— Теперь понимаешь, почему я ушел? Почему сразу не разыскал тебя?
— Разве нельзя было что-то изменить? Хотя бы воспоминания мне оставить?
— Я боялся, что ты не устоишь перед желанием меня найти.
Мария прищурилась и скривила губы в недоброй улыбке:
— Не устою перед желанием? До сих пор считаешь себя неотразимым?
Змей поднял правую бровь:
— А разве это не так? Разве ты меня неотразимым не считаешь?
На лице Марии читалась горькая ирония вперемешку с безысходностью.
— Ты за полчаса в койку меня уложил. Пожалуй, ты прав. — Она тяжело вздохнула. — И что дальше?
— Еще немного побуду с тобой, а потом обратно.
— Как ты это делаешь? Как стираешь мои воспоминания?
— Я поцелую тебя, потом уйду, и ты обо мне забудешь.
— Дэнни…
— Что?
— Ты ведь и раньше ко мне приходил? Ну, как сегодня. Значит, отпускать меня не хочешь. Если эти короткие… свидания — все, что у нас осталось, я согласна, мне хватит и их.
— Это несправедливо по отношению к тебе.
— Каково тебе будет знать, что я жива, но тебе не принадлежу?
Мария думала не о себе — она беспокоилась о нем. Змей едва не разрыдался.
— Будет мучительно больно, — тихо сказал он. — Но я готов тебя отпустить. Хочу видеть тебя счастливой.
— Я вовсе не несчастна. Просто… сексом не занимаюсь и особой потребности в этом не испытываю. По-моему, все вполне естественно. Хочу, чтобы это свидание не стало последним. Пожалуйста, Дэнни!
— Хорошо, — прохрипел Змей: от избытка чувств сжалось горло.
— Ты и раньше ставил меня перед выбором? — наклонив голову, спросила Мария.
— Да.
Она вскинула брови и растянула губы в улыбке:
— Приятно осознавать, что я последовательна в своих решениях. Ты по-прежнему коп?
— Скорее, тайный агент, — уклончиво ответил Змей. Разве мог он сказать Марии, что сейчас владеет одним из вампирских притонов, каждую ночь проводит в постели с добровольными донорами и прикидывается другом самых жутких переродившихся? Разве мог он объяснить, что иначе нельзя? — Плакать больше не будешь?
— Тратить драгоценные минуты на плач — преступление. А можно вопрос? Где мое обручальное кольцо?
Змей неохотно оторвался от ее тела, встал с постели и вытащил из кармана джинсов бумажник. В нем лежало сияющее золотое колечко.
Мария подняла голову и протянула правую руку: надень, мол. Кольцо скользнуло на безымянный палец, и Змей поднес ее руку к губам. В глазах Марии блестели слезы, но она улыбнулась и раскрыла объятия. Змей снова лег на нее, полностью накрыв собой.
— Дело в укусе? Из-за него я тебя вспомнила?
Змей кивнул и осторожно поправил ей волосы:
— Устоять перед этим соблазном выше моих сил.
— Пожалуйста, больше не следи за мной тайком!
— Хорошо.
— Занимайся со мной любовью.
— Я только об этом и мечтаю. В крайнем случае, могу просто тебя обнимать.
— Раньше ты не любил впустую обжиматься! — Мария сморщила нос.
— Теперь я большой мальчик, — съязвил Змей, изображая хорошее настроение, которого не было в помине. — Мне и объятий хватает.
— А мне нет! — Мария притянула его ближе и раздвинула ноги. — Давай отделай меня как следует. Утром буду думать, что мне это приснилось.
Змей впился в нее поцелуем, не желая думать о расставании.
На сей раз он не спешил и входил в Марию так медленно, что она сделала недовольное лицо и подняла бедра, затягивая его в глубину своего лона.
На сей раз секс был медленным и чувственным, освещенным воспоминаниями о любовных баталиях прошлого: сколько ночей они провели в этой постели, сжимая друг друга в объятиях! Поцелуи были сладкими и нежными. Оба хотели, чтобы они надолго сохранились в памяти, оживая в самые тяжелые моменты будущего.
Змей двигался все быстрее, укрощая собственную страсть. Он без устали ласкал крохотную розовую бусинку, приближая Марию к оргазму. Змей хотел увидеть, как она кончает.
Лишь когда Мария сдавленно вскрикнула, он перестал сдерживаться и застонал, отдав ей и свое тело, и душу.
Длинные ресницы затрепетали — девушка открыла глаза, и Змей взглянул на нее в последний раз. Она ласково прикоснулась к его щеке, а ее улыбка говорила, что ему прощается все.
Строго говоря, поцелуй не требовался: Змей попросил Марию закрыть глаза, потом зажмурился сам и, одно за другим, перетянул ее воспоминания к себе в душу.
