Она в полной мере познала, что такое разочарование. Под призрачными одеждами идеалов и надежд ничего не оказалось; да и сами одежды были шелухой.
Сколько времени и усилий, сколько позора и славы, пусть даже она сомнительная, и все впустую! Все дело заключалось в «сомнительной» же славе одной из самых известных девочек Америки, и звали ее Саманта Смит.
Схожесть памятников и ничего более; памятник Саманте был установлен в Государственном Музее Огасты, родном городе Вики, и она не раз была там. Вики не могла знать, что в этой схожести была заключена ее судьба. Ей предстояло написать письмо президенту России, но не по-детски наивное, как у Саманты, а твердой профессиональной рукой. К тому времени она будет близка к завершению последнего курса факультета журналистики и начнет стажировку в Белом доме. Идея «повторить подвиг Саманты Смит» подсознательно торчала в голове Вики. Она была обязана сделать себе имя, даже шевеля при этом губами: «Кому бы тут еще дать, чтобы сделать себя имечко?»
Из Москвы она напишет в своем вызывающем стиле: «Америка белой бабе предпочла ниггера». Ее бы не процитировали российские газеты, если бы она была российской журналисткой. Но она была и оставалась американкой. А после выхода обширной и скандальной статьи, а затем и телешоу с ее участием, где она, закинув ногу за ногу и явно подражая верхувенской Шерон Стоун, давала интервью известному тележурналисту, она и приняла решение остаться в России навсегда.
Трудно представить, что на этот подвиг ее подтолкнула монументальная фигура двенадцатилетней девочки, а задумалась она над этим в «час скорби» на кладбище. Но вот она уже у истоков создания собственного проекта с одноименным названием «Час скорби по...». Дебют прошел на ура. По сути дела цикл передач с красной нитью «я скорблю по...» начался с «крайней печали» по Америке. Вики убивалась вместе с российским народом: «Для Америки наступили черные дни? Бросьте! Крепче пристегнитесь в своих креслах и настраивайтесь на черные годы. Критические не устояли перед черными...» Она умело и цинично обыгрывала этот свершившийся факт. Она не боялась обвинений в разжигании расовой вражды – на то ей руководством канала был дан зеленый свет. Однако другой ее материал признали «нацистским». В частности, в нем она писала: «Москва. Рынок. Армянин. Продает сухие смеси для разжигания национальной розни. Грузин – напитки для разжигания. Китайцы и вьетнамцы – визуальные эффекты и запахи для усиления неприязни...» Ей дали понять, что время для этого материала еще не пришло. Она в ответ улыбнулась.
– ...Помоги мне с этим. – Вики указала себе за спину.
Джил подошла и застегнула молнию на ее свадебном платье.
Платье было дорогое, красивое, но из Турции. Вики оно понравилось сразу, как только она его увидела в магазине. Оно выделялось среди остальных – французских и испанских платьев. Чем именно – материей, покроем, цветом, Вики ответить не могла при всем желании. Это как любовь с первого взгляда, когда ты безнадежно пропадаешь в синих, карих, зеленых глазах.
Платье было с жестким лифом, заменявшим бюстгальтер; такой фасон, когда даже непритязательный взгляд сразу угадывает, что под платьем ничего нет.
С другой стороны, Вики претила беготня по магазинам, не шопинг вообще, а все, что касалось свадебных покупок. О чем она и сказала подруге.
Джил ответила с присущей ей прямотой:
– Ты просто ненавидишь своих коллег, которые сделали бы на этом деньги.
– И ты права, черт возьми! Все эти дерьмовые проекты вроде «Оденься к свадьбе: красное платье», «Оденься – синее», «Зеленое». Сама тема говорит о мелочности руководителей проектов. Ну лично мне так кажется. Я бы не взялась за такое.
Она хотела обвенчаться так, как если бы церемония проходила в ее родном штате. Она всегда мечтала обвенчаться в маленькой церкви провинциального, никому неизвестного городка. И чтобы на церемонию пришли только самые-самые близкие. Подальше от людских глаз. Подальше от толпы. От коллег-журналистов, этих тупых русских репортеров, которые в Штатах не прошли бы «смотрины», этакий фейсконтроль, не говоря уже о профессиональной составляющей.
* * *– ...Ты любишь Роберта? – Не сказать, что Джил задала этот вопрос в лоб. Она задала его не в первый раз. Надеялась на правдивый ответ, зная натуру подруги? Если та не ответила прямо сразу, то ждать какого-то снисхождения в дальнейшем вряд ли разумно. Так и случилось.
– Он неплохой парень. Что важно – мой соотечественник.
