– Хочу наведаться в княжьи палаты, – ответил Глеб, не оборачиваясь.
– Мы не можем добраться до князя. Охоронцы заняли глухую оборону. Их мечи выковал кузнец Вакар. Они из белого железа.
– Я знаю, как обмануть князя, – небрежно проговорил Глеб.
Замята и Видбор двинулись следом за Глебом.
– Вы с ним? – вскинул брови Бава Прибыток.
– Да, – спокойно ответил Видбор. – Десятник и дознаватель – люди князя, и он доверяет нам.
Толпа двойников расступилась перед ними, и они беспрепятственно дошли до телеги. Псевдо-Бава угрюмо смотрел им вслед.
– Когда я нашел Милану в амбаре, она была еще жива! – крикнул он вдруг. – Добить ее было так приятно!
Глеб не отреагировал. Он спокойно забрался на телегу. Десятник Видбор уселся рядом с ним и взял в руки поводья. Замята помог вскарабкаться Анчутке и сам запрыгнул на задки. И тут Анчутка, не выдержав напряжения, закричал:
– Всесильные боги-думраны, помогите нам! – И, зарыдав, прижался к Глебу.
– Хватайте их! – тотчас взревел Бава и первым бросился к телеге.
Замята взмахнул кнутом.
– Пошла, залетная!
Лошадка резко взяла с места. Глеб выхватил из кобуры ольстру, Замята положил на тетиву арбалета тяжелую стрелу.
Загрохотали выстрелы, засвистели стрелы. Оборотни один за другим кувыркались через голову и падали в мерзлую грязь с простреленными головами и шеями, пронзенными стрелами.
5
Лошадка резво стучала копытами по мерзлой дороге, фыркая ноздрями и пуская в темный воздух облака белого пара. Над ее ушастой головой раскинулось огромное звездное небо.
– Кажись, оторвались, – проговорил десятник Видбор, опуская окровавленный меч.
Глеб нахмурился и покачал головой.
– Не думаю, что все так просто.
– По-твоему, это было просто? – вскинул брови Замята. – Я чуть в штаны не напустил от ужаса!
– Да, но твои стрелы били точно в цель, – заметил Видбор. – А быть хорошим воином можно и с мокрыми штанами.
Глеб усмехнулся и вытер рукавом испачканное слизью лицо. Затем сунул руку в карман охотничьей куртки, взял щепоть бурой пыли и быстро отправил ее в рот.
Это движение не укрылось от взгляда десятника.
– Что ты делаешь, Первоход? – спросил он, прищурив серые, колючие глаза.
– Ничего, о чем тебе следовало бы знать, – спокойно отозвался Глеб.
Видбор качнул массивной головой, увенчанной медным шеломом, и сказал:
– Я в этом не уверен. Если ты хочешь, чтобы мы и дальше были вместе, ты должен быть со мной откровенен.
Глеб взглянул на него недобрым взглядом.
– Ты хочешь знать, что я только что сделал? – холодно проговорил он. – Хорошо. Я только что съел щепотку бурой пыли.
Лицо Видбора потемнело.
– Значит, вся твоя храбрость от бурой пыли? – презрительно проговорил десятник. – Этого и следовало ожидать. Я никогда не верил в россказни о богатыре-Первоходе. И теперь вижу, что был прав.
Глаза Глеба запылали гневом, но он сдержал себя и ответил спокойным голосом:
– Храбрость тут ни при чем. Охоронец Бавы Прибытка выстрелил в меня отравленной стрелой, и теперь яд лиловой ящерицы бродит по моим жилам. Если я не буду есть бурую пыль, гнев и боль сведут меня с ума.
– Ты ешь бурую пыль, чтобы не гневаться? – удивился Видбор.
Глеб кивнул.
– Да.
Десятник опустил взгляд на рукоять меча Глеба, которую тот крепко сжимал в пальцах. Усмехнулся и сказал:
– И ты считаешь, что у тебя это получается?
