— Я.
— Узнал что-нибудь?
— Уважаемый, давай сразу расставим все точки над «е». Ты — плохой мальчик. Я это знаю. Поэтому, если ты еще раз заговоришь со мной подобным образом, я поставлю вас раком перед этим чудным англицким джипом и начну делать то, за что вы нас, ментов, ненавидите. Осмотры-досмотры, опросы-допросы и так далее. Понял?
— Грубо.
— Зато больше ты не будешь изображать из себя районного прокурора.
— Обидная фраза.
— Я очень занятой человек. Если вам делать больше нечего, как в четыре утра приехать к отделу милиции, чтобы поругаться с милиционером, то у меня дел невпроворот.
— Может, сбросим обороты? Мы по делу приехали, а не от нечего делать. — Суховатый подошел к урне и бросил туда окурок. — Нам действительно нужно знать, кто завалил Егора. Глупо отказываться от денег, когда тебе их дают за то, что ты не совершаешь ничего противозаконного, а, наоборот, — исполняешь свой долг. Долг милиционера.
— Послушай, я тут недавно кражонку раскрыл. Не хочешь мне заплатить долларов триста?
Суховатый стоял и смотрел на Кравцова глазами грустной коровы.
— Я всегда думал, что братве не в масть поощрять ментов за раскрытие преступлений.
Марк достал из пачки последнюю сигарету.
— После очередного сходняка линию партии изменили?
Прикуривая, опер слышал, как невысокий открывал и щелчком закрывал свою «зиппо».
«Нервничают. Пусть нервничают. Сейчас «перегорят» и разговорятся. Если таких быков сразу в «стоило» не поставить, скоро начнут на загривок карабкаться. Стоят и по-своему, по-бычиному, соображают, с чего начать после облома. Надо помочь…»
— Давайте сделаем так. Я вас маленько порасспрашиваю о Салмине, а вы мне маленько поотвечаете. Иначе мы будем стоять здесь до рассвета и упражняться в устной классовой борьбе. У меня есть кое-что. Безусловно, есть. Но я не могу это связать воедино. Очень много лишнего. А еще больше — непонятных совпадений. Егор был женат?
— Был, — тут же ответил один из верзил, тот, что в свитере под пиджаком. — Развестись не развелся, хотя три года уже вместе не жили. А месяца два назад девчонка подвернулась в Риме. Наша, русская, из Смоленска. Так Солома чуть разум не потерял. Цветы, рестораны, гостиницы… Все дела побросал. Еле в чувство его привели. А чё?
— А ничё. Где его прежняя живет?
— Уехала она. Куда-то под Кострому. Егор сразу же, на следующей день, хотел развестись. Решил в суд идти, да паспорт потерял. Новый в паспортном отделе в один день за двести баксов сделал, да в суде ничего не получилось. Без Ритки не разводили ни за какие бабки. Он через костромских пацанов узнавал, где она и что. Выяснилось, что с каким-то пианистом живет. Недели две назад звонил ей, сказал, чтобы прилетала для развода, мол, дорогу оплатит. Она, коза, так и не прилетела. На днях собирался сам, да вот не сошлось…
— Не пианистом, а скрипачом, — поправил второй.
— Какая разница? Лабух он, короче. За кордоном концерты лабает.
— А когда Егор хотел развестись? — спросил Марк.
Суховатый поежился. Несмотря на то что на улице было совсем не холодно, он чувствовал себя совсем неуютно. Желтоватое лицо, мешки под глазами…
«Больной, — прикинул Кравцов. — С легкими что-то…»
Подтверждая диагноз, тот закашлялся, сплюнул на асфальт и прохрипел:
— Недавно. С месяц назад. Как с этой девахой притерся, так и забегал по юридическим консультациям.
— Что за человек из себя его бывшая?
— Сука конченая! — выдохнул один из тяжеловесов. — Веревки, падла, из пацана вила. Все бы ничего, может, и прижились бы, да теща, зараза, покоя им не давала. Дочери все мозги заорала — не твоего, говорила, уровня эти подонки. Подонки — это мы. — Парень ткнул себя пальцем в белую сорочку.
— Я понял. — Кравцов мотнул головой и продолжал слушать.
— Егор уже с Риткой… — Видя, как опер недоуменно сдвинул брови, парень пояснил. — Ритка — бывшая Егора. Так вот, он уже с ней и переезжал, и пацанами тешу пугал, что только ни делал… Прикинь, мужик — авторитетный во всей области, а от старухи бегал, как от чумы. Да, в общем-то, она чумой и была…
— Была?
— Ну, в смысле, теперь-то какая разница. Егора нет.
— Послушай, — обратился Марк к невысокому «братку», — Егор был состоятельный человек?
