— Я ничего не понял, Колян, уж извини, — как можно миролюбивее вставил Невзоров, когда друг набирал дыхание для новых речевых оборотов. — Ты узнал что-нибудь или нет?
— Узнал! — рявкнул тот с таким напором, что Невзоров уронил картофелину на плиту и долго гонял ее и вылавливал среди переплетения решетки. — Но лучше бы мне было не знать, да и тебе тоже!
— Ну и?
Огонь пришлось убавить, со сковородки начало брызгать прямо на футболку, тут же расплываясь по ней огромными масляными пятнами. А футболка, хоть и была старой и растянутой, была любимой.
— Что — ну и, ну что — ну и?! — вместо ответа снова завелся Семенов. — Дать бы тебе по башке твоей старой, да друг все же!
— Коля…
Невзоров громыхнул сковородкой, вовсе сдвигая ее с огня. Масло, будто Семеновым подогретое, и не думало униматься, продолжая трещать и выплескиваться через края. И ломти картошки, кромсаемые ножом, через раз падали мимо.
— Коля… Если тебе нечего мне сказать, то…
— То что?!
— То пошел ты на… — Невзоров уточнил послание, устав слушать ругань друга. — Все, давай, я жрать хочу.
Семенов посопел-посопел, потом говорит:
— Ладно, не кипятись. Короче, машин, подходящих под описание твоей клиентки, в нашем городе всего четыре. Две иномарки, принадлежащие вполне солидным людям, их давай пока в расчет брать не будем. Третья тачка вторую неделю в автосервисе стоит без колес. А четвертая…
— Что четвертая?
— А четвертая, братан, была угнана утром того дня, о котором тебе начирикала твоя Миронкина. Угнана из-под окон вполне приличных людей.
— Все у тебя приличные, кроме Миронкиной! Молоток, дружище! — фыркнул Невзоров, усаживаясь на табуретку в углу. — Все кругом в шоколаде, кроме нее! Подход зашибись к пострадавшей!
— Ты еще докажи, что она пострадавшая, — огрызнулся Семенов, правда, без былой уже злости и уверенности.
— Докажу, будь уверен.
Невзоров с сожалением покосился на остывающую сковородку, полчаса назад так хотелось есть, что ныло в желудке, теперь весь аппетит скомкал его лучший друг и коллега.
— Докажет он! — снова принялся ворчать Семенов. — Ладно… Короче, тачку их — «десятину» двухтысячного года — угнали ближе к обеду. Может, и раньше, но хватились они ее к обеду, когда собрались на дачу ехать. Пока они носились по дворам, соседей опрашивали, да в милиции заявление строчили, тачку вернули…
— И? — насторожился сразу Олег, потому что молчание друга показалось ему очень многозначительным.
— И нашли они вместе с милицией в своей тачке ножичек в крови, так вот.
— Оп-па! А ты говоришь!
— Это не я, а ты говоришь. Я все больше возмущаюсь. — Коля тяжело вздохнул. — Пальчиков, разумеется, нет, рукоятку обтерли основательно. А вот кровь на лезвии почему-то не затерли. Как думаешь, почему?
Он не знал почему и нести всякий предположительный вздор не рискнул, задумавшись вместо этого. Коля Семенов, видимо, тоже напряженно размышлял, потому что прекратил, наконец, ворчать и плеваться.
— Знаешь, если бы это была она… — наконец нехотя выдал Семенов, — она не стала бы так заморачиваться, так ведь?
— Возможно.
— Тем более что она торчала там на своей машине хрен знает сколько времени. Ну, не сопи, не сопи! Да, я опросил возможных свидетелей из дома на набережной. Ее почти никто не помнит, кроме одной тетки. Видела ее там из окна, еще удивилась, чего это дама поставила машину за торговой палаткой и сидит в ней, не выходит. Потом выбралась из машины, зашла за угол, вернулась с каким-то харчем, и снова в машину уселась. По логике, угнать тачку и вернуть ее потом на место она никак не могла. Кстати, еще эта тетка вспомнила, что дама входила в дом, потом выскочила из него, как ошпаренная, и помчалась куда-то вприпрыжку. А машину, вроде, так и оставила за павильоном. Но она точно не помнит, когда и во сколько это было, белье она гладила, а в окно смотрела лишь время от времени.