Глеб проследил за его взглядом и поспешно выпустил меч из пальцев.
– Ты прав, – согласился он. – С каждым разом это получается все хуже и хуже. Но другого способа все равно нет. А теперь разреши мне помолчать.
Глеб закрыл глаза и погрузился в наркотическую дрему...
– Телега дальше не проедет, – услышал он и открыл глаза.
По всей вероятности, продремал Глеб не меньше получаса. Дорога закончилась, и впереди начинались поросшие кустарником и чахлыми деревцами буераки.
– Дальше только пешком, – сказал Видбор.
– Но если мы пойдем пешком, чудовища нас нагонят, – робко проговорил Анчутка.
– Значит, придется идти очень быстро, – «успокоил» его Глеб.
Он спустился на землю, поправил ножны и заплечную кобуру.
– Я отпущу лошадь пастись, – сказал Видбор.
Пока он распрягал лошадку, Глеб почистил и зарядил ольстру, затем проверил ножи и меч.
– Готово, – доложил наконец Видбор.
Глеб оглядел лица своих спутников и сказал:
– Слушайте внимательно. Город остался позади, и теперь мы в моих «владениях». С этой минуты схема действий следующая: я приказываю, вы – выполняете.
– Это справедливо, – пробасил Видбор.
– Я и не подумаю тебя ослушаться, – с бледной усмешкой заверил Замята.
– Как прикажешь, так и сделаю, хозяин, – угодливо склонил голову коротышка Анчут.
Глеб взглянул на чернеющий впереди лес и передернул плечами.
«Я сделал все, чтобы не попасть туда снова, – хмуро подумал Глеб. – Теперь я умываю руки».
– Мы отправляемся к реке! – объявил он вслух и первым зашагал по буеракам.
Над лесом пробивался рассвет. Березы ярко белели на фоне черной земли и темных сосен. Однако с каждой пройденной верстой темно-зеленые верхушки пихт, елей и сосен делались все многочисленнее. В этом молчаливом противостоянии хвойные явно брали верх.
Глеб подумал, что через несколько лет они окончательно победят березу. Вся чащоба станет хвойным лесом, если только лесорубы князя не вырубят или яростные пожары не убьют всю молодую хвойную поросль.
– Видбор? – негромко позвал Замята.
– Чего? – откликнулся тот.
– Мне как-то не по себе от этой тишины. Давай об чем-нибудь поговорим?
– Что ж, давай. Что ты хочешь знать?
– Твой отец тоже был ратником?
Десятник кивнул.
– Да. Он служил в дружине старого князя Аскольда, когда тот еще был молод.
– А дед?
Видбор усмехнулся:
– Нет, дед ратником не был. Дед мой был богатым боярином. Подпоясывался не лыком по кострецу, а кушаком под грудь, чтобы выпирал сытый живот. Соболью шапку надвигал на лоб, а бороду задирал выше носа.
– И что ж с ним сталось?
– На деда работали чудины. Однажды чудины перепили сбитня и взбунтовались. Пожгли деду дом, убили бабку, перерезали дворовых людей. Мой отец успел убежать и три дня сидел в сугробах, дожидаясь, пока хевдинг и его викинги придут на помощь.
– Н-да, дела, – протянул Замята, опасливо поглядывая на черные мерзлые деревья. – Значит, ты родом с севера?
Десятник кивнул:
– Угу.
– Поэтому ты просил прощения у Бавы Прибытка?
– Да. Он – потомок хевдингов. Коли б не его предки, не ходить бы мне сейчас по свету.
Несколько шагов прошагали молча. Затем Видбор спросил:
– Ну, а ты, дознаватель? Какого ты роду-племени?
– Мой отец тоже был знатным боярином, – ответил Замята. – Но после войны с кривичами впал у старого князя в немилость.
– Чего так?
– Княжью казну обобрали, а всю вину повесили на моего отца. Знатен он был, но дурковат. Посадили моего отца на кол, а после, когда разобрались, что к чему, старый князь отвалил моей матери кошель с золотом и сказал, что, как только подрасту, – возьмет меня к себе на службу. Так и случилось.