Все трое замялись.
— У нас откровенный разговор? — вкрадчиво поинтересовался Кравцов.
— Очень состоятельный, — ответил за невысокого один из громил, не удостоив вниманием второй вопрос. — Счета за рубежом, в России. Недвижимость…
— Бывшая жена знала о состоянии?
— Естественно. Все просила Егора кредитные карточки ей открыть, хотелось, видать, как за границей блатовать, без наличных.
— А он?
— А он не дурак. Как в воду пацан смотрел. Все счета и недвижимость оформлены на его имя. Даже мы сейчас ничего снять со счетов не можем.
Марк задумался. Вспомнились слова старшего опера Ценского, которые он сказал восемь лет назад совсем зеленому оперативнику Кравцову: «Марк, в любом совершенном преступлении ищи финансовый след и бабу».
— У меня последний вопрос. Егор в последние дни перед смертью говорил что-нибудь про покупку однокомнатной квартиры?
На лицах троицы застыло недоумение, перемешанное с растерянностью. Невысокий ответил за всех:
— Нет. Это точно.
— А из уже купленных у него была однокомнатная квартира?
— У него их было три в городе. Квартир, в смысле. Но все — четырехкомнатные. На кой ему однокомнатная? С девками барахтаться он мог и в гостинице.
— Понятно…
— Может, теперь ты расскажешь, что знаешь? — осторожно спросил невысокий. — А то у нас какой-то прокурорский разговор получается. В одни ворота…
— Мужики, если честно, то мне пока ничего не известно. То, что вы мне рассказали, очень важно. Фактически я этого еще не понимаю, но чувствую.
— Понятно… — вздохнул владелец тонкого черного свитера. — Я так и знал, пацаны, что он нас «лоханет». Что вы, менты, за люди, а? К вам со всей душой, а вы даже тут «кинуть» норовите!
— Я тоже к вам со всей душой…
— Да, наслышаны, — кашлянул суховатый. — Ты всех любишь и для всех добрый. А еще знаем, скольких ты задушил в своих объятиях…
— Клянусь, — чистосердечно признался Кравцов. — Я понятия не имею, кто убил Салмина. Но узнаю.
— И скажешь? — усомнилась «белая рубашка».
— Скажу, слово офицера, — поклялся Марк, мысленно добавив: «После задержания…»
— Добро. Тридцатка будет твоя.
— А вот это — лишнее. Лучше памятник Егору на погосте поставьте. Типа — «Медный всадник». Или главе администрации отдайте, если возьмет, конечно, чтобы именем Салмина улицу, где он проживал, назвали…
— А чё, идея! — обратился к суховатому «черный свитер». — На сходняке надо перетереть эту тему.
— За памятник не беспокойся, — заявил Марку болезненного вида «браток». -Ладно, бывай. Мы позвоним.
— Телефон запомнить не просто, а очень просто — «ноль-два». Звоните.
— Шутник… — просипел суховатый, и команда направилась к «Лендроверу». Уже подходя к машине, он вполголоса произнес: — Вас, сук, давить и давить нужно. Погань мусорская… А вы что языком, как помелом, метете?!
05:02
Первым делом Кравцову захотелось позвонить «личному», как он уже считал, психологу и поделиться наблюдениями. Однако делать этого не стал, посмотрев на часы. Было слишком рано и чересчур поздно одновременно.
Он позвонил, но по другому номеру. Захотелось поболтать с Генкой Дробышем. Не одному же Кравцову не спать!
Крутя на столе ручку, как при игре в «бутылочку», Марк перематывал в голове пленку с записью разговора с коллегами по «бизнесу» покойного Салмина. Если все сплести в один клубок, то получается неплохо задуманное убийство. Что бы сделала в данной ситуации бабуля Марпл?..
Бабуля Марпл в данный момент сочла нужным телефонировать сыщику.
Подняв трубку зазвеневшего в тишине кабинета телефона, Марк услышал знакомый голос.
— Марк Иванович?
— Доброе утро, Анастасия Эриховна!
— Что же вы не звоните?
— Если честно, то не решился вас беспокоить. Знаю, что такое бессонница, и знаю, как дорог тот момент, когда наконец засыпаешь. И еще знаю животное чувство жажды убийства, когда через несколько минут тебя будит телефонный звонок.
— Ну что вы! — рассмеялась женщина. — Я дочитываю вторую за ночь повесть Кристи и сгораю от нетерпения услышать звонок от вас. В моем возрасте спать легкомысленно — не так уж много времени осталось любоваться миром. Да и опасно — можно не проснуться.
