Чего она так испугалась? Испугалась же, неспроста улепетывает, не оборачиваясь на дом, в котором прожила все последнее время. Что могло заставить ее бежать?! Что?!
И Юля вопреки всем законам здравого смысла решила узнать — что за страх погнал ее соперницу.
Вот проклятое бабье любопытство, а! Что оно способно сотворить с нормальной, в принципе здравомыслящей женщиной! По законам логики ей бы лететь с этого места так же стремительно и не оборачиваясь. Ведь если напугалась одна, непременно будет напугана и другая, так ведь? Так, конечно! Нет же, решила посмотреть…
— Посмотрели?
Невзоров сидел рядом с Юлей на скамеечке перед своим домом, курил безостановочно, забыв, что собирался бросить, и время от времени косился на нее со смесью недоверия, жалости и раздражения.
Верить ей он был не обязан. С какой стати? Видит ее первый раз в своей жизни. Весь рассказ ее и в самом деле напоминает бред сумасшедшего, вернее, сумасшедшей. И почему, интересно, она так поздно обратилась за помощью?
— Так воскресенье было на другой день. Выходной. Вы не работали, — просто пояснила Юля, когда он задал ей этот вопрос.
Жалко было ее немного, если принять на веру ее непричастность к убийству и всем аферам, разыгранным неверным супругом. Ведь доказать теперь хоть что-то будет черт знает как сложно. И что доказывать? Что она не убивала своего мужа? Так он вроде бы уже успел умереть. Опознавал кто? Она! Как же сумела опознать в нем супруга, если это был не он? Вопросов будет столько у следствия, что запутают, запугают и закроют непременно.
— Я узнала его по плавкам и татуировке, — со всхлипом объяснила Юля. — А как вы себе представляете опознание груды растерзанного мяса и костей?! Которое на следующий день еще и обрело характерный запах! Если бы не мое отупение в тот момент, я бы умерла, наверное, прямо там же!..
Раздражение Невзорова душило непомерно. Даже под правым ребром заныло, как он зол был на нее и на себя, понуро бредущего у нее на поводу.
Зачем ему это? Зачем?! Нужно было отказать ей, послать в отдел или ко всем чертям. Почему эта женщина должна была непременно оказаться в такой нелепой ситуации, а? Почему ему нельзя было с ней встретиться в нормальной обстановке? В кафе, к примеру, на вечеринке или на кухне у лучших друзей. Приглашал же его несколько дней назад к себе Валя Смирницкий для знакомства с какой-то барышней. Почему эта Юля не могла этой барышней оказаться? Почему она непременно должна была быть вовлечена в какую-то беду, из которой ему непременно следовало ее вытаскивать?! Как в дурацкой мелодраме, где непременно имеется злодей, жертва и герой, спешащий на помощь несчастной жертве.
— Вся наша жизнь из этого складывается, — пожала она плечами, когда Невзоров озвучил свое раздражение вслух. — И романы пишутся из жизни, и фильмы снимаются. В основе сюжета непременно лежит чья-то реальная история. Разве не так? Или вы считаете, что в жизни все гораздо проще и приятнее? Нет, поверьте. Не так это! В жизни все гораздо прозаичнее, страшнее и отвратительнее. Художественный вымысел, так любимый цензурой, отсутствует.
Хорошо говорила, правильно. Невзоров покосился на ее голое плечо, отливающее матовой белизной в лунном свете. Тут же подумал, что к дамочке даже южный загар не пристал. Может, некогда было ей там загорать, мужа неверного пасла. Пасла, пасла, а потом взяла и убила.
— Я его не убивала. Я думала, что он уже мертв, — она испуганно от него отшатнулась. — Почему вы думаете, что могло быть по-другому?!
Могло быть по-другому, еще как могло!
Затеяли, к примеру, супруги совместную аферу со страховкой. Какого-нибудь бомжа в полуобморочном состоянии под винт сунули, предварительно сделав ему наколку. Она потом опознает труп, получив на руки все соответствующие документы о его смерти. Возвращается домой одна, муж к тому времени успел вернуться и спрятался где-нибудь. Хотя бы вон и в той квартире на набережной. Они затаились и ждут выплаты страховки. И тут вдруг…
Вот тут могли быть варианты.
Или Юле Миронкиной с чего-то расхотелось делиться с собственным мужем деньгами. Или узнала о его многочисленных изменах и снова расхотела с ним делиться. Или себе любовника успела завести и снова решила не делиться с мужем деньгами.
Короче, убивает его либо она, либо ее сообщник. Все ведь выгодно как. Он ведь уже по документам мертв, доделать-то осталось всего ничего: всего лишь физически умертвить афериста.
