– Здравствуйте, Людмила Васильевна, – нарочито оживленно сказала я в телефонную трубку. – Это Лена, Тошина хозяйка. Ну, как там у вас мой котик поживает?
Тоха, лежащий на диване под боком у читающего какую-то компьютерную заумь Коляна, услышал свое имя и тихо мявкнул.
– Молчи, покойник! – добродушно проворчал Колян.
– Леночка! – Судя по голосу, Люся Панчукова пребывала в глубокой растерянности. Я решила, что постараюсь перевести ее в не менее глубокую депрессию. – Не знаю, как вам и сказать!
– А что случилось? – хладнокровно спросила я.
– Ваш котик, Тоша…
– Да?
Колян отложил журнал и, инсценируя нашу с Люсей беседу, перевернул кота на спину и скрестил ему лапы на груди.
– Он погиб! – всхлипнула трубка.
Я кивнула мужу. Колян сделал скорбную мину и попытался закрыть коту глаза. Тоха бешено сопротивлялся.
– Как так – погиб? – строго спросила я.
– Вот так… Случайно… Трагически…
– Подорвался на мине? – поинтересовалась я. – Или попал под поезд?
– Под трамвай, – растерянно поправила меня Люся.
– Тоха попал под трамвай, – повторила я специально для мужа.
– Берлиозом назовем! – осенило Коляна.
Взмахом руки я остановила его.
– Людмила Васильевна, – с нажимом сказала я в трубку. – Не могу вам передать, как я расстроена! Мы очень, очень любили нашего кота! Он был нам очень, очень дорог! Вы даже не представляете, насколько он был нам дорог! Потеряв его, мы потеряли очень много!
– Смысл жизни! – трагическим шепотом подсказал Колян.
– Мы потеряли верного друга, который скрашивал наши дни. А также огромные деньги, которые могли бы скрасить наши годы!
– Мне очень жаль, – вякнула было моя собеседница, но я не позволила ей продолжать.
– Ну что это за несерьезный разговор – «мне жаль»? Своего бесценного питомца мы утратили по вашей вине! Скажите, Людмила Васильевна, как вы планируете возместить нам ущерб? Моральный и материальный?
Признаться в том, что она из корыстных соображений отдала – фактически продала! – Быкову кота, Люся, разумеется, не могла. Поскольку Пончик не рассказал ей о том, что видел, как Тоха вернулся к хозяевам, Люся полагала, что животное пропало. Да, претензии, предъявленные ей, были обоснованными!
Люся надолго замолчала, крепко задумавшись. Я злорадно вслушивалась в треск помех на линии.
– Я как-то об этом совсем не думала… – призналась моя собеседница. – Мне и в голову не приходило… А чего вы хотите?
– Я думаю, торг здесь не уместен! – подсказал мне реплику Колян.
– Вообще-то, конечно, сумму компенсации определяет суд, – задумчиво сказала я. В трубке что-то пискнуло. – Но можем договориться и по-хорошему. У вас найдется лишних тысяч десять-пятнадцать долларов? Нет? Жаль. Тогда, может быть, рассчитаетесь услугами?
– К-какими услугами? – заикаясь, спросила Люся.
У нее промелькнула мысль о том, что Тохина хозяйка блефует, нет у нее оснований затевать судебный процесс, и о тысячедолларовой компенсации речь идти не может; но с ушлой журналистки вполне станется растрезвонить на весь город, как непорядочно поступила с ней и ее котом Люся, и тогда репутация заводчиков Панчуковых здорово пострадает! Пожалуй, нужно выслушать, чего Елена от нее хочет.
– В урановые рудники их! – мстительно прорычал Колян и завел унылым речитативом, размеренно укачивая на руках вырывающегося кота: – «Во глубине сибирских руд…»
– Я подумаю, как вы можете искупить свою вину, – пообещала я. – Вы сегодня на работе будете? В кошачьем клубе? Тогда увидимся.