— Напрасно вы так, Анастасия Эриховна! Заботиться о цвете лица, одновременно думая о плохом? Уж лучше пить на ночь чай!
— Вы знаете, после встречи с вами я совершила преступление!
— Надеюсь, к вам мне не придется выезжать? Вы убили муху?
— Хуже. Придя домой, я сварила кофе и выпила на ночь целую чашку. Да еще с булочкой.
— Тогда вам ничего не грозит. Если не принимать во внимание, что теперь вы будете бодрствовать уже как часовой.
— Больше запомню, уходя на тот свет.
— Опять вы за своё…
— Ну да ладно. Марк Иванович, что у вас с раскрытием убийства? По голосу чувствую, что кое-что у вас уже появилось. Я права?
— В общем, да.
— Мне пришла в голову одна мысль, которая может вам помочь.
— Интересно было бы услышать.
— Марк Иванович, если вы нашли один туфель потерпевшего, значит, должен быть и второй. Правильно? — Не дожидаясь ответа, Анастасия Эриховна увлеченно продолжала. — Первый вы нашли около семнадцатого дома. Значит, все дома, в которых убитый мог находиться, расположены именно до семнадцатого дома. Может быть, вам досконально изучить их? Ведь второго образца обуви вы не нашли на улице! Можно, конечно, предположить, что потерпевший убежал в одном, но ведь потом мужчину забрали и опять увезли. Возможно, в то же место. А где второй образец, там нужно искать и зацепку.
— А если найденный мною туфель был не первым слетевшим, а вторым? А первый находится где-нибудь на соседней улице? Или — находился. А его уже нашли, поскольку он лежал на видном месте, и за бутылку продали одноногому инвалиду, а?
— Я бы обязательно все проверила на вашем месте.
Эх, наивная вы дочь уполномоченного ЧК, Анастасия Эриховна…
— Как подрастающий психолог — психологу авторитетному я вам заявляю, что нужно искать не туфель, а мотив преступления.
Ответ авторитетного психолога Кравцов не расслышал, так как дверь в кабинет распахнулась, и появился оперативный дежурный.
— Марк, собирай свою банду. Сообщение из больницы. Какую-то девчонку порезали. Пока та еще в сознании, попробуй с ней поговорить… Клади трубку!
Опер быстро попрощался с Анастасией Эриховной и отправился «собирать банду».
Кофе и сигары сгубили Бальзака в пятьдесят лет. Та же отрава расправилась с опергруппой Ширшова в два раза быстрее. На столах в кабинете следователя разместились те, кому было от двадцати пяти до тридцати. Они не подавали никаких признаков жизни, и лишь свистящие звуки из приоткрытого рта Гурта свидетельствовали о том, что ситуация не безнадежна. Пока есть работа, сотрудник органов внутренних дел может работать, как вечный двигатель, но как только в процессе наступает передышка, он сразу впадает в спячку.
Кравцов, окинув взглядом берлогу со впавшей в спячку «бандой», подошел к изъятому на прошлогодней краже музыкальному центру (парадокс милицейской работы — воров поймали, а хозяина не нашли), поковырялся в коробке с кассетами и, наконец, с улыбкой Дракулы вынул ту, которую искал. Через несколько секунд воздух в помещении Ширшова разорвался в клочья после первого свистящего звука электрогитары. Это начинался концерт «АС/ДС» 1981 года…
05:56
— Так поступать может только отъявленный мерзавец! — возмущался Ширшов, подскакивая на переднем сиденье и ковыряясь мизинцем в ухе.
Леха, проснувшийся после первого крика лидера АС/ДС — «йййяяя-а-а-а!!!», с одурелыми глазами гнал «УАЗ» по кочкам. Дорога к поликлинике напоминала рокаду. В девяносто третьем году городские власти, естественно, в последних числах ноября, решили дорогу отремонтировать. Часть асфальта была из дороги изъята, в результате чего путь сообщения от отдела до больницы стал напоминать взлетную полосу аэродрома на Перл-Харборе после налета японских бомбардировщиков. Потом то ли с битумом проблемы начались, то ли с армянами, но с того времени дорога, если ее можно назвать дорогой, не изменилась.
— А если бы я умер во сне?! — продолжал шипеть следователь. — От разрыва сердца!
— Зато как быстро мы выехали, — парировал Марк.
После битвы со свирепым балабаном опергруппа напоминала группу туристов, попавших в автомобильную катастрофу. У Лехи запекся на щеке тройной шрам, у Гурта была разорвана на макушке фуражка. Несмотря на мухобойку, сокол сумел укусить за шею Ширшова, а Кравцову предмет контрабанды ловко сделал затяжку на свитере. Она была длиной сантиметров двадцать, и, когда опер втянул нитки обратно, на рукаве его свитера образовалось пятно, напоминающее заросший после масштабного ожога шрам.