– Грустная история, – резюмировал десятник. – И что же, ты всегда был дознавателем?
Замята покачал головой.
– Нет. Начинал с третьего помощника.
– И что же ты делал как третий помощник?
Замята пожал плечами и вздохнул:
– Да разное.
– Сильно лютовал? – поинтересовался, прищурив серые глаза, Видбор.
Дознаватель подумал и покачал головой.
– Нет, не думаю. Пятки я прижигал, но без лютости. Исключительно по службе. Поначалу было противно, но потом ничего, привык.
– Да, – задумчиво проговорил Видбор. – Человек не свинья, ко всему привыкает. Помню, когда я первого хазарского неопереныша на копье поднял, так три дня потом места себе не находил. Все казалось, что мальчишка по пятам за мной ходит и в спину мне глядит. Начал пить хмель, и спился бы, но воевода помог. Заметил меня, объяснил, отчего моя боль, и к себе приблизил. Вместо отца мне был. Всему, что умею, меня научил. Эй, Анчут! – окликнул десятник бородатого коротышку. – А твой отец был лавочником?
Анчутка втянул голову в плечи и как-то нелепо и странно замотал головой.
– Чего это он? – удивился Видбор.
– На голову хворый, – тихо шепнул ему на ухо Замята.
– Вот оно что. – Десятник прищурился и кивнул: – Я это сразу заметил. Слышь, Анчут! Махонький ты уж очень для мужика-то. Обижали тебя, небось, в детстве?
Анчутка насупился, но ничего не ответил.
– Вот то-то и оно, – вздохнул десятник. – Одного боги делают рослым и дюжим, другого – малым и хилым. И к чему такой разброд – непонятно. Самого человека не обвинишь, а богов винить – и того глупее.
– Стоп! – поднял вдруг руку Глеб. – Спрячьтесь за камни и пригните головы!
Все четверо быстро скользнули к серым, поросшим пожухлой травой скалам и укрылись за ними.
В предрассветных сумерках они увидели, как большой бурый медведь выбрался из сухого малинника и зашлепал лапами по хлипкому снегу, направившись к молодой пихте.
Остановившись перед пихтой, медведь поднялся на задние лапы и, вытянувшись во весь рост, царапнул ствол когтями. Потом рыкнул и свирепо куснул кору желтоватыми клыками.
– Зачем это он? – с удивлением спросил Замята.
– Хочет показать другим медведям, какой он большой, – ответил Глеб.
Медведь принюхался к ветру.
– Он стоит прямо у нас на пути, – с досадой проговорил Видбор. – Что будем делать?
Глеб вынул из кобуры ольстру. Взвел курок и прижал приклад к плечу. Громыхнул выстрел. Пуля выбила из ствола пихты щепку. Медведь отскочил от дерева и пустился наутек.
– Путь свободен, – сказал Глеб и вложил ольстру в кобуру.
6
Возле того места, где Глеб спрятал лодку, вода еще была замерзшей, и Глебу, и его спутникам пришлось волочить лодку по тонкому льду к кромке чистой воды.
Лишь только лед затрещал под ногой, они вскочили в лодку. Глеб и Видбор сели на весла. Несколькими сильными гребками они вывели лодку из мелких льдин и принялись ритмично грести. Благодаря их усилиям четырехметровая лодка быстро резала воду.
– Анчутка, Замята, – окликнул через плечо Глеб. – Откиньтесь назад. Нужно перенести центр тяжести к корме.
Вряд ли они поняли про «центр тяжести», но послушно откинулись назад, приняв неудобные позы. Лодка заскользила на корме, уменьшив сопротивление воды.
Глеб и Видбор были первоклассными гребцами. Каждый из них старался сильнее подать лодку на своем гребке. Удары весел становились все быстрее и резче, лодка все больше задирала нос.