Не прощаясь, я повесила трубку.
– Ну? – спросил Колян.
– Считай, новые кошачьи документы у нас в кармане, – пообещала я. – Я не я буду, если не выжму из этой скользкой дамочки полный комплект: свидетельство о рождении, паспорт, справки о прививках – все на новое имя. Легализуем Тоху по всем правилам!
– И родословную новую справим? – поинтересовался Колян.
Я погрустнела. Тохино родословное древо составил редкий специалист, предводитель кубанского дворянства князь Туманов – школьный учитель истории, милейший, но страшно азартный человек. Кошачью родословную князь составил на спор и выиграл у меня ящик водки – напитка не самого дворянского, но очень русского. Господину Туманову пришлось потрудиться, задействовав все свои связи, зато кого только не было на ветвях нашего кошачьего дерева: и немцы, и англичане, и турки, а у самых корней были даже американцы! Я сокрушенно вздохнула: такая шикарная родословная пойдет теперь коту под хвост!
Ниточки рвались одна за другой, но упорный Ваня Сиротенко продолжал свое расследование.
На трусливом буржуине из Пионерского микрорайона он, рассудив, поставил крест: памятный контакт нервного владельца «Вольво» с босоногим объектом разработки оказался единственным. Добросовестно последив за Сашком пару-тройку дней, Ваня склонен был считать его непричастным к торговле Родиной оптом и в розницу.
Зато густо ароматизированный пивом румяный мужик, тайком забросивший что-то в форточку квартиры предполагаемого шпиона, определенно, заслуживал внимания. К сожалению, не вступая в конфликт с Уголовным кодексом, хороший мальчик Ваня Сиротенко не мог проникнуть во вражье логово и на месте разобраться, что к чему. Поэтому, даже если пивной пузан зашвырнул в окошко свистнутую в российских войсках ядерную боеголовку или полный чемодан секретных микрофильмов, Ваня был бессилен ему помешать.
Упустив Вована из виду памятной ночью, когда тот с неожиданной прытью прыгнул в кусты, Ваня обнаружил его уже в паре кварталов от дома: преследуемый как раз объяснялся с милицией. Приближаться к милицейской машине, стоящей на углу под ярким фонарем, Ваня не рискнул, но, присматриваясь на всякий случай к бортовому номеру патрульки, неожиданно узнал сержанта и обрадовался: это был дядя Петя Тарасов, с дочерью которого училась в одном классе Лиза Сиротенко… Наверное, заезжал домой попить чайку и именно поэтому столь своевременно оказался на месте происшествия.
Через пару дней, вступив в опосредованный – через Лизу и дядю Петю – контакт с милицией, Ваня узнал фамилию и домашний адрес Вована, после чего приготовился перенести наблюдательный пост ближе к его ареалу обитания. Тут-то и произошла крайне подозрительная история с запиской.
Осмотрительно не желая гнаться разом за двумя зайцами, Ваня решил временно оставить покалеченного автора загадочной записки без внимания: судя по словам Маруси, ему предстояла продолжительная госпитализация. Со сломанными ногами далеко не убежит! Ваня теперь знал, что его зовут Петр Петрович Быков.
А вот Вованом, по мнению Вани, пришла пора заняться вплотную.
К сожалению, просто сесть на кривоногую лавочку у подъезда без того, чтобы привлечь к своей экзотической персоне нездоровое внимание местных жителей, Ваня не мог. Поэтому он угнездился на обнаруженном поблизости сломанном деревянном ящике несколько в стороне от пятиэтажки, но так, чтобы хорошо видеть нужный подъезд. На газетке перед собой Ваня тремя аккуратными кучками разложил недозрелые яблоки сорта «белый налив», наспех сорванные в ближайшем палисаднике. Корявые и червивые плоды уже одним своим видом вызывали стойкую оскомину, так что можно было не сомневаться, что покупатели не станут выстраиваться за ними в очередь и яблочки смогут служить Ване прикрытием бесконечно долго.