– Он разделяет твои взгляды, – продолжила подруга.
– Как без этого? – Вики пожала плечами. – И у него отличная перспектива найти работу здесь, в Москве. Или в Питере, неважно.
– Но ему еще нужно закончить университет.
– Он закончит его, – с убежденностью цыганки констатировала Вики.
Подруги вели беседу на пути в Марево; этот городок в Красногорском районе Вики назвала «Там, Где Ни Хрена Ничего Не Происходит». Проживали тут выходцы из Закарпатья. Около шестидесяти семей фактически купили поселок в 1991 году и, открыв базилику, перевели его таким образом в ранг села. Инициатором этого переселения стала сельская же учительница. По ее словам, ей было виденье, как у Жанны д’Арк, и она, немного опасаясь, что ее объявят колдуньей, обвинят в ереси, а потом сожгут на костре, пересказывала виденье при каждом удобном случае. Темная комната, хрустальный шар на столе, она заглядывает в него и видит в нем бабу в бесовском одеянии и с прической «тетки из народа» и мужика с синим «греховным» лицом; баба отказывалась от серпа и требовала косу, которой прочно завладел мужик. На самом деле учительница мыслила логически: свалилась Берлинская стена, жди, когда повалятся изгороди и плетни. Мир треснул. Раскололся на такие невообразимые куски, что эту мозаику не собрать никогда и никому.
Она лично приехала в Московскую область подыскивать подходящий поселок. Наткнулась на Марево – сто домов, шестьдесят из которых к тому времени уже пустовали. Власти обрезали провода, увезли трансформатор: чем быстрее уйдут люди и поселок умрет, тем быстрее отвалится проблема дорог, газификации, электроснабжения, медобслуживания и прочего. Затянут они с этим вопросом – загорится один дом, следом – другой, глядишь – целая улица в огне, целый поселок. Жилые дома закарпатцы купили фактически оптом и за бесценок. Местным лишь бы хоть что-то получить. И первым делом переселенцы приобрели трансформатор – по новым проводам потек ток. Взятка на уровне главы сельской администрации – и по трубам в дома потек газ.
Поселок стал многонациональным: украинцы, венгры, словаки, разговаривающие на суржике. Они не допускали в свою обитель посторонних, и вскоре их стали называть сектантами, а само село – закрытым. Потому, наверное, что жители утвердили у себя труд как вечный закон, а на вопрос «что такое пьянство и наркомания» недоуменно пожимали плечами, как глупенькие. Мужики отчего-то отпустили мормонские, без усов, бороды.
За рулем внедорожника сидела Джил. Вики отдыхала. Если можно так сказать, впереди ее ждала работа. Она считала, что исповедаться и причаститься у священника есть труд. Обычно эти обряды происходят перед самым венчанием, то есть в день свадьбы, но так получилось, что само таинство принятия причастия и исповедание перенесли на более ранние сроки. Ксендз сказал, что это нормально. Он был неплохим священником. В первый же визит Вики официально, чуточку волнуясь, буквально сделал заявление: «Венчание у нас, католиков, это брак духовный. Он прекращается только со смертью одного из супругов. Если же жить вместе невмоготу, допускается раздельное проживание. Но, еще раз повторюсь, католическая церковь этого не приветствует».
Когда Вики впервые увидела эту маленькую обшарпанную церковь – бывший поселковый клуб, построенный лет пятьдесят или шестьдесят тому назад, ей показалось, что базилика, названная в честь святого Луки, – свидетель казни первых христиан на крестах.
– Скажи честно, это Роберт склонил тебя к свадьбе? – Джил вывела подругу из раздумий.
– Склонил? Ты еще скажи «нагнул»!
– Какая разница? Он на протяжении всего вашего знакомства лидировал в этом вопросе? Он запал на твою популярность, на твое положение и деньги, в конце концов? Это называется браком по расчету. Если ты этого не знала.
– Какой же в этом расчет? – Вики в недоумении пожала плечами. – Если только расчет на перспективу. Ведь у меня нет квартиры, и неизвестно, когда я куплю себе эти золотые московские метры. Квадратный метр по стоимости отечественного автомобиля. Сорок «квадратов» – одна комната, кухня, прихожая, коридор, ванная и сральник – ровно сорок машин. И все равно тут считается хорошим тоном иметь свое жилье. В Штатах я бы не забивала себе этим голову. Важно, что в данный момент крыша у тебя над головой. А если постоянно или время от времени думать о том, что квартира принадлежит не тебе, что ты арендуешь ее, то нужно брать талончик к психотерапевту.
