городе парикмахер и хороший парень. То есть, строго говоря, не совсем парень, но хороший.
– Елена Ивановна, тут к вам пришли! – На пороге моего кабинета возник явно впечатленный новым гостем охранник: глаза у него были круглые, как пуговицы на форме.
Из-за спины стража небесным видением выпорхнул Миша.
Из-за спины стража небесным видением выпорхнул Миша.
– Привет, Ленуська! – измученно выдохнул он и сразу повалился в ближайшее глубокое кресло. – Я тут шел мимо, дай, думаю, зайду…
– Здравствуй, Мишель. – Я подала гостю чашку кофе. – Никак по святым местам идешь?
– Вервием подпоясан, – тихо добавил Гена.
Миша посмотрел на него, томно прикрыв глаза.
– Это костюм с показа моделей, – кокетливо растягивая гласные, добродушно пояснил он. – Называется «Старик и море».
Я присмотрелась: на ниточках бахромы кое-где болтались мелкие морские ракушки, на суме слюдяно поблескивал примитивный узор из чего-то вроде рыбьей чешуи.
– Старик, – доброжелательно заметила я. – До моря еще почти сотня верст! Неужто так и пойдешь?
– Ничтоже сумняшеся, – с тихим восторгом пробормотал Конопкин.
Миша внимательно оглядел его и кокетливо надул розовые губы. Заметив это, Гена явно занервничал.
– Молодой человек, приходите ко мне в салон, – ласково сказал маэстро Цаплин. – Вы в своем уме, ходить с такой головой? Вы же похожи на жесткошерстного фокстерьера!
– Извините, – сказал мой коллега, стремительно ретируясь.
Миша вывернул тонкую шею, с сожалением посмотрел ему вслед и негромко вздохнул.
– И ты тоже хороша, подруга, – уже совсем другим тоном заявил он мне. – Ну кто тебе такую жуткую прическу сделал? Ужас просто! Кошмар какой-то! Приходи завтра, я тебя перестригу, а то не баба, а чучело-мяучело какое-то! Смотреть страшно!
«Мяучело» закономерно проассоциировалось у меня с Тохой.
– Вот, кстати, Миша, дай профессиональный совет, – попросила я. – Одному моему знакомому нужно поменять цвет…
– Мужчина? – перебил меня Миша.
– О да!
Миша заерзал в кресле.
– Волосы какие?
– Волосы? Тонкие, пушистые, очень густые.
– Длинные?
– До пят!
– О? – Миша широко открыл глаза.
– Я хотела сказать, до пятнадцати сантиметров! Хотя нет, немного короче…
– И в чем проблема?
– Понимаешь, натуральный цвет у него своебразный: концы черные, а корни белые.
– Седина, что ли? – огорчился Миша.
– Считай, что так… А покраситься хотелось бы в рыжий или пепельный. Скажи, получится?
– Лучше сначала обесцветить.
Я представила, как намазываю кота «супрой», а он рвется из рук, шалеет от запаха перекиси, пытается слизать с себя вонючую ядовитую смесь, и покачала головой:
– Нет, это ему не понравится.
– А ты приводи своего знакомого ко мне в салон, – предложил Миша, с трудом выбираясь из кресла. – Познакомимся поближе, вместе придумаем что-нибудь, что ему понравится.
– А ты куда теперь? – полюбопытствовала я.
– Я-то? – Мишель картинно задержался в дверях. – Пойду дальше выгуливать костюм. У меня выходной сегодня.
Я неторопливо допила остывший кофе и решила, что идея перекрасить кота к числу гениальных не принадлежит: и хлопотно это, и результат сомнителен. Нужно придумать что-нибудь другое.
– Что, ушел твой пилигрим? – опасливо вдвинулся в дверной проем Гена Конопкин.
– Ушел.
За окном раздался визг тормозов и звук удара. Мы с Геной разом подлетели к окну, едва не столкнувшись лбами у стекла.
Страстно целуя промявшейся мордой старый клен, на дальней стороне улицы вздрагивала иномарка. Автомобиль наполовину влез на тротуар, к счастью, почти пустой.
– Надо же! – всплеснул руками эмоциональный Гена. – Можно подумать, дерево ему дорогу перебегало!
– Ну, положим, не дерево, – вполголоса заметила я, присматриваясь. – Но лично я этого водилу понимаю!
По тротуару в сторону, противоположную движению, неровным шагом подстреленного эльфа удалялся как ни в чем не бывало белокурый Мишель, добросовестно выгуливающий костюм «Старик и море». Модельный показ явно производил впечатление.
– Ну, что? – с надеждой спросил Сева Панчуков, глядя через всю комнату на ветеринара, осматривающего на столике у окна кошку Зизи.