А вот собственную незаурядную внешность Ваня замаскировал довольно небрежно, скрыв характерные черты лица в тени огромной пастушеской шляпы с обвисшими полями. Что до торчащих из рукавов и штанин темных рук и ног, то они, по Ваниному разумению, вполне могли принадлежать загорелому до черноты колхознику.
В первый же день ему повезло: солнце еще не вошло в зенит, как Вован вышел из подъезда с выражением озабоченности на лице и продолговатым свертком в руках. Остроглазый юноша опознал в предмете завернутую в полотенце саперную лопатку и, оставив свою фруктовую лавочку на произвол судьбы, увязался за Вованом.
На троллейбусе номер четыре тот доехал до улицы Войны и Мира, оттуда пешком прошел в парк на Затоне и там неожиданно исчез, уже в третий раз продемонстрировав следящему за ним Ване удивительное умение растворяться в зарослях.
В поисках свежего кошачьего захоронения Вован обошел едва ли не весь парк: по словам заказавшего операцию Быкова, какие-то праздношатающиеся граждане предали кошачье тело земле именно в парке на Затоне. На основе только этой информации сузить территорию, где имело смысл вести поиск Тохиной могилки, Вован не мог. Однако он надеялся, что сумеет распознать на местности свежее захоронение, ведь наверняка над ним будет разворочен дерн и насыпан холмик земли.
Одет Вован был по-летнему легкомысленно, как множество других измученных жарой праздношатающихся граждан: майка, шорты и сандалии на босу ногу, но в руке держал лопату. Некоторое несоответствие обмундирования и снаряжения вызывало подозрения. Один раз Вована остановил милицейский патруль, имеющий установку пресекать партизанские вылазки дачников на парковые клумбы за дармовыми саженцами цветущих растений. Потом к нему привязался какой-то хмурый небритый дядька, утверждающий, что ловля рыбы в зоне отдыха запрещена, а копка червей разрешается только на специальных делянках и за отдельную плату: рубль за червя. Чтобы отвязался, Вован насыпал дядьке в грязную ладонь мелочи и, пока тот алчно считал добычу, мысленно переводя рубли в пивограммы, Вован шустро шмыгнул в густой подлесок.
Одет Вован был по-летнему легкомысленно, как множество других измученных жарой праздношатающихся граждан: майка, шорты и сандалии на босу ногу, но в руке держал лопату. Некоторое несоответствие обмундирования и снаряжения вызывало подозрения. Один раз Вована остановил милицейский патруль, имеющий установку пресекать партизанские вылазки дачников на парковые клумбы за дармовыми саженцами цветущих растений. Потом к нему привязался какой-то хмурый небритый дядька, утверждающий, что ловля рыбы в зоне отдыха запрещена, а копка червей разрешается только на специальных делянках и за отдельную плату: рубль за червя. Чтобы отвязался, Вован насыпал дядьке в грязную ладонь мелочи и, пока тот алчно считал добычу, мысленно переводя рубли в пивограммы, Вован шустро шмыгнул в густой подлесок.
В тени старых могучих деревьев было прохладно, покойно, тихо – в целом вполне приятно, если бы только не так сильно донимали злые и голодные заповедные комары. На ходу энергично хлопая себя по шее, плечам и коленкам – так, что со стороны могло показаться, будто он пляшет «Цыганочку», – Вован незаметно забрел в отдаленный уголок парка, где наконец нашел следы хоть каких-то земляных работ. Правда, довольно глубокая квадратная яма размером приблизительно метр на метр мало походила на кошачью могилку – в таком-то шурфе легко мог поместиться даже сенбернар, – но на зеленом пригорке неподалеку лежала небольшая плита с трогательной надписью «Спаниель Луишка, 1990–2002», и это утвердило Вована в уверенности, что он нашел-таки кладбище домашних животных.
– И никто не узна-ает, где могилка твоя, – негромко запел он, внимательно исследуя почву под ногами в поисках свежего курганчика: копать все подряд не хотелось.