После непродолжительного молчания Джил была вынуждена согласиться с подругой.
– Пожалуй, ты права. Рассчитывать на перспективу резона нет.
Вики категорически отказывалась называть Марево поселком или селом. Даже по российским не меркам, но представлениям он тянул на провинциальный городок. Об этом, в частности, говорила железнодорожная станция, пусть останавливались там только электрички.
Вики хорошо изучила дорогу в этот городок и считала ее безопасной: два поста ГАИ в обоих направлениях, правда, на расстоянии семи или восьми километров друг от друга.
Как и все провинциальные городки, этот был чище любого современного города с его мусороуборочными машинами, дорожными пылесосами, армией дворников. Здесь просто никто не мусорил, а мусор вдоль дороги убирался и складывался в пластиковые пакеты. В первый же визит Вики стала свидетельницей забавного, на ее взгляд, случая. Рядом с пластиковым пакетом остановилась легковая машина. Из нее вышел парень, открыл багажник и выставил на дорогу мешок со своим мусором. Он отказался от идеи выбросить мусор в лесу, и это было здорово.
Вики поговорила с главой поселковой администрации, которой дала прозвище Орлеанская дева, и попросила унять ажиотаж вокруг ее свадьбы: только жених и невеста, свидетели, пара приглашенных и сам священник. Таинство обряда венчания и тайная церемония, на которую рассчитывала Вики, – что еще нужно объяснять? Она скрипнула зубами, представив на минуту репортеров и их приглашенных, просто любопытствующих. В этом вопросе она была чрезвычайно упорной. Публичность публичности рознь. Она даже в свидетелях на церемонии обряда бракосочетания увидела что-то неприличное, будто их обязанность распространялась до самого супружеского ложа, и пара светильников-вспышек над ним – для свидетелей с фотоаппаратами. К утру они уже располагают достаточными сведениями о потенциале новобрачных и готовы для дачи показаний суду. Вот ведь дерьмо!..
Заручившись поддержкой «Орлеанской девы», Вики и Джил направились к священнику. И первый вопрос, который она задала ксендзу, касался жениха. Тот покачал головой:
– Нет, он еще не приезжал.
Вики была немного растеряна. Как же так, ведь они с Робертом договаривались, что исповедоваться приедут порознь, и в этом вопросе были солидарны? Лично Вики не хотелось выглядеть чересчур румяной после ответов в исповедальне. Она все хотела оставить в прошлом. Ведь сегодняшний день по отношению к завтрашнему торжественному дню тоже останется в прошлом.
Она пересилила желание позвонить Роберту. И буквально через минуту поздравила себя с этим решением. Джил тихонько сообщила ей, что к церкви подъехал «Форд» Гартмана.
И в этот момент Вики почувствовала себя дома. Она и Джил разговаривали по-английски, священник, перебирая четки, смиренно дожидался ее решения и шептал молитву – отнюдь не по-русски. Здесь мало что напоминало о России, и это было странно.
После обряда Вики, будто была мусульманкой, закрыла нижнюю часть лица и, не глядя на машину Роберта, быстро прошла к своей. Но глянула в зеркальце заднего обзора. Улыбнулась, когда увидела Роберта, спешащего к церкви.
* * *Только сегодня, накануне операции, в Москву, как будто он был руководителем, прибыл Филипп Берч. Встречать его в аэропорт приехал водитель из конторы Джека Андерсона. Сонни забронировал Берчу номер рядом со своим. Он не ошибся, предположив, что Берч сразу же примет душ.
Они спустились в бар-ресторан, заняли столик и, потягивая виски, беседовали на своем родном языке. Собственно, оттягивались. В первую очередь это касалось Сонни Новеллы. Он порядком понервничал за последние несколько дней, в общем-то, не находя веских причин для сильного беспокойства. Поначалу он не хотел говорить с Берчем о деле, но как без этого? Он прилично принял на грудь и философствовал слегка заплетающимся языком.
– Кто такие диверсанты из «Инкубатора»? Одинаковые уродцы, притворяющиеся людьми. Но лучше спросить, кто их создатель. По идее, родиться такой не мог: с таким умом его голова не прошла бы наружу. Но очевидно одно: полный курс истории компартии он прошел, в остальном не нуждался. Может, он чемпион мира по возрождению жизни на Земле? Как ты считаешь, Филипп?
Берч ответил невпопад:
– Говорят, равноправный член общества это тот, кто вначале обладал памятью и разумом, но все это растерял.
– Ну вот, ты все о своем, о девичьем. У тебя на уме одна память!
Они оба рассмеялись невольному каламбуру.