Через полчаса оба взмокли от напряжения, но руки их сами собой погружали весла в холодную воду реки. Там, где вода была свободна ото льда, лодка быстро скользила вперед. А там, где серый ледок подернул поверхность, им приходилось поднажимать, и тогда слышался хруст льда, ломавшегося под носом лодки при каждом ударе весла.
По временам, когда лед со скрежетом скользил по бортам, Глебу казалось, что лодка распорота и вот-вот развалится на куски.
До межи было еще несколько верст, но Глеб уже почувствовал дыхание Гиблого места. Что-то вроде легкой, холодноватой вибрации, пронзающей все его тело.
Впереди показался скалистый причал. Лодка с такой быстротой неслась к нему, что Глебу пришлось выполнить сложный маневр. Он приказал Видбору бросить весло и сам занялся лодкой.
Лодка повернулась поперек волны, зачерпнула воды и едва не опрокинулась.
Наконец они причалили.
– Что будем делать с твоей ладьей? – спросил у Глеба дознаватель Замята.
– Спрячем на берегу и забросаем лапником, – ответил тот.
Вчетвером они быстро выволокли лодку из воды и перенесли ее в укромное место за деревьями, которое Глеб не раз использовал и раньше. Быстро нарубили лапника и прикрыли лодку.
– А как мы поплывем обратно? – спросил Замята. – Течение ведь не будет попутным.
– Здесь недалеко есть широкий ручей со вспятным течением, – ответил Глеб. – Обычно я доставлял туда лодку волоком.
– Волоком? – удивился Замята. – Один?
– Это несложно, если иметь навык и знать путь, – сказал Глеб.
Оглядевшись и вслушавшись в звуки утреннего леса, он объявил:
– Думаю, нам удалось оторваться от наших преследователей. Устроим привал и перекусим. Нам понадобятся силы.
Глеб быстро развел костер, наслаждаясь каждым движением. В нем снова проснулся охотник, и здесь, в лесной чащобе, он чувствовал себя почти как в отчем доме.
Вскоре костер жарко заполыхал, взметнув языки огня в сумеречный, холодный воздух. Мужчины скинули обувь и обмотки и повесили их на воткнутые в землю палки, чтобы хоть немного просушить. Затем протянули босые ноги к огню и блаженно заухмылялись.
Замята достал из сумки захваченный в дорогу каравай и несколько вяленых рыб. Быстро нарезал кинжалом каравай на большие куски и раздал всем по ломтю хлеба и по вяленой рыбе.
Ели молча и неторопливо. Никому не хотелось заканчивать с трапезой быстро, обувать полусырые сапоги и топать в Гиблую чащобу, на каждом локте и на каждой сажени которой их может поджидать страшная и неминуемая смерть.
– Слышь, Первоход, – окликнул Глеба дознаватель Замята, уминая рыбье мясо с хлебом. – А как люди становятся упырями?
– Помирают в Гиблом месте и поднимаются снова, – ответил Глеб.
– И что же, любой, кто помрет здесь, станет упырем?
– Да.
– И нет другого выхода?
Глеб покачал головой.
– Нет.
Замята вздохнул.
– Жаль... Не хотел бы я стать упырем.
– Никто не хочет, – небрежно заметил Глеб.
– Да нет, я серьезно. Когда я был крохой, рядом с нашим домом остановился цыганский табор. Вечером они устроили представление. Ну, знаешь... разные там скоморохи, певчие и прочее. А в конце на пустошь вышли цыганята-уродцы. – Замята, глядя на огонь, передернул плечами. – Помню, меня тогда едва не стошнило.
– И что? – без всякого интереса спросил Глеб.
– Да ничего. Просто с тех пор я страшно боюсь стать уродом. Иногда мне даже сны такие снятся.
– Какие?
– Ну... Например, будто я проснулся утром, глянул на свою рожу в кадку с водой, а оттуда на меня смотрит цыганенок с двумя носами и кривым глазом.
– С похмелья и не такое привидится, – заметил Глеб.
