– А где этот Шакал сейчас? Тот человек знал, куда он пошел?
– Нет, мой господин. Он снова исчез в пустыне. Но одно несомненно: он будет таиться у караванных путей, как зверь, по которому его называют.
В эту минуту Техути повернулась в седле и крикнула через плечо:
– Что вы там так живо обсуждаете? Вернитесь сюда, поедете со мной и с Бекатой. Если вы рассказываете друг другу истории, мы тоже хотим послушать.
Даже я не решился дважды противоречить ее приказам. Мы подъехали к царевнам. Техути искусно поставила свою лошадь между Зарасом и мной, чтобы мы прекратили обсуждать то, что ее не интересовало. В этот миг неровная каменистая тропа, по которой мы следовали, вышла на верх холма, и Техути, натянув повод, издала возглас радости и удивления.
– Смотрите! Только посмотрите! Вы видели когда-нибудь такую широкую и синюю реку? Клянусь рогатой головой Хатор, она в сто раз шире нашего Нила. Я не вижу ее противоположного берега.
– Это не река, о царевна, – сказал Зарас. – Это море. Красное море.
– Оно огромно, – восторженно сказала Техути. Зарас недостаточно знал ее, чтобы понять, что она притворяется ради него. – Должно быть, это самое большое море на свете!
– Нет, о царевна, – уважительно поправил ее Зарас. – Это самое маленькое из морей. Среднее море гораздо больше, но умные люди рассчитали, что Великий Темный океан, в котором плавает наш мир, еще больше.
Техути повернулась к нему и широко и раскрыла восхищенные глаза.
– Сотник Зарас, ты столько знаешь! Может, почти столько же, сколько вельможа Таита. В следующие дни ты по несколько часов должен ехать со мной и сестрой, чтобы рассказывать нам об этом.
Техути нелегко заставить отказаться от задуманного.
Переход через Аравию оказался бесконечно более трудным и опасным, чем наше прошлогоднее путешествие в Тамиат. Тогда нас было меньше двухсот человек, передвигались мы быстро и легко, и нам требовалось пересечь только Суэцкий залив – узкую полоску воды между Египтом и Синайским полуостровом. Шириной меньше пятидесяти лиг.
Теперь нам пришлось гораздо дальше отклониться на юг, чтобы любой ценой не попасть на Синайский полуостров, где нас могли поджидать гиксосские колесницы, которые Корраб мог послать нам наперерез.
Нам пришлось пересечь Красное море в самой широкой его части. Это означало плавание на двести с лишним лиг и необходимость перевезти на открытых дау свыше тысячи человек и животных. Одно такое маленькое судно способно взять за раз всего десять верблюдов. И каждому суденышку придется совершить плавание много раз.
Учитывая все это, я отводил на пересечение караваном Аравии не менее двух месяцев.
Царевны оставались в лагере на берегу Египта, пока остальные переправлялись через Красное море. Я из собственного горького опыта знал, что нельзя позволить царевнам соскучиться и нельзя давать им слишком много свободного времени.
Покои царевен были старательно отделены от остального лагеря. Хотя наш лагерь был всего с небольшую деревню, роскошью помещений, удобством для обитателей он превосходил большой город.
Каждые несколько дней царевны выезжали на охоту с отрядом воинов под моим началом. Мы преследовали быстроногих пустынных газелей или поднимались на холмы, где среди утесов и ущелий живут круторогие горные козлы. Когда такая охота надоедала, девушки выпускали своих прирученных соколов на диких уток и гусей, кишевших на побережье.
В другие дни я устраивал вылазки на прибрежные острова, где девочки могли плавать в прозрачной воде или охотиться с копьем на меч-рыбу или морского окуня, в изобилии встречавшихся в прибрежных рифах.
По моему настоянию по утрам они занимались. Я привез с собой двух образованных писцов, чтобы учить царевен письму, математике и геометрии и сам наслаждался ролью их учителя. Наши занятия проходили в серьезной напряженной работе, перемежавшейся с приступами веселья и девичьего хихиканья. Это было мое любимое время дня. Царевны болтали с Локсис по-минойски, исключая меня из своих разговоров, как будто я не знал ни слова на этом языке. Они в чувственных подробностях обсуждали самые щекотливые вещи. Локсис была среди них самой старшей и приняла роль наставницы в том, что касалось плотского и эротического. Однако, слушая ее, я понимал, что она начисто лишена опыта. В подробностях она опиралась исключительно на свое живое и плодовитое воображение.
А у меня во время занятий появилась возможность лучше узнать их и понять, что происходит в их красивых маленьких головках.