Их первая встреча в участке, где Мария добывала информацию об арестах наркоторговцев. Заметив его, она забыла обо всем, даже позволила улизнуть задерганному специалисту по связям с общественностью. Их первая близость, бешеный, неистовый секс на переднем сиденье его машины. Он отчаянно корчил из себя джентльмена и после свидания подвез Марию до дому. Их первая рыбалка на взятой напрокат лодке. Единственным трофеем тогда стали солнечные ожоги на самых интимных местах.
Их свадьба. Сияющая Мария, в белом платье, стояла перед мировым судьей и скороговоркой повторяла брачную клятву, не в силах дождаться момента, когда их союз будет скреплен официально.
Змей стер последнее воспоминание, всхлипнул и, поцеловав закрытые глаза Марии, выскользнул из постели.
Лейтенант Мозес Браун ждал возле дома, прислонившись к машине, на которой не было ни мигалки, ни полицейской символики.
Завидев Змея, здоровяк Мозес выпрямился и бросил недокуренную сигарету:
— Как чувствовал, что тебя здесь перехвачу. Хочешь, подвезу?
Змей скользнул на пассажирское сиденье. Он смотрел прямо перед собой и ни разу не обернулся.
— Отпустил ее на этот раз.
Змей кивнул.
— Дружище, так лучше. Девушке нужно жить дальше.
— Да, понимаю.
— А у нас дел невпроворот. С тех пор как пришили Наварро, черные совсем распоясались, думают, город теперь без хозяина.
— Ясно, значит, я должен их приструнить.
— Слушай, мне чертовски жаль, что с твоей женой так вышло.
— Не хочу об этом.
— Ясно. Надеюсь, следов ты не оставил? Ничего такого, что наведет ее на размышления?
— Нет, конечно, все из ее памяти выскреб. — Опустошенный, Змей опустил голову на подголовник и закрыл глаза.
Кольцо! Он не снял с ее пальца кольцо! Змей чуть не подпрыгнул на сиденье.
— Эй, в чем дело? Что-нибудь забыл?
Змей едва не попросил Мозеса повернуть обратно, но потом передумал. На душе стало спокойнее. Вдруг Мария проснется, увидит кольцо и задумается. Только разыщет ли она его без воспоминаний?
Робкая надежда отогнала даже невыносимо бездонную печаль. Вдруг на этот раз Мария его разыщет?
Тоненький лучик надежды, большего ему и не надо. Змей открыл окно и подставил лицо соленому морскому ветру, который мгновенно разогнал хандру.
— Так что с черными, Мозес? Пустим в ход клыки?
Перевод А. Ахмеровой
Кэри Артур Сны
В снах, которые они делили, всегда было желание.
Скольжение руки по шелковистой золотой коже. Быстрый вздох, вырывающийся из губ, которые он хотел целовать постоянно, во сне и наяву.
То, как она запрокидывала голову назад и стонала, когда он ласкал ее грудь, и мерцание ее рыжих волос в теплом отблеске свечей, который, казалось, всегда обрамлял такие моменты — промежутки между бодрствованием. И не важно, был тот свет атрибутом его или ее сна, потому что всем, что действительно имело значение, они становились вдвоем.
Эти драгоценные моменты близости…
Сон продолжался. Он наблюдал за быстрым биением пульса на ее шее. Практически мог почувствовать сладкий запах крови, бегущей под кожей. Крови, которую он жаждал ощущать своими вкусовыми рецепторами снова и снова.
Она простонала его имя, и оно прозвучало сладко, слаще самой жизни. Он потянулся к ней, увлекая ее дух, окутывая собой. Потребность в ней в сочетании с конечной целостностью, которую она никогда не позволила бы осуществить, будучи не во сне.
Она принадлежала ему, но так, что никогда не смогла понять, как именно. Вероятно, однажды ему придется уйти, но он никогда не сможет отпустить ее полностью. Она стала частью его. Он делил с ней свою кровь и смаковал ее душу, и последствия этого были неизбежны. Особенно для такого существа, как он, которое в большей степени было мифом и волшебством, нежели тьмой.
Он являлся тем, что не должно было существовать даже в эру, когда вампиры обладали правами и признанием, а люди пугались их по ночам.
Сейчас их только двое, и они во сне. Это все и ничего, и так будет до тех пор, пока они не встретятся вновь во плоти. Что случится совсем скоро. Они слишком давно порознь…
Он целовал, ласкал и любил ее, пока жар, вспыхнувший между ними, не стал приглушенным. А затем он взял ее. Их тела во сне слились, горячая призрачная плоть против горячей призрачной плоти — отчаянной, голодной и требующей. Интенсивность желания нарастала, пока они оба не задрожали от потребности завершения. И когда она кончила, он укусил ее, погружая зубы в ее воображаемую плоть, в вену, чтобы ее кровь и жизнь хлынули в него. Это было настолько сладко, восторженно и чувственно, что он кончил, резко втиснувшись в ее тело своим и так же остро нуждаясь в этом, как и она.