Этот монолог дался Семенову очень нелегко. Каждое слово он будто пасту зубную из высохшего тюбика выдавливал. И вздыхал и томился, не забывая покрикивать на кого-то. Может, даже на девушку свою, которую боготворил уже год, да все никак не осмеливался сделать своей супругой. Судя по гонору в его понуканиях, сделает это еще не скоро.
— Ну, вот видишь! — с облегчением пробормотал Невзоров, когда друг замолчал. — А ты говорил!
— А я от слов своих отказываться не собираюсь, между прочим. Это ничего еще не доказывает. Если не она, то это могли быть ее сообщники, — продолжил гнуть свою линию Коля и повторил, как заведенный: — И это еще ничего не доказывает.
— Нет, брат, это доказывает главное — она не соврала мне хотя бы в этом. Попробуй возрази.
— Да не буду я возражать, Олег! Только дальше что?! Жопа же полная! Если и был труп, то теперь его нет! Если и была угнана машина, то она вернулась к хозяевам. Ни единого пальца!
— А кровь?
— А что кровь? Предположительно она принадлежит ее мужу, который уже давно и официально числится в покойниках. Кто станет искать труп человека, которого сама же жена похоронила в присутствии полтора десятка свидетелей?! Маразм же полный! Тебя кто угодно на хрен пошлет, работы, что ли, мало своей. По раскрываемости плетемся в хвосте. Вопросы?!
Опять Семенов был прав. Опять возразить ему было нечего.
— Коль, но я же ее не брошу, так?
— Не бросай, я что — против? Только не лезь ты в это говно, майор! Ну, изменял ей муж, ну обманул, ну решил нажиться за ее спиной с молодой девчонкой и свинтить куда-нибудь в теплые страны с хорошими бабками, что теперь огород городить! Справедливость какая-никакая восторжествовала, так ведь?
— То есть?
Невзорову тяжело соображалось на голодный желудок. Притупившийся аппетит вдруг снова заявил о себе требовательным кваканьем в желудке. Надо было выбираться из своего угла и дожарить, наконец, картошку. А то уже полночь скоро, а он ни маковой росинки, ни талой снежинки…
Тьфу ты, черт! Опять его заворачивает не туда. Снова ему гремящие ручьи, пахнущие свежестью и солнцем, мерещатся. И еще охапки не виданных им прежде никогда цветов с мохнатыми стебельками. Вот и скажи кто, что он не романтик, а!
— Вот послушай меня, Олег, — опять пристал, заканючив, Семенов Коля. — Внимательно послушай. Хотел ее муж обмануть и поиметь денег, так?
— Ну, хотел.
— Не ну хотел, а просто хотел. А обманул и наказал, прежде всего, себя. В результате она, как должна была стать вдовой, так ею и осталась, вдовой в смысле. Так еще и деньги теперь при ней. Чего еще надо тебе?!
— Мне нужно, чтобы все было хорошо, — устало пробормотал Невзоров, снова устанавливая сковородку на огонь.
— Так и будет хорошо, поверь! Ты с этой твоей Миронкиной того… Будешь жить долго и счастливо, и при этом — заметь — безбедно! Тебе досталась настоящая — заметь — теперь вдова, с деньгами и все такое… Да подожди ты, Оля!!!
Ну, точно Семенов орал на Олю свою. Надо же, не прошло и года, чтобы он научился голос повышать на девушку, на которую прежде дышать боялся.
— Короче, я тебя понял, Коль. Благословляешь ты меня, так?
— Ну! Нравятся тебе проблемы, живи с ними, я не против. Только оставь ты затею эту, идет?