Подниматься со своего стула в тихом уголке Сева не решался, потому что в тесной комнате было не протолкнуться от зверья и не все меньшие братья выглядели добродушными. Привязанная к батарее парового отопления трехмесячная леопардиха Гита, страдающая нервным расстройством на почве проживания в коммунальной клетке передвижного зооцирка, с похожим на хрюканье рычанием настойчиво тянулась пастью к Севиному ботинку. Белый попугай с красными, как пятна лихорадочного румянца, кругами на щеках, горестно поникнув головой, хрипло нашептывал Севе что-то уныло-страстное. Сидел туберкулезный попугай на томике стихов, из чего Сева заключил, что птица декламирует одно из произведений Серебряного века.
Пончик отодвинулся от элегически настроенного пернатого и поджал ноги подальше от леопардихи.
– Ну как? – повторил он, повысив голос.
Чтобы быть услышанным, приходилось почти кричать, потому что в метре от Пончика девица в голубом халате методично обрабатывала громко жужжащей машинкой для стрижки волос неподвижно лежащую собаку неопознанной Севой породы.
– Все в полном порядке, – ответил наконец ветеринар, погладив по спинке нервничающую Зизи. – Поздравляю, на данный момент – абсолютно здоровое животное. Прививки у вас сделаны?
– Какие-такие прививки? – забывшись, Сева встал со стула. Леопардиха Гита, хищно хрюкнув, моментально запустила когти глубоко в его штанину. – А, черт, убери лапы, зараза! При чем тут прививки? Вы мне скажите, котята у нее будут или нет?
– Будут, будут, как не быть, – Айболит снял Зизи со стола и вручил Пончику. – Говорю же: абсолютно здоровое животное. Подберите только подходящего партнера.
– Не понял, – с претензией протянул Пончик. – У нас уже был партнер!
– Не знаю, как у вас, – доктор внимательно посмотрел на Севу поверх очков. – А кошечка ваша еще в барышнях ходит!
– В каких еще барышнях? – Сева не глядя лягнул нервную леопардиху. – Я же самолично их стравливал, то есть спаривал!
– Свечку держали? – ехидно уточнил ветеринар.
– Я им условия создал! Полный интим! – расстроенный Сева почти кричал. – Запер эту дуру с котом в санузле на сутки, сам в туалет к соседям бегал! Они же там носились как ненормальные, орали, все флаконы с полочек на пол посбивали! И вы мне говорите, что у них ничего не было?!
– Голубчик, вы же взрослый человек! – пожал плечами Айболит. – Должны понимать, что любовные игры – это одно, а собственно любовь – совсем другое! Ну не понравился вашей кошечке жених, или она хотела, чтобы он ее уговаривал, а ему терпения не хватило или опыта… Зачем расстраиваться? Через пару месяцев повторите попытку, глядишь, все и получится!
– Ничего уже не получится! – в отчаянии воскликнул Пончик, грубо – за шкирку – унося безропотную Зизи из кабинета.
Спотыкаясь, он вышел из ветеринарной клиники, сел в машину и с ненавистью посмотрел на Зизи, уютно устроившуюся на соседнем сиденье. Кошка невозмутимо умывалась.
– Дура-баба, – плачущим голосом сказал ей Сева, понимая, что непоправимо поспешил с передачей наследного кота Быкову.
Получалось, что он сам себя облапошил! Договоренности договоренностями, но раз нет котят – нет и наследства!
– Все вы, бабы, дуры! – повторил Пончик, с тоской воображая, что скажет ему по этому поводу дражайшая половина.
Разгневанная Люся Панчукова была пострашнее леопарда.
– Тьфу ты, пропасть! – раздраженно пробасила Маруся Сиротенко, вывернув карман приготовленного к стирке белого халата.
Халат был просторный, как парашют, карман глубокий, и в нем то и дело что-нибудь терялось. Однажды Маруся, не доглядев, вместе с халатом сначала старательно выварила в бельевом баке с отбеливателем, а потом еще простирала в машинке с центрифугой сторублевку, врученную ей каким-то благодарным пациентом. И халат, и купюра выстирались и отбелились совершенно безукоризненно.
На сей раз в глубине кармана завалялся полтинник и записка, за доставку которой этот полтинник был заплачен.
– Ванька, поди сюда, – позвала Маруся, вертя в мокрых пальцах свернутую квадратиком записку.
Ваня неохотно оторвался от экрана телевизора, где показывали увлекательное кино из шпионской жизни, и подошел к двери в санузел: когда мать говорила таким тоном, спорить с ней не следовало. Маруся Сиротенко была дамой вспыльчивой и физически неслабой.
– Да, мам?
– На вот. – Маруся сунула в руку сыну сложенный вчетверо влажный тетрадный листок. – Хватит тебе без толку диван пролеживать, сбегай по адресу, отдай кому надо письмецо.
Ваня посмотрел на записку:
– Это же на другом конце города!
– Ничего, заодно и проветришься. – Маруся решительно спрятала дареный полтинник в карман фартука. – Возьми там на трюмо десятку, мороженое себе купишь.