Но все же насколько сладкими были сны, настолько горьким оказалось то, что за ними следовало. Потому что лежания в поту в объятиях друг друга не состоялось. Не было обнимания ее пресыщенного ласками тела перед сном, так необходимого обоим. Не было наслаждения от восхитительной волны тепла, проходящей через его тело, которая всегда поднималась от вкуса ее крови.
Не было ничего, кроме выцветания красок до той полной черноты, когда чувство абсолютного одиночества снова заполняло пустоту его мира.
Он вздохнул и открыл глаза. Удовольствие, разделенное во сне, все еще утоляло голод тела, и даже его сердцебиение было мощнее обычного, хотя оно и рядом не стояло с нормальным пульсом человека, уже не говоря о состоянии после любовных ласк. И все же он чувствовал незавершенность. Сны были хороши, но он хотел большего. Хотел ее по-настоящему, во плоти.
Впереди мерцали огни Мельбурна — яркий неон в ясной темноте ночи. Вообще, он приехал сюда не для того, чтобы увидеть Райли Дженсон. Действительно, если вспомнить, как она рассердилась на его ультиматум — либо она с готовностью пускает его в свою жизнь, либо он заставит ее согласиться на это, — было логично какое-то время не будить спящую собаку. Особенно учитывая тот факт, что она — оборотень. Как и все стервы, она могла быть чертовски вспыльчивой, когда хотела. И все же то, что в ней больше всего раздражало, оно же и притягивало — живость, сила, независимость.
Сегодня вечером он хотел этого. Хотел ее.
Он чуть подался вперед и нажал кнопку, опустившую перегородку между ним и водителем лимузина.
— Генри, планы изменились. Сначала едем к госпоже Дженсон.
— Да, сэр! — Тон водителя был вежлив и невозмутим. Правда, Генри работал на него уже несколько сотен лет, и неожиданности стали для него нормой.
Число улиц, пролетавших мимо, росло, как и его нетерпение. Странно, что после долгих лет он снова мог чувствовать себя живым рядом с таким вот щенком. Даже если бы она, с ее чуждым условностей нравом оборотня, действительно вытащила из него все самое гадкое, что в нем было.
Он хотел все изменить, но не был настолько глуп, чтобы надеяться на быстрый результат, как бы ему этого ни хотелось.
Лимузин остановился у ее дома — мрачного кирпичного здания. Бросив на него взгляд, он не увидел света в окнах верхнего этажа. Значит, она еще спит.
Он боролся с искушением скользнуть обнаженным в кровать рядом с ней и ласкать ее тело в реальности, а не только во снах, и поднялся, когда Генри открыл дверь.
— Идите в отель и немного отдохните, — сказал он, вдыхая прохладный ночной воздух и позволяя теплу и жизненной силе тех, кто был в этом здании, течь сквозь него.
— Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.
— Спасибо, сэр!
Он слегка улыбнулся формальности Генри и поднялся по грязным бетонным ступенькам, вошел в дом. Здание запиралось редко: его жителей, очевидно, не беспокоило большое число преступлений на почве наркотиков в этом районе. Было странно осознавать, что единственными, кто здесь действительно мог себя защитить, были Райли и ее брат.
Он поднялся по лестнице стремительно и почти неслышно. Мир перед его глазами немного плыл из-за плотного жара жизненной силы. Чудесный звук — мелодичный пульс крови, бегущей сквозь человеческую плоть, — преследовал его.
Добравшись до верхнего этажа, он открыл дверь лестничной клетки. Где-то далеко внизу одиноко горел единственный светильник, оставляя большую часть дома в тенях и темноте. Темнота — друг его и Райли. Возможно, именно поэтому она никогда не добивалась, чтобы коммунальные службы заменили наконец все перегоревшие лампочки. Будучи частично вампиром, она могла скрыться в тени так же, как и он.
Он шел к ее двери, позволяя чувствам обостриться до предела. Она дремала в ожидании его, столь же неутолимая в своих снах, как и в жизни.
И все же она была не одна в квартире. Удар другого сердца отозвался эхом сквозь тишину — Рон, ее брат.
Он улыбнулся и вошел в ее жилище. Она давно пригласила его пройти через свой порог и теперь не могла сделать ничего, чтобы не пустить. Одна из немногих «литературных заповедей» о вампирах, которая действительно имела место.