Замята недовольно нахмурился и вздохнул.
– Да ну тебя, ходок. Тебе бы только зубоскалить. Так, значит, и правда, нет никакого способа?
– Чтобы не превратиться в упыря?
Дознаватель кивнул.
– Угу.
– Есть один, – подумав, сказал Глеб.
– Какой? – насторожился Замята.
– Остаться в живых. Ладно, парни, пора собираться в путь. Замята, прибери остатки ествы в сумку. Анчутка, а ты снимай скорей с палки сапог – он у тебя уже дымится!
Анчутка всполошился и бросился снимать с палки сапог, но все равно опоздал. Носок сапога просмолился и исходил легким сизым дымком.
Десятник Видбор усмехнулся в рыжую бороду и насмешливо проговорил:
– Хорошо прожарился. Когда кончится хлеб, можешь съесть его на обед.
Мужчины постягивали теплые, подсохшие сапоги и обмотки с палок и стали обуваться. И вдруг чудовищный вой, похожий на трубный рев слона, пронесся по чащобе.
Сапог выпал у Анчутки из рук. Замята оцепенел с куском хлеба в руке. Видбор нахмурился и сжал рукоять меча так сильно, что костяшки пальцев побелели. Глеб ухватился за приклад ольстры да так и замер. Кровь застыла у путников в жилах.
Первым молчание прервал десятник Видбор.
– Что это за вой, Первоход? – тихо спросил он у Глеба.
Тот пожал плечами и так же тихо ответил:
– Понятия не имею. Раньше в Гиблой чащобе никто так не выл.
Десятник облизнул губы и хрипло проговорил:
– Знавал я одного парня. Отец отправил его на службу к князю из селения Топлево. Было это четыре месяца назад.
– И что?
– Парень сбился с пути и попал в Гиблое место.
– И зачем ты нам это рассказываешь? – нервно спросил дознаватель Замята.
– Затем, что тот парень все время бормотал о каких-то «освежевателях».
Замята опустил кусок хлеба в сумку и мрачно сообщил:
– Я тоже о них слышал. Это те самые чудища, что освежевали четырех ходоков и подвесили их на дерево.
– Освежевали? – робко переспросил Анчутка.
Замята кивнул.
– Да. Содрали с них кожу.
И снова трубный рев потряс чащобу. Мужчины замерли с открытыми ртами.
– Они знают, что мы идем, – промолвил десятник Видбор. – Эй, Первоход, что ты думаешь об этих освежевателях?
– Думаю, что если они живые твари, то их можно убить, – ответил Глеб, дернув щекой.
Десятник хмыкнул в рыжеватую, коротко стриженную бороду:
– Это слова настоящего воина, ходок. Но если освежеватели вылеплены из того же теста, что и призрачные твари, убить их будет нелегко.
– Есть только один способ это выяснить, – сказал Глеб. – Тушим костер и идем.
7
Глеб первым зашагал к меже – потемневшей от времени, полуразрушенной каменной арке, влево и вправо от которой на десятки километров тянулась двухметровая стена бурелома, наваленная предками нынешних жителей Хлынского княжества.
Замята, Видбор и Анчутка неохотно двинулись за ним. На душе у всех четверых было тяжело. Каждый знал, что может не вернуться из чащобы, но втайне надеялся на свой родильный оберег, который каждому из них на шею повесила мать – много-много лет тому назад.
Лес вокруг был темный, сырой, неприветливый. Даже вечнозеленые сосны и ели казались мрачными, черными и мертвыми.
Глеб шел чуть впереди, внимательно вслушиваясь в звуки леса и поглядывая по сторонам зоркими, замечающими каждую мелочь глазами.
Когда они отошли от межи на полверсты, Замята окликнул его:
– Первоход!
– Чего? – отозвался Глеб, не поворачивая головы.
– Мы уже за межой. Не пора ли выбросить вещь, которую ты несешь в кармане своей охотничьей куртки, и повернуть обратно?