На улице было уже светло, люди торопились на работу, стараясь по пути забросить своих детишек в детсады, проснувшиеся бродячие собаки проводили ревизию мусорных баков на закрепленной территории, а медленно поднимающее свою махину солнце обещало повторение вчерашнего дня — жару и безветрие.
Дорогу в поликлинику любой сотрудник ОВД района мог найти с закрытыми глазами, потому что именно оттуда с раздражающем постоянством «прилетали» сообщения врачей о случившихся жизненных недоразумениях. Недоразумениях, связанных с повреждением живой человеческой плоти. Будь то попытка суицида, ножевое ранение или падение на голову случайному прохожему ящика с рассадой помидоров. Все это фиксировалось и незамедлительно передавалось в ближайший райотдел. Ближайшим райотделом по отношению к поликлинике № 15 был тот, представители которого уже въезжали в ворота больницы. Это была опергруппа Ширшова. Все для всех было привычно, обыденно. Для всех, за исключением Кравцова. По дороге он был готов выскочить из машины и побежать впереди нее. Это желание опера было вполне объяснимо. Потерпевшей была Максейкина Марина Валентиновна, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения. Если верить сообщению, которое принял помощник Буркова, она была доставлена в больницу из киоска на улице Василевского в пять часов ноль пять минут с проникающим ножевым ранением в грудную клетку. Тяжесть раны усугублялась большой кровопотерей.
Для Кравцова не было сомнений в том, что попытка убийства Маринки — это продолжение истории с исчезнувшим трупом…
Забежав в палату, он увидел ее. Казалось, она спала. Желтое осунувшееся лицо, черные круги под глазами и мотки проводов и шлангов, опутавших полуобнаженное тело. Сколько такого рода картин перевидал Марк, но сейчас перед ним на узкой больничной койке лежала та, кому Марк никогда не желал зла. Его работа, как и работа врача, предусматривала совершенно спокойное и рассудительное отношение к трупам и полутрупам. А ежедневные встречи с чужой и своей смертью превращали спокойное отношение просто в равнодушное. Никаких эмоций, только рационализм и логика.
Кравцов был подавлен не потому, что Маринка была единственным и чуть ли не главным свидетелем этой истории, он убивался из-за того, что ему было искренне жаль девчонку, по воле случая ставшую пешкой в жестокой игре низких человеческих характеров.
— С ней сейчас нельзя разговаривать, — предупредила медсестра, видя, как Кравцов, взяв в углу стул, усаживается рядом с кроватью. — Да и вряд ли что она вам сможет пояснить…
Марк почувствовал полную беспомощность и вину, простить которую ему сможет только один человек. Этот человек сейчас лежал перед ним. Если бы!.. Если бы Марк смог бы вернуть время хоть на один час назад!.. Если бы он сразу догадался!.. Ведь ничего же не стоило поработать головой!!! С ней бы ничего не случилось…
— Она будет жить?..
— Сейчас об этом говорить рано… — вздохнула медсестра. — Кем она вам приходится?
Опер поднял голову и бессмысленным взглядом, словно не понимая вопроса, уставился в медсестру.
— Что?..
— Я спросила, кем она вам приходится. Так убиваться милиционер может только по родственнику. Поверьте, я здесь шестой год работаю и знаю…
— А я — девятый год в милиции. — Марк встал со стула и поправил на плечах халат, который ему успела набросить медсестра перед входом в палату. — Она мне — никто. Просто потерпевшая. Если придет в себя, позвоните, пожа…
— Марк… — послышалось за спиной опера.
Кравцов резко развернулся.
Максейкина полуоткрытыми глазами смотрела в потолок.
— Марк, прости…
Опер бросился к кровати, откидывая в сторону стул.
— Марина, все нормально! Все будет хорошо! — Не чувствуя бессмысленности своих фраз, Кравцов вытаскивал из заднего кармана джинсов листок бумаги. — Ты еще поработаешь! Можешь торговать самогоном, сколько хочешь! Золото скупай! Слова не скажу!
Уголки губ Максейкиной, преодолевая немыслимый путь в один миллиметр, растянулись в улыбке.
— Ты такой же чокнутый, как восемь лет назад…
— Ей нельзя разговаривать! — напомнила сестра.
— Она больше не будет! — пообещал Кравцов. — Максейкина, я тебе сейчас покажу одну фамилию. Если этот человек виноват во всем, просто моргни два раза. Хорошо?
И Марк поднес к лицу девушки листок, указав нужное место.
— Это тот человек? Мариша, скажи, это тот человек? Это — тот? Тот или нет?!