Примерно за час пыхтящим, как паровая машина, Вованом одна за другой были разрыты приблизительно на полметра в глубину три наиболее подозрительные выпуклости, но искомой коробки с кошачьими останками ни под одним холмиком не нашлось. От непривычной физической работы Вован быстро вспотел, устал, проголодался и начал сердиться. Потом, пятясь в процессе копки назад, он обо что-то споткнулся, упал и больно ушибся копчиком, под которым в густой траве обнаружилась коварно брошенная кем-то металлическая табличка с надписью: «Не копать, кабель!».
– Да на фига мне ваши кобели, – злобно проворчал Вован, в сердцах отшвыривая табличку к усыпальнице спаниеля Луишки.
Он раздосадованно вздохнул, потер ушибленный копчик и, чтобы успокоиться, отложил лопату, подошел к краю открытого шурфа, расстегнул штаны и приготовился помочиться.
Работяги, неспешно исправлявшие повреждение силовой линии с самого утра и до наступления святого времени – часового обеденного перерыва, такого пассажа никак не предвидели!
Едва золотистая струя соприкоснулась с оголенными жилами силовой линии, вверх по дуге с шипением проскочила могучая искра, конвульсией Вована отбросило назад, спиной он сильно ударился о дерево, медленно съехал по стволу вниз и остался лежать в папоротниках, где его и нашли получасом позже вернувшиеся с обеда пролетарии.
Спешно вызванный с близрасположенной базы спасателей врач, осмотрев тело, вопреки ожиданиям оказавшееся не совсем бездыханным, изумленно покрутил головой и сообщил перепуганным рабочим, что в его практике подобного случая не бывало, потому что, по статистике, подобные казусы происходят не чаще одного раза на миллион. Одежда на Воване обуглилась, волосы и брови сгорели, а от металлической пряжки брючного ремня на животе образовались две отчетливые полоски, при виде которых с трудом приведенный в чувство Вован обреченно прошелестел:
– Параллельные! – и снова потерял сознание.
В поисках Вована Ваня отшагал несколько километров и буквально сбился с ног. Ничего удивительного в этом не было, так как старый парк на Затоне больше походил на дикий субтропический лес со всеми его сомнительными прелестями, как то: кусачими комарами, густым непролазным лиственным подлеском, цепкими колючками, коварно замаскированными высокой сочной травой полусгнившими колодами и замшелыми пнями, неожиданно возникающими под ногами лужицами гнилой воды и – это уже были приметы цивилизации – периодически встречающимися пепелищами в обрамлении ржавых консервных банок и пустых пластиковых бутылок и стаканчиков. К приятным моментам относились редкие встречи с полудикой живностью: так, Ваня с удовольствием понаблюдал за энергичными прыжками рыжей белки, прослушал ритмический экзерсис в стиле драммон-бейс в исполнении дятла и по шевелению травы отследил перемещения крупной буланой кошки, которую наивно принимал за зайца-русака, пока она не подошла поближе и не произнесла сакраментальное «Мяу!»
С еще большим удовольствием Ваня понаблюдал бы за Вованом, но тот как исчез еще на входе в парк, так больше и не появлялся в его поле зрения.
Почесывая искусанные комарами и исцарапанные колючками конечности, утомленный Ваня брел в дебрях наугад, грустно размышляя о том, что холодная славянская кровь Маруси Сиротенко, очевидно, полностью нейтрализовала генетическую предрасположенность сына гамбийского подданного к жизни в джунглях. Впрочем, в Гамбии все больше саванна…
Вована Ваня нашел совершенно случайно, споткнувшись о валяющуюся в траве саперную лопатку. Поднявшись, отряхнув с колен налипшую землю и зелень и нецензурно выругавшись отнюдь не по-гамбийски, Ваня огляделся и увидел у подножия раскидистого дуба не менее раскидистого, в смысле раскинувшегося, Вована.