Каждая из них утверждала, что нашла любовь своей жизни. Локсис выбрала вельможу Ремрема. Однако в его присутствии она каменела: лишалась дара речи и могла только краснеть и опускать глаза. Думаю, ее пугало то, что он вельможа и советник фараона, тогда как она простая девушка, к тому же чужеземка. То, что Ремрем почти вдвое ее старше, у него уже есть три жены и он даже не подозревает о ее существовании, Локсис не отпугивало.
Бекату зачаровал Гуи, знаменитый всадник и колесничий. Она не знала, что, когда я взял его в плен, Гуи был кровным братом гнусного преступника Басти Жестокого. Я постарался приручить и цивилизовать его, но в нем по-прежнему было много варварского, в особенности в чувстве юмора. Бекате больше всего нравилось, когда Гуи выбирал для своей колесницы самую неровную дорогу, а она цеплялась обеими руками за его пояс и вопила, как потерянная душа в Аиде. Они обменивались шутками и намеками, которые были совершенно непонятны посторонним слушателям, но сами шутники при этом сгибались от хохота. Когда он принимал ее приглашение поужинать с нами, Беката в знак особого одобрения забрасывала его кусками хлеба и плодами.
Техути держалась в стороне от этих обсуждений и проявлений страсти. Мы с ней не говорили об этом.
Наши вечера проходили за разгадыванием загадок, рассказами и чтением стихов; за пением и игрой на музыкальных инструментах. Мы представляли пьесы и цитировали поэзию.
С помощью этих уловок и тщательного планирования я сумел уберечь трех своих подопечных от опасных шалостей, и дни мчались быстро, как перелетные птицы. Наконец основная часть нашего каравана оказалась на восточном берегу, и нам пришла пора последовать за ними.
В пятнадцатый день месяца атира утром, затемно, все мы собрались на берегу, и три жрицы Хатор при умелой помощи Техути и Бекаты принесли в жертву богине красивого белого барана.
Мы обещали богине и верблюда, если она благосклонно отнесется к нам, когда мы будем на воде, и без происшествий доведет нас до противоположного берега. Потом мы сели на суда и отчалили от берега.
Должно быть, богиня к нам прислушалась, потому что послала нам теплый резвый ветер из Египта; он наполнил паруса и быстро погнал флотилию по волнующейся воде. И еще до захода солнца Африка за нами ушла под воду.
С наступлением темноты на всех судах привязали к мачте масляные лампы, чтобы видеть друг друга. Правя по звездам, мы шли на восток. И на рассвете увидели далекий берег Аравии, словно ряд гнилых акульих зубов, черных на свежем, голубом утреннем небе. Мы шли весь день и солнце еще не село, когда пятьдесят воинов-«крокодилов» спрыгнули в воду и вытащили наши дау высоко на сухую землю берега. Девушки смогли ступить на землю Аравии, не замочив своих маленьких изящных ног. Выше линии прибоя уже был разбит царский лагерь со всеми его удобствами, готовый принять их. Так приказал я.
Однако мы не стали там задерживаться: ведь мы ежедневно тратили много драгоценной пресной воды.
Основной и багажный караваны вышли за много дней до нас. К этому времени они должны были пройти уже сто лиг. На второй день после прибытия в Аравию мы сели на лошадей и ездовых верблюдов и отправились следом за ними.
Как только мы удалились от смягчающего влияния моря, солнце стало слишком жарким, чтобы днем можно было двигаться. Отныне мы отправлялись в путь на исходе дня, когда солнце отчасти растрачивало свою жгучую злобу. Двигались всю ночь, останавливаясь на час в полночь, чтобы напоить лошадей и верблюдов из запасов, оставленных нам караваном. Потом снова выступали и шли до рассвета. Когда жара становилась непереносимой, мы ставили навесы и лежали в их тени, потея, пока солнце не уходило за горизонт, позволяя нам повторить дневной цикл.
Через пятнадцать дней и ночей мы наконец догнали главный караван. К тому времени кожаные мешки с водой опустели больше чем наполовину, и на дне каждого плескалось не больше двух галлонов слизистой, зловонной зеленой воды. Я был вынужден сократить дневной паек до четырех чашек на человека.
Мы вступили в настоящую пустыню. Перед нами уходили вдаль бесконечные барханы. Наши лошади проявляли признаки того, что дошли до крайности. Если они несли даже легкого всадника, мягкий песок делал их продвижение почти невозможным. Я отпустил лошадей, присоединив их к запасным в голове каравана, и выбрал для девушек и остальной нашей компании лучших верблюдов.
Аль-Намджу заверил меня, что следующий источник всего в нескольких днях впереди. Поэтому я взял девушек вместе с Зарасом и отрядом его отборных воинов, и мы поехали впереди каравана, чтобы отыскать обещанный источник.