— Я бы, в принципе, не против, только… Кто-то его убил! Зачем, почему? И ей звонили какие-то бандюки и требовали возврата долга, о котором она ни сном ни духом. А что, если это они его того…
— Да хрен с ним!!! — заорал Семенов теперь уже и на друга, оставив свою Олю на некоторое время в покое. — Убили и убили, искать их, что ли, станешь?! Убили, значит, было за что! Может, он у них на счетчике был. И срулил потом. Вычислили его и наказали. Ты о таком не слышал, что ли, никогда?! Ты можешь и не найти никогда кредиторов этого Миронкина, которому просто нравится то и дело умирать.
Отказать в логике другу было сложно. Он снова говорил вполне разумные вещи. Если бы не одно «но». И даже не одно, а целых несколько.
Что, если эта история будет иметь продолжение? Что, если убили Миронкина не из-за долгов, а…
— Чтобы страховку его к рукам прибрать, ты об этом мне хочешь сказать? — слышно было по голосу, что Коля снова насупился.
— Ну… допустим.
Он согласился, хотя думал сейчас совсем не об этом.
— Тогда это точно ее сообщники. И действовали либо по ее наводке, либо по наводке ее адвоката.
Ну, вот опять Семенов сказал совсем не то. Он-то — Невзоров — думал сейчас как раз обратное. Что Юле теперь при таком возможном раскладе может грозить опасность, а он снова-здорово.
И они опять принялись спорить и орать друг на друга. Семенов при этом не забывал шикать на Ольгу свою. Невзоров усеял всю поверхность газовой плиты картофельными дольками, так разошелся, размахивая руками. Сошлись в результате на том, что Олег не станет ломать копья и оставит все, как есть. А Семенов закроет глаза на предысторию знакомства его друга с этой Миронкиной и даже со временем согласен забыть, что она дважды отправила своего мужа на тот свет. Это он так пошутил напоследок, окончательно отравив Невзорову аппетит.
И они опять принялись спорить и орать друг на друга. Семенов при этом не забывал шикать на Ольгу свою. Невзоров усеял всю поверхность газовой плиты картофельными дольками, так разошелся, размахивая руками. Сошлись в результате на том, что Олег не станет ломать копья и оставит все, как есть. А Семенов закроет глаза на предысторию знакомства его друга с этой Миронкиной и даже со временем согласен забыть, что она дважды отправила своего мужа на тот свет. Это он так пошутил напоследок, окончательно отравив Невзорову аппетит.
Положив трубку, Олег долго и без нужды лопатил картошку в сковородке. В результате перетолок ее всю, забыл посолить и в сердцах так зашвырнул ножик в угол за шкаф, что найти потом так и не смог, и хлеб ломал руками.
И чтобы день уж окончательно считался испорченным, провидение ниспослало ему еще одно наказание. Позвонила Надька. Вот ведь взяла моду, стерва, звонить заполночь! Будто он и не человек вовсе и дня и ночи не различает. Спать, к примеру, не может в половине первого. А должен сидеть у оконца и ждать: когда же это его бывшая соизволит позвонить и отравить ему теперь уже и не конец даже, а начало следующего дня?
— Ладно тебе, Невзоров, — хмыкнула она в отвратительной своей манере, присущей только ей одной и никому более в целом свете. — Небось на кухне сидишь да холостяцкой жрачкой своей давишься.
И как это ей всегда удавалось безошибочно угадать, что именно и где он делает, а?! Вот сволочная баба! И повадки у нее такие же, мать бы ее…
— А может, мне тут ужин кто приготовил, Надежда. Ты такой вариант не рассматриваешь? — для чего-то решил он ее поддразнить.
— Коли так, тогда я тем более вовремя, — тут же нашлась Надька, недоверчиво, правда, перед этим прыснув. — Ладно, мне по барабану, кто тебе там сейчас картошку жарит. Я насчет Машки звоню.