Так, так, так…
Тогда зачем ей было поднимать весь этот шум? Домогаться помощи Невзорова зачем? Убили и убили, труп спрятали понадежнее. Его ведь даже и искать никто не станет, он уже давно мертв.
Не клеилось у Невзорова обвинение Юли Миронкиной в убийстве собственного мужа.
Ладно, можно и по-другому.
Аферу они затеяли вместе, а убил ее мужа кто-то еще. Вот она и в панике.
— Уверяю вас, я ничего не знала ни о страховке, ни о том, что Степан жив, — с усталым вздохом возразила Юля, когда Невзоров перечислил ей всевозможные варианты.
— Тогда почему?.. Вернее, как он мог надеяться на то, что ему удастся завладеть деньгами, которые получите вы по страховке?! Вы получили, забрали их себе, как потом он мог забрать их, скажите мне?!
— Не знаю! Я ничего не знаю! Может быть… Может, он хотел их как-то выкрасть у меня?
— А вы бы их стали держать дома, под подушкой?! — Невзоров снова покосился на ее плечо.
Кожа светилась, как у мраморной статуэтки, черт бы побрал все на свете. Им с Надькой на свадьбу подарил кто-то из родственников такую, помнится. Статуэтка танцовщицы в пышных одеждах и с оголенными плечами. Надька поставила ее на комод возле окна. И Невзоров много раз дивился игре света-тени на отполированном камне. Днем под солнцем каменные плечи отливали розовым. Ночью от света фонарного столба, бьющего в окно, мрамор как будто изнутри начинал светиться.
Статуэтка эта давно сгинула куда-то. Может, Машка маленькая расколошматила, может, Надька сама убрала, сочтя ее немодной. Он и забыл о ее существовании и не вспоминал никогда, пока не уткнулся сейчас взглядом в плечи этой женщины, сидевшей сейчас бок о бок с ним.
Красивая кожа, холеная. Дотронься, поди, прохладная и шелковая на ощупь. И пахнет наверняка каким-нибудь эдельвейсом. Он и не нюхал его никогда, и в глаза не видел, только на картинках разве что. Но ему всегда казалось, что этот цветок, растущий высоко в горах на снеговых проталинах, должен пахнуть непременно свежо и прохладно, весенней талой водой, гонимой солнцем по острым скалам в луга.
— Почему непременно под подушкой? У нас в квартире сейф есть, встроенный в стену. Там бы и держала.
— А услугами банка воспользоваться не пробовали? — поддел он язвительно. — Существует еще и такая услуга.
— Я знаю, — не обиделась Юля. — Можно было бы и банком воспользоваться, просто… Просто мне с этих денег нужно будет долги раздать.
— Что за долги? — тут же насторожился Невзоров.
— Мне позвонили…
И Юля подробно рассказала Невзорову о сумбурном напоминании о кредиторской задолженности Степана перед неизвестными ей бандитами.
— Хм…
Невзоров задумался.
Это было уже кое-что. Этот звонок мог быть срежиссирован как самим погибшим, так и быть пушкой чистой воды. Узнали какие-нибудь мошенники о том, что малый не вернулся с моря, погибнув там, узнали о том, что за полгода до этого он изъял свои средства из оборота, и решили развести наивную дамочку на бабки. Припугнули, нажали, оговорили конкретные сроки и теперь сидят и потирают руки в ожидании легкой наживы.
Но бандитов-то она могла и выдумать, так ведь? Да запросто.
— У вас телефон не с определителем?
— Нет. Мне редко кто звонил. А услуга платная. Степан считал, что это ненужное расточительство.
— Прижимист был, так?
— Не знаю. Я как-то не задумывалась. Жила себе и жила. Почти не работала.
— Как это почти? А вы разве не учительствуете?
— Немного… На дому. Ко мне ходят дети заниматься. Репетиторством занимаюсь скорее для удовольствия, чем для заработка. Степан считал, что жена должна сидеть дома.
Ага! Так легче ее обманывать. Сидение дома подразумевает ограниченность в общении. А чем меньше контактов, тем меньше вероятности, что тебя рано или поздно накроют с поличным.
— Но совсем без дела трудно. Отупеть можно, потерять себя, как личность. Вот я и набрала детей. Двое с утра приходят по понедельникам, средам, пятницу. Двое с обеда по вторникам, четвергам, субботам. Сейчас у них каникулы.
— Понятно. А по какому предмету вы их обучаете?
— Русский язык и литература.
— Понятно. Нравится?
— Кому?
— Ребятам париться сверх положенного времени нравится?
Невзоров еще помнил, с каким облегчением Машка забрасывала сумку с учебниками под вешалку в прихожей, когда возвращалась со школы. Видел он, правда, ее возвращение редко, иногда лишь по субботам. Но и этого было достаточно, чтобы прочувствовать ее облегчение.