Аль-Намджу дал нам в проводники своего старшего сына Гаруна. Нам удавалось ехать гораздо быстрее основного каравана. Ехали всю ночь, а когда забрезжил рассвет, Гарун остановился на верху чудовищного бархана из песка кирпичного цвета и указал вперед.
Перед нами высился большой утес из полосатого камня. Горизонтальные слои были контрастными и яркими: от цвета золотистого меда и меловой белизны до синих, красных и черных оттенков. Некоторые мягкие слои выветрились больше, чем те, что под ними и над ними. Так образовались нависающие галереи и длинные переплетающиеся пещеры, словно созданные обезумевшим архитектором.
– Это место называется «пещера Майя», – сказал нам Гарун. Я смог перевести с арабского – «Водяная пещера».
Гарун провел нас под отвесную скалу, у подножия которой открывалась боковая расселина с низкой крышей. Свод ее едва позволял высокому мужчине пройти, не нагнувшись; зато ширина расселины была сто шагов, а сама она такой темной, что мы ничего не видели впереди.
– Вода в глубине этой пещеры, – сказал Гарун.
Царевны и Локсис заставили своих верблюдов встать на колени и спрыгнули с резных деревянных седел. Я повел их в отверстие, а Зарас остановил своих людей, чтобы мы побыли одни.
Каменный пол постепенно шел вниз у нас под ногами, дневной свет слабел, становилось прохладно; после дневной жары эта прохлада заставила нас дрожать.
Теперь я чувствовал запах воды и слышал, как она капает где-то впереди. В горле у меня пересохло от жажды. Я попытался сглотнуть, но во рту не осталось слюны. Девушки схватили меня за руки и потащили вниз по наклону.
Перед нами лежал большой водоем, вода сверкала в отраженном дневном свете, падавшем из входа. Тот же свет создавал иллюзию, будто вода черна, как чернила каракатицы. Не мешкая, как были – в одежде и обуви, мы с радостными криками бросились в воду. Я наклонился так, что вода дошла мне до подбородка. Посмотрев вниз на свое тело, я увидел, что вода вовсе не черная; напротив, она чиста и прозрачна, как алмаз, который я отдал Техути. Я набрал полный рот и вздохнул от удовольствия.
Я пил лучшее вино из погребов фараона в Фивах, но ничто не могла сравниться с этим божественным тайным источником.
Девушки были в центре водоема, они плескались, визжа от холода. Подбодренные этим шумом, по наклону спустились Зарас и его люди. Бросаясь в темную воду, они смеялись и кричали.
Когда мы наполнили желудки и больше не могли пить, люди залили воду в мехи, которые мы прихватили с собой, и отнесли их верблюдам. Зарас не мог позволить вьючным животным спуститься к водоему. Им не позволил бы пройти потолок, и слишком велик был риск, что они загрязнят воду испражнениями.
Гарун подтвердил мои расчеты, что основной караван в трех днях пути от нас. Меня это не слишком тревожило – девушки устали от путешествия и теперь получили возможность отдохнуть и восстановить силы.
Большее беспокойство внушала наша уязвимость, пока мы оставались тут. Источник был известен племенам бедуинов на сотни лиг вокруг. Отряд наш невелик, а племена очень ценят наших животных, оружие и доспехи, и это привлечет разбойников из их числа. Если они прознают о нашем появлении у источника и о том, как нас мало, мы окажемся в серьезной опасности. Нужно сохранять бдительность и следить, чтобы нас не застали врасплох.
Как только Зарас и его люди напились, я вывел их из пещеры, разместил стражу и распорядился об обороне нашего бивака.
Потом с Зарасом и Гаруном отправился на разведку ближайших окрестностей; нас интересовало, нет ли следов недавнего пребывания людей.
Мы были вооружены. На одном плече я нес длинный лук, на другом – колчан с тридцатью стрелами. Вдобавок на правом боку висел бронзовый меч в ножнах.
Добравшись до верха ближайшего бархана, мы разошлись. Но перед тем договорились вернуться к пещере Майя до того, как солнце достигнет зенита, что должно было произойти через час. Зараса я послал сделать круг в северной стороне, а Гарун должен был осмотреть след каравана под нами. Сам я по вершине бархана направился на юг.
Трудно было оставаться незаметным – укрытие тут можно найти с трудом, – но я старался не появляться на фоне неба, где враг мог увидеть меня издалека.