— А что Машка? Машка в порядке, — ответил Невзоров, будучи в этом абсолютно уверенным. — Через пару дней перебирается ко мне, и вопрос закрыт.
— Черт с тобой, забирай к себе, раз приспичило права отцовства покачать. Просто хотела узнать, что все в порядке, и только.
— В порядке, в порядке…
Макс ему сегодня по минутам расписал, чем они там в дачном домике занимались. И даже передачи, просмотренные ими за день, пересказал по убедительной его просьбе. Невзоров потом за ним проехался немного, дождался, пока Макс в дом зайдет, и поторчал под окнами и дверью с полчаса. Слушал…
Машка хохотала сначала над чем-то. Потом посудой гремела, кушать друга своего закадычного позвала. Невзоров и уехал. Он нечасто подслушивал, раз в три дня примерно. Знал, что нехорошо, но не убедиться, что дочь жива, здорова и настроение у нее вполне, он не мог. Потому и отчитывался перед бывшей с полным сознанием дела и заподозрить не мог, что Надька снова ему очередной удар готовит.
— Ладно… В порядке, значит, в порядке. Ты же отец ей все же, врать не станешь… — пробормотала она со вздохом. — Просто душа у меня болит, Олег, пойми.
— Что-то болеть она у тебя всякий раз ближе к ночи начинает. Что за странности, Надежда? Молодой муж, наверное…
Она даже договорить ему не дала, разразившись такой бранью, что Коля Семенов с его оборотистым лексиконом рядом с ней поблек бы мгновенно.
— Придурок! — закончила она, запыхавшись, и тут же передразнила: — Ближе к ночи! Что ты о ночах-то знаешь, сыщик хренов! А позвонила я тебе так поздно потому, что Макс полчаса назад заходил и Машку спрашивал.
— Макс? Какой Макс?!
Он не сразу понял, оглушенный ее матом. Не сразу вник и испугался потому не сразу. Просто еще раз переспросил:
— Какой Макс заходил полчаса назад?
И тут же на часы глянул. Если полчаса назад, это где-то около двенадцати ночи.
— У нее что, так много Максов, у дочери нашей, идиот?! — снова заорала Надька истошно. — Друг ее закадычный Максим, чтобы тебе понятнее было! В дверь позвонил, глаза заполошные, дышит, как гнался кто за ним. Я даже подумала, не обкурился ли малый. Нет, вроде отдышался, нормально… Вот он Машку и спросил. Дома, говорит, она, нет? А я говорю, нету ее. У отца ищи… Вот и позвонила тебе, придурку. А ты тут про ночи мне гнешь, будто что в них смыслишь. Короче, все, давай…
Она отключилась, а Невзоров еще минут пять сидел, обмерев, и слушал, как истошно вопит коротким квакающим зуммером в его руках телефонная трубка.
Что она только что сказала, эта гнусная баба?! Что Макс приходил к ней и спрашивал Машку?! Да, кажется. Но с какой стати ему ее там искать?! Она же… Она же еще четыре, нет, пять часов назад хохотала в его загородном доме и жрать его звала, этого худосочного говнюка. И все было в порядке, чего теперь?! Куда могла подеваться его дочь из дачного дома? Ведь если этот паршивец ее обидел чем и Машка взбрыкнула и уехала, вполне логично ей появиться у одного из родителей. Либо у матери, либо у него. А ее нет! А ее нет до сих пор, черт побери!!! Где же его дочь???
Не захочешь, Колю Семенова вспомнишь, что призывал его к уму и логичности в поступках. Он будто знал и повторял без конца:
— На хрен тебе, Олег, проблемы чужой бабы. Своих, что ли, мало?
Невзорову и в дурном сне не виделись проблемы именно такого плана.