Прижавшись холкой к серо-коричневому, похожему на огромную слоновью ногу, морщинистому стволу, Вован полусидел-полулежал в густых реликтовых папоротниках. Глаза его были закрыты, лицо мертвенно бледно, волосы будто обгорели, одежда обуглилась. В воздухе горьковато пахло горелым. Спиртным не пахло вовсе, из чего следовало, что в транс Вована поверг отнюдь не алкоголь.
Ваня осторожно приблизился, взял Вованову бессильно уроненную руку, пощупал запястье и ощутил слабое биение пульса. Как хороший мальчик, он понимал, что его гражданский долг – позвать на помощь. Не понимал он другого – откуда ее звать?
Пока Ваня в полной растерянности оглядывался, определяя, как его учили на уроках природоведения в начальной школе, все по тому же замшелому дубовому стволу, где север, а где юг, и пытаясь сообразить, как вывести из этого ценного наблюдения заключение о том, в какую сторону бежать за помощью, она подоспела сама. Ваня услышал приближающиеся бодрые мужские голоса и сочный хруст приминаемых тяжелой обувью реликтовых папоротников. Бесшумно попятившись, он осторожно отступил в недалекие кусты цветущих рододендронов, где и залег.
Дальнейшую суету с оказанием пострадавшему первой медицинской помощи Ваня терпеливо переждал в густых зарослях одуряюще пахнущих желтых рододендронов.
Лежа на мягких папоротниках, он пытался догадаться, что могло понадобиться Вовану в этой лесной глухомани? Что бы это ни было, заполучить его Вован мог только после определенных манипуляций с лопатой, стало быть, таинственный предмет находился в земле. Ну не картошку же он копал в лесной тиши?
И место, где Вован упражнялся с шанцевым инструментом, и скрытность, с которой он к этому месту пробирался, наводили на вполне определенный вывод: Вован раскапывал некий тайник. Причем, скорее всего, сделал этот тайник не он сам, а кто-то другой, иначе поиски спрятанного сокровища не затянулись бы надолго. Меж тем обширные просторы глубоко взрыхленной почвы вокруг скромной могилки усопшего песика Луишки яснее ясного доказывали, что трудился Вован не один час.
Рассудив таким образом, Ваня дождался, пока место действия опустело, потом выбрался из своего укрытия, нашел завалявшуюся в траве лопатку и продолжил дело Вована.
Он не мог бы объяснить, что именно ищет – тайник с разведданными, склад боеприпасов, какое-то особое шпионское снаряжение, да это было и неважно: пока саперная лопатка с удалым хеканьем врезалась во влажный глинозем, в ушах Вани звучал гимн России и на его фоне – торжественное раскатистое «За особые заслуги перед Р-родиной нагр-раждается…» Чем именно награждается, Ваня решить не успел, потому что у самых корней могучего дуба лопатка победно звякнула. Ваня отбросил инструмент в сторону, опустился на корточки и, как заправский археолог, принялся осторожно разгребать землю руками. Вскоре в ямке показался темный округлый предмет.
– Камень! – огорчился было Ваня, но раскопок не прекратил и был за это вознагражден.
Округлый темный предмет оказался плотно закупоренным небольшим глиняным горшком примерно литровой емкости. Вся упомянутая емкость была заполнена николаевскими червонцами.
Когда прошло первое оцепенение, умный мальчик Ваня Сиротенко не стал вытряхивать червонцы на траву, пробовать их на зуб, лихорадочно пересчитывать и вообще хватать руками. Он снова плотно накрыл горшок крышкой, тщательно завязал его в снятую с себя рубаху и получившийся небольшой, но очень тяжелый узел затолкал в тулью своей бесформенной шляпы. Потом взвесил ношу, подумал и опустил ее на траву, а сам сел рядом, постаравшись устроиться поудобнее. На всякий случай мудрый Ваня собирался покинуть парк не раньше, чем сгустятся сумерки.