Потом Сонни выделил один из плюсов операции. Он сказал, что «такое громкое убийство» могли подготовить, а главное, исполнить только в России. Никакой иностранной спецслужбе такое не под силу. Берч согласился с ним в своем стиле: «Разумно». Другого ответа от него Сонни и не ожидал.
Он вдруг вспомнил высказывание советского скрипача Леонида Когана; наткнулся на цитату случайно в ответ на запрос поисковой системы. Сейчас он не смог процитировать скрипача, утверждавшего, что для успеха нужны три вещи: удача, талант и инструмент. Он переиначил фразу под себя:
– Чтобы выполнить это задание, нужны удача, талант и инструмент.
Филипп Берч понял «разведчика новой волны» с полуслова. Под инструментом Сонни подразумевал ершистого, скрытного Виктора Скобликова... по кличке Самбади.
* * *«Мне нужен полный отчет о спецоперации». Эти слова стали ключом, который открыл универсальный замок. Новелла с помощью одной только вещи мог заполучить полнейший отчет в видеоформате. Этот формат поднимет холки зрителей от разведки, понадеялся он.
Фокус заключался в двойной или спаренной цифровой видеокамере и приемнике (плюс соединяющий их провод); существовал беспроводной тип такого устройства, однако он мог дать сбой, случись простейшая наводка – к примеру, от автомобильного генератора. Новелле была нужна идеально чистая, без помех видеозапись.
Устройство представляло собой пару видеокамер фирмы Canon, выставленных на одной базе с возможностью снимать с двух ракурсов одновременно. Закрепленная на стволе пистолета-пулемета, она одним объективом смотрела на стрелка, другим – на мишень. Зритель мог оценить работу стрелка, наблюдая за его реакцией и реакцией его жертвы; второе определение – агония, что в данном контексте было более правильно.
Эту «спарку» Новелла купил еще в Больцано через интернет-магазин, но испробовал ее только в Москве. По размерам она не превосходила лазерный прицел-целеуказатель и на «бизоне» смотрелась как его неотъемлемая часть. Надо сказать, что на «бизоне», которым был снабжен агент, имелся подствольный целеуказатель, создающий луч небольшой мощности и световую метку в точке предполагаемого попадания. Новелла знал, что мини-видеокамера, установленная над лазерным целеуказателем, не могла помешать стрелку, поскольку благодаря тому же ЛЦУ он мог вести огонь из любого положения, и ему необязательно склоняться к «бизону», как к снайперской винтовке. В конце концов, в его задачу не входит «сшибить блоху с собачьей холки с пятисот футов». Это Новелла припомнил предостережения дока из третьей части «Назад в будущее». И в этой связи отвлекся. Если ему не изменяла память, а она не изменяла ему никогда, Рональд Рейган в своем обращении к нации в 1986 году воспользовался фразой из первой части трилогии: «Туда, куда мы отправляемся, дороги нам не понадобятся». Лихо, конечно, сказано, подметил Новелла, и верно, если президент имел в виду тот свет.
Он вернулся к устройству.
Другая его часть – это приемник сигнала, он же записывающее устройство с возможностью вести запись как на встроенный чип памяти, так и на съемный носитель. Приемник свободно умещался в нагрудном кармане безрукавки. Довольно толстого экранированного провода хватило на то, чтобы вся видеосистема не мешала стрелку.
Ничто не мешало и самому Новелле отказаться от этого необязательного шага, однако он, можно сказать, побывал в будущем и продемонстрировал результаты работы в просмотровом зале управления. Ему «оставалось» насладиться выражением лиц зрителей. Тем более, что он мысленно смонтировал ролик таким образом, что изображение с каждой камеры выводилось на отдельный экран, и обязательно широкоформатный. Вот лицо убийцы крупным планом, вот фигура его жертвы. Никакого обмана. У Новеллы даже во рту стало кисло. Такое ощущение он испытывал всякий раз, наблюдая на экране реальную смерть. И всегда она его волновала. К этому невозможно было привыкнуть.
Новелла готовился к демонстрации возможностей «универсального солдата», которого уже назвал «своим-чужим» детищем; вариант «русско-американский» или наоборот резал любой, включая и политический, слух. Одним словом, он готовил презентацию и подошел к работе как современный одаренный человек. Он резонно предположил, что такое модерновое официальное представление наверняка понравится модерновому же президенту, который на мир смотрел через пару электронных суфлеров, вертя головой. Что же, одну часть он, возможно, и увидит. В планы Новеллы входил такой шаг, как публикация одного видеоролика; зритель не увидит второго, ничуть об этом не догадываясь.