Его Машка… Его дочь снова куда-то пропала! Снова сбежала, так получается? Я от бабушки уйду, я от дедушки уйду… Как в старой детской сказке, черт побери! Сначала от матери удрала, теперь вот от друга закадычного, предоставившего ей укрытие. А может…
Может, этот говнюк начал к ней приставать?! А что?! У них в это время гормон играет, мозги не включены, запросто мог вытворить что-нибудь подобное. Ох, блин! Ведь ноги же ему тогда выдернет и к башке приставит, если что-нибудь в этом роде подтвердится. Он же ему…
Разойтись как следует Невзорову помешал очередной звонок, теперь уже в дверь.
Машка! Господи, ну слава тебе, нашла дорогу! Где блуждала-то столько времени?! Сейчас вот она получит, засранка. Сейчас он ей выдаст порцию отцовской любви и ласки, чтобы знала край, да не падала. Ишь, моду взяла из дома в дом порхать, как мотылек какой-нибудь.
На пороге стояла вовсе не его дочь Машка, а Юля Миронкина. На ней был домашний шелковый костюм, домашние шлепанцы, а в руках дамская кожаная сумка.
— Чего это?.. — Он растерянно попятился. — Вы что, прямо из постели?
— Да! Нет! Почти… — Юля шагнула в его прихожую. — Я просто на машине, не стала переодеваться.
— А что за срочность такая?
И вот тут Невзорову полезли в голову совершенно неуместные грешные мысли. Что Миронкина неожиданно решила воспылать к нему неожиданной страстью, потому и заявилась в столь поздний час, буквально в чем мать родила. Пусть и не совсем, но под тонким шелком белья не угадывалось. Что она решила взять, так сказать, быка за рога и не ждать дня завтрашнего, когда они собирались встретиться. Что сейчас и сегодня, и не позволив отступить…
Вот приблизительно такая хрень поползла Невзорову в голову, когда он рассматривал свою гостью в упор, потихоньку пятясь от входа.
Нет, еще он вдруг вспомнил, что на нем старая растянутая майка, пропахшая жареной картошкой, нелепые спортивные штаны с простроченными когда-то стрелками и распустившимися через сантиметр. Что он еще не был в ванной и на башке у него черт знает что, но…
Но Юля и не думала, как оказалось, его соблазнять. Она вдруг заплакала прямо у порога и прошептала, глядя на него виновато:
— Беда, Олег!
— К-какая беда?
Все, он уперся спиной о стену, дальше пятиться было некуда. Нужно было говорить с ней, смотреть на нее, а это было не так уж просто. Шелк ее костюма волнами блуждал по ее телу, и пахло от ночной гостьи так, что голова закружилась.
— Мне только что позвонили… Опять тот же голос, как тогда, когда деньги с меня требовал, и он…
Юля отвернула лицо, уперевшись подбородком в подрагивающее плечо, и зажмурилась.
— Что он? — поторопил Невзоров.
— Он сказал, что… Что, если вы от меня не отстанете, то ваша дочь…
При чем тут его дочь и Миронкина?! Какая связь?! О, боже мой, нет!!! Машка!!! Она что, не сбежала???
— Говорите быстро! — Он даже не помнил, как осмелился вцепиться в ее плечи, затянутые шелком, и как с силой начал трясти ее. — Ну! Говорите быстро и внятно, что моя дочь?!
— Он сказал, что могут быть проблемы с вашей дочерью, вот… — она поморщилась. — Мне больно, Олег. Простите.
«Так, так, так, соображай, Невзоров! Соображай немедленно, что все это может значить!»
Макс искал Машку полчаса назад. Значит, в доме ее по какой-то причине не оказалось. А тем временем Миронкиной звонит какой-то ублюдок и угрожает ему, Невзорову, и намекает что-то о возможных проблемах с его дочерью.
Нет, ну этого просто не может быть! Нет, ну мозг просто отказывался верить, понимать и принимать всю эту чертовщину! Они не могли посметь дотронуться до нее, тем более… выкрасть. Он же камня на камне не оставит от этого города и от ублюдков, решивших, что с ним можно играть в подобные игры. Он же их…