Вскоре эти места пленили меня: голая и мрачная земля в то же время была невероятно прекрасна. Бесконечные барханы изменчивы, как волны безмятежного моря, гладкие и гибкие, словно тело прекрасной женщины, лишенные острых углов, податливые и рельефные. Гребни этих песчаных волн глодал ветер, на глазах меняя их очертания. Отпечатки ног и копыт очень скоро переставали различаться, затем исчезали вовсе.
Я не видел никаких указаний на то, что здесь живут человек или зверь, пока вдруг не заметил маленький кусочек выбеленной солнцем кости, торчащий из песка у моих ног. Я наклонился, высвободил кость и удивился, обнаружив, что это череп с коротким разинутым клювом, как у козодоя. Должно быть, птицу унесло так далеко необычным порывом ветра.
Я повернул обратно и спустился с бархана. Добравшись до дна впадины, я направился к входу в подземный водоем. Приближаясь, я услышал внутри плеск воды и женский смех.
Зарас вернулся раньше меня. Он и его люди расседлали верблюдов и перевели их под нависающую скалу у входа в пещеру, где они были защищены от прямых солнечных лучей. Люди чистили верблюдов и кормили зерном из кожаных мешков, подвешенных к мордам. Я позвал Зараса.
– Нашел что-нибудь?
– Нет, господин. Ничего.
– Где Гарун? Еще не вернулся?
– Нет, но скоро вернется, – ответил он.
Я постоял у входа в пещеру. Все казалось совершенно обычным. И я не понимал, почему меня охватила тревога; но я знал достаточно, чтобы обратить на нее внимание.
Вместо того чтобы войти в пещеру, я развернулся и отправился вдоль скалы в противоположную сторону. От входа в пещеру меня нельзя было увидеть, когда я добрался до места, где в скале проходила вертикальная трещина. Вначале я ее не заметил, но потом остановился и принялся рассматривать: мне стало интересно, можно ли по ней подняться на верх утеса и рассмотреть окрестности. Я вытянул руки и коснулся скалы.
Солнце так накалило поверхность камня, что меня обожгло, как горящими угольями. Я живо отдернул руку и выронил птичий череп, который еще нес с собой. Пососал обожженный палец, чтобы боль унялась, и наклонился за черепом. И застыл, прежде чем мои пальцы коснулись его.
У подножия скалы, там, где ветер еще не успел все стереть, на плотном песке виднелся след человеческой ноги. У меня на глазах этот отпечаток обрушился и сравнялся с окружающим песком, показывая, как недавно он оставлен.
Его определенно оставили не мои девочками. Это был след большой мужской ноги в сандалии с гладкой кожаной подошвой. Ко мне по-прежнему доносились слабые голоса и смех Зараса и его людей. Я вернулся туда, откуда виден был вход в пещеру и стоящие перед ним люди. Одного быстрого взгляда хватило, чтобы подтвердить то, что я уже знал. Все люди были в непременных военных сандалиях с подошвами, усаженными медными шпеньками.
Среди нас чужак.
Следующая моя мысль была о безопасности девушек. Я наклонил голову и прислушался к голосам, которые все еще доносились из глубины пещеры. Два голоса я узнал сразу, но третьего не слышал. Пытаясь скрыть от людей свое беспокойство, я прошел мимо них в пещеру. Быстро прошагал по склону к началу воды. Остановился на мгновение, давая глазам возможность привыкнуть к полутьме, и увидел светлые нагие тела, которые извивались в темной воде, как резвящиеся выдры. Но тел было всего два.
– Беката! – крикнул я, в голосе моем начала звучать паника. – Где Техути?
Голова ее вынырнула из воды, влажные рыже-золотые волосы окружили лицо.
– Пошла наружу оставить приношение Сету, Тата.
Этим иносказанием девицы обозначали процессы выделения у человека.
– Куда она пошла?
– Я за ней не следила. Она просто сказала, зачем уходит.
Техути была брезглива. Я знал, что, отправляя интимные телесные надобности, она прячется. Она бы не осталась в пещере. Обязательно ушла бы в пустыню. Я побежал к выходу из пещеры. Зарас и его люди по-прежнему были там, где я их видел, слева от входа. Я позвал Зараса.
– Ты видел, как царевна Техути вышла из пещеры?
– Нет, мой господин.
– А остальные твои люди? Кто-нибудь из вас ее видел?
Они покачали головами.
Техути ускользнула от них. Возможно, нашла другой выход из пещеры, сказал я себе. И побежал назад, к трещине, у которой видел отпечаток.
– Гор, услышь меня! – воззвал я к своему богу, молясь от всей души, высвобождая таящиеся во мне силы, к которым научился обращаться в минуты самой глубокой и отчаянной нужды. – Раскрой мои глаза, о Гор! Позволь мне увидеть. О, мой милосердный бог, позволь мне увидеть!