— Не знаю, нравится им или нет. Никто особо не перетрудился, — неожиданно забеспокоилась Юля, она как-то не задумывалась никогда над этим. — Да и родители их настаивали.
— А кто родители? Из обеспеченных, надо думать.
— Не бедные люди, разумеется. — Мраморные плечи Миронкиной слегка шевельнулись. — Если честно, я незнакома со всеми лично. Степан этим занимался.
Опять Степан! Везде и снова Степан! Он дышать за нее, интересно, не пробовал? Все сам решал: работать ей или нет, когда, сколько и с кем работать. Если взять в расчет, что она ни в чем случившемся не виновата, то понятна теперь и ее растерзанность перед обстоятельствами. Они ее не просто сломили, они распластали ее по земле и прошлись коваными сапогами. Все так шло, шло безмятежно и славно, и вдруг такой поворот!
И холодный расчет ее мужа понятен. Дамочка никогда и ни во что не влезала. Она и делами-то сама после его кончины заниматься не станет, снова на кого-нибудь свалит с облегчением.
— Кстати… — осенило тут же Невзорова, и он тут же попытался схитрить. — А кто вам сообщил о страховке? Был звонок из страховой компании, когда они узнали о его гибели? Вы сами туда наведались, наверное, со свидетельством о смерти?
— О чем вы таком говорите, Олег? — Юля посмотрела на него с укоризной. — Они не могли от меня ничего узнать, потому что я о них не знала.
— Как это? — он ловко изобразил непонимание.
— А так! Я же не знала о существовании этой страховки, стало быть, не знала и о страховой компании. И не могла туда пойти со свидетельством о смерти. Была в жэке, в паспортном столе, в военкомате, это меня туда уже из жэка послали. Потом на службе у Степана была. А в страховой компании не была, конечно же.
— Тогда кто вам сообщил о страховке, Юля?
Ее ответ мог многое прояснить сейчас. И это могло быть первой зацепкой, первой ниточкой, как любил говорить Саша Коновалов, за которую следовало начать осторожненько так тянуть. Нежно и осторожно тянуть, медленно наматывая на клубок. Начни ведь дергать быстро и резко, запросто оборвешь.
— Адвокат мужа. Востриков Александр. Он пришел ко мне через несколько дней после моего возвращения.
— Сам пришел? Вы с ним не созванивались?
— Ну да. Сам. Я и про него-то, если честно, тоже ничего не знала. Догадывалась, конечно, что адвокат у Степана должен быть, но не знала, кто конкретно. Вот он пришел, озадачившись тем, что от Степана нет никаких известий, и показал мне эту страховку.
«Думай, Олег! Думай, думай, думай! Только осторожно думай, не заносись слишком далеко и высоко в своих предположениях».
Она не знала ничего про адвоката, который занимался делами ее мужа. Возможно такое? Да, учитывая ее покорную отстраненность от всяческих хлопот, от которых муж ее всегда ограждал.
Адвокат является к Миронкиной домой, потому что его клиент не отвечает на его звонки. Возможно такое? Да. Адвокаты — народ дотошный и ответственный. А может, просто пришло время получить гонорар или зарплату, кто его знает, на каких условиях тот работал.
Он предъявляет ей страховой полис или копию его, что вполне резонно, раз он адвокат покойного. И что дальше? По какому принципу его деятельность должна была продвигаться дальше?
— Ну… Я попросила его взвалить весь груз на себя и оформила на него генеральную доверенность.
— То есть передоверили ему ведение всех своих дел, включая нотариальное оформление наследства, выплату по страховке? Так?
— Ну, да. Он что-то говорил мне про комиссию, перед которой мне надо предстать не единожды, потом вроде бы все утряслось. И мне придется лишь один раз там появиться для соблюдения формальностей, в плане подписания каких-то бумаг.
— Понятно.
Очень хотелось Невзорову заполучить адвоката на роль подозреваемого, очень. И все бы тогда очень гладко и ровно сошлось. Но торопиться все же не следовало. И прежде чем начать выполнять роль героя, спасающего бедную женщину и мир заодно, не мешало бы взглянуть на труп ее мужа. Второй, черт побери, уже по счету.
— Едем.
Он поднялся со скамейки, где они просидели, беседуя больше часа. Без особой на то нужды подхватил ее под локоток. Видимость-то была неплохой во дворе, фонари исправно горели, им глазасто помогала луна. Споткнуться, оступиться и уж тем более упасть она не могла бы. Но очень уж захотелось спасателю дотронуться до ее кожи, отливающей мрамором, очень. Потрогать ее прохладную бархатистость, а потом понюхать пальцы — тянет от них талой ледниковой водой или нет…
Дом на набережной тонул в темноте. Неоновая магазинная подсветка через дорогу сюда не доставала. Лампочка сигнализации под козырьком торгового павильона освещала лишь крохотный пятачок перед его входом. И все, ни единого фонаря, ни единого освещенного окна в доме. Даже луна предательски куда-то улизнула, будто решила предоставить Невзорову возможность в полной мере проявить свой героизм, усложняя ему задачу.