В квартире царил привычный беспорядок — повсюду были разбросаны одежда и газеты. Ни она, ни ее брат не получали удовольствия от уборки в доме, хотя Рон все же был чуть более домашним, чем Райли.
Его улыбка расцвела, когда он направлялся в спальню. И резко исчезла на ее пороге.
Другим живым существом, которое он ощутил, оказался не Рон. Она спала и видела сны о нем, но в ее постели был другой волк — его заклятый враг и соперник в борьбе за ее расположение Келлен Синклер.
Бурный и быстрый гнев захлестнул его. В течение нескольких секунд все, что он мог сделать, — это сдерживаться, чтобы не сбросить другого человека с кровати и не вышвырнуть его из квартиры. Причем лучше не через дверь, а через окно, чтобы он разбился о мостовую и навсегда исчез из ее жизни.
Черт побери, она принадлежала ему! Все его существо жаждало ее, и он не станет ни с кем ее делить, независимо от того, что она сама думала или желала.
Она шевельнулась под простынями, прошептав что-то, что он не смог разобрать, должно быть ощутила его гнев. Затем перевернулась, и простыня сползла с ее тела, обнажая золотистую кожу и полную грудь, которые он ласкал в своих снах.
Гнев опередило желание — он хотел ее в реальном мире, прямо здесь и сейчас. И будь он проклят, если уйдет и оставит ее в объятиях соперника! Не сегодня вечером, когда одиночество было слишком сильным, а душа и тело ныли от желания находиться рядом с ней.
Его пристальный взгляд переключился на Келлена. Проникнуть в чужие мысли было достаточно легко, тем более что этот идиот не носил щитов против психического вторжения. Его сны были полны удовлетворения и счастья. В Квинне опять встрепенулся гнев. Было бы легко проскользнуть в неосознанные мысли и приказать Келлену уйти и никогда не возвращаться. Никогда не трогать Райли и не связываться с ней.
Так легко! И так заманчиво.
Но Райли удивилась бы его внезапному уходу и отправилась бы к нему, чтобы выяснить причину. А с учетом ее экстрасенсорных талантов обнаружение вмешательства не заняло бы у нее много времени.
И из-за этого она разозлилась бы. Причем так, что их несуществующие отношения могли и вовсе прекратиться. Риск слишком велик, пока он не уверен в ее чувствах.
Хотя ничто не смогло удержать его от приказа человеку убраться из ее квартиры прямо сейчас.
Он легко прикоснулся к ее дремлющему разуму, поддерживая безмятежное состояние. Потом заставил молодого волка подняться, приказал ему одеться и вывел из квартиры. Стоя у двери, он концентрировал ментальное воздействие на волке, пока тот не уехал. Оборотень проснется в своей кровати и задастся вопросом, какого черта он здесь очутился.
Внезапно он почувствовал веселье. Никто никогда не говорил, что любовь справедлива, и он будет играть так грязно, как только может, если это потребуется, чтобы завоевать расположение Райли.
Он перевел дыхание и повернулся, чтобы снова зайти в дом.
В этот момент он ощутил смутное сомнение.
Он застыл, простирая телепатическое и эмпатическое чувства, ища что-то неуместное. Квартира Райли была мирной, пульс ее жизненной силы — сильным и ясным. Ни единого намека на что-то плохое. И все-таки это что-то шло откуда-то снизу.
Он нахмурился, позволив своим чувствам течь вниз, минуя разные этажи в поиске источника странности. Люди спали, одни видели сны, другие нет. Пульс их жизненной силы был спокойным и сильным. Слегка шевельнулся голод, но он легко с ним справился.
В подвале здания не было ни людей, ни нелюдей, ни даже грызунов. Но казалось, что ощущение неправильности шло именно оттуда. Только он не мог определить, чем это вызвано. Чувствовалась какая-то странная безжизненность, полное отсутствие тепла или дыхания. Оно не перемещалось, не делало ничего плохого, но было и приносило дискомфорт.
Что-то явно не должно было находиться в здании.
Он развернулся, чтобы заняться исследованием, но в этот момент появилась Райли.
— И человек из сна появляется во плоти. — Хотя улыбка коснулась ее полных губ, в холодных серых глазах искрилось недовольство. — Что, несомненно, означает: вы — причина того, что Келлен больше не спит в моей кровати.
— Боюсь, что так.
Удивительно, но она даже оделась. Если только можно назвать одеждой футболку длиной до бедра и еще кое-что. Жар ее золотой кожи в прохладном ночном воздухе нежно и сладко дразнил его чувства. Ему безумно хотелось прикоснуться, ощутить ее, и он сжал пальцы в кулак, чтобы остановить свой порыв.
— Он проснется в собственной кровати и невредимый, хотя, возможно, немного озадаченный.