Юля Миронкина думала немного иначе.
— Темно, хорошо, — прошептала она, выбираясь из его машины. — Никто нас не увидит.
— Да, — отозвался он ворчливо. — И мы тоже никого зато не увидим.
— А кого?
— Убийц вашего мужа, к примеру. Может, они где-то поблизости сейчас обретаются.
— Зачем?! — шепнула она прерывисто.
Ему удалось ее напугать. Невзоров удовлетворенно улыбнулся. Не станет теперь вырывать свою руку из его пальцев и лететь впереди него.
— Ну, доделать то, что не успели.
— А что?!
— Вас убить, к примеру. — Он дождался ее испуганного «ах», не без похвалы самому себе отметил, что прыти у нее поубавилось и Юля теперь буквально жмется к его боку, и добавил с неохотой: — Да шучу я, Юля. Чего вы… Какие убийцы? Их и след простыл. Хорошо еще, что труп на месте.
— А где же еще ему быть?! — теперь уже не он, а она вцепилась в его локоток. — Вика удрала, думаю, уже и не вернется. Кому его еще убирать?
— Соседи могли вызвать милицию, почувствовав характерный запах.
Сказал и тут же загадал. Вот если она не виновата, то трупа на месте не окажется. Убрал его убийца, чтобы не возникало никаких вопросов у страховой компании. Получит вдова деньги, а там уже разберутся и с ней по ходу дела.
А вот если труп все еще там, то убийца, скорее всего, она. Состояние аффекта, такая дрянь!..
Квартиру он открыл без особого труда. Замок был плохонький. Вошли, отдышались, стоя на пороге. Плотно прикрыли за собой дверь и пошли в ту комнату, где Юля обнаружила в кровати мертвого Степана.
— Ну и где он? — выдохнул Невзоров с облегчением, войдя в комнату первым. — Что это вы, Юля, комедию разыгрываете?
Она осторожно выбралась из-за его спины. Проследила за робким сегментом света от ручного фонарика, ахнула и тут же виновато задергала плечами.
— Там он был, Олег! Там! Прямо в центре кровати лежал, лицом вверх. Глаза открыты. Я поначалу даже не поняла, что он мертвый. Подошла, а он не моргает. И губы… Губы синие.
— Может, он снова притворялся? Один раз сумел обвести вас вокруг пальца, почему не повторить?
Невзоров обошел комнату, высвечивая каждый угол и все внимательно осматривая. Уборку провели тщательную. Постель перестелили, аккуратно заправив. На комоде ни единой вещицы. Ни расчесок, ни пудрениц, ни монеток. Ничего! Он открыл бельевой шкаф. Пустые полки, как ожидалось. На подоконнике тоже чисто, ни цветочных горшков, ни старых газет.
— Здесь все убрали, — догадливо поддакнула Юля, обходя кровать стороной. — Но уверяю вас…
— Как же его убили, интересно? Никаких следов ранений не видели? — Невзоров встал в изголовье кровати.
— Нет. Так он по самый подбородок был одеялом накрыт. Вот так вот. — И она коснулась ребром ладони своего подбородка. — А тянуть с него одеяло и рассматривать характер его ранений у меня не хватило ума и смелости. Меня обуял такой ужас!.. Вы себе не представляете, как я бежала! Даже про машину позабыла… Потом уже возвращалась…
— Понятно, — буркнул он и, резким движением ухватив за простыню, сдернул все с кровати вместе с подушками. — Ого! Смотрите-ка сюда, Юля!
Чуть ближе к изголовью на матрасе обнаружилось огромное темное пятно, которое, несомненно, старательно кто-то затирал или замывал.
А почему это он решил, что она не могла это все проделать? Почему решил все списать на неведомых убийц, которые охотились за ее деньгами? Она тоже может быть заинтересована в том, чтобы труп ее мужа не нашли. Плакали тогда ее денежки, так-то…
— Либо огнестрел, либо ножевое ранение, — выдал предварительную версию Невзоров.
— Так выстрела не было слышно, — робко возразила Юля.
— Пистолет мог быть с глушителем.
— А-а-а… Ну, да… Ну, да…
— Послушайте, а вы точно никого не видели входящим или выходящим из этого подъезда? Ведь если учесть, что убийство нужно было совершить в максимально сжатое время, то это промежуток времени… хотя довольно-таки солидный промежуток. Вспоминайте, Юля, вспоминайте. Никого не видели? Может, машина какая подъезжала?