За окном была ранняя весна, весна приносящая грязь, тревогу, вонь… Она разукрашивает небо в серо-синее днём и в жёлто-серое на закате, а вредные испарения – в ядовито-зелёный, токсично-розовый и апокалиптически-оранжевый цвета. Из моего окна виднелся лишь кусочек свицового неба, да и тот был сморщен и скомкан облаками, как моя старая плащёвка. Весна, приносящая грусть.
А не радость.
Депрессию.
А не любовь.
Вот моё окно, например – многое ли из него можно увидеть? Можно увидеть другие дома, зиккураты из стали и стекла. Можно увидеть проспект, проложенный между ними, вместо бывшей здесь когда-то, как говорят, детской площадки. Сейчас это, и днём и ночью – бесконечный поток огней, несущихся через время и пространство. Иногда такой неземной огонёк нарушает свою траекторию и погибает искорёженной кучей металла, последним судорожным взбрызгом крови на грязный снег.
Мне не жаль их.
А около моего окна проходит трасса подвесного магнитного метрополитена города Москвы. Каждый раз, когда проезжает поезд, моя квартирка вибрирует, вибрирует так, что однажды за обедом я чуть не проткнул себе вилкой горло… когда проходит состав, я подхожу к окну и смотрю в жёлто-освещённые окошки вагона, а они проносятся мимо меня, эта череда жёлтых квадратиков на серебристом фоне. Я смотрю в них, надеясь хоть мельком увидеть лица людей, едущих там.
Всё, чего я добился – это осознание того факта, что лица у них одинаковые…
Я и сам иногда пользуюсь метро.
И всё равно, приятно смотреть на эти золотые, вырезанные в ночи, картинки. Как будто греет тебя что-то… они проносятся и…исчезают. Такое вот мимолётное счастье.
Я смотрел в окно. Шёл мокрый снег, и на улице пешеходы раскрыли грибы зонтов. Велосипедисты, обятнутые мокрыми, блестящими от дождя плащёвками, ловко шныряли между ними. Стрелы дождя срывались с неба, и согласно перспективе, устремлялись вниз. В соседних домах зажгли свет и зиккураты обратились в наряженные елки. Что меня порадовало, это то, что с дождём свернули все рекламные голограммы – они реально достали, забивая небо совершенной бессмыслицей. Капли, как сотни трещин, покрыли стекло окна, размывая изображение. Я отвернулся. Ничего нового я там не увидел. И не увижу… старые, старые Новые Черёмушки…
Мой сосед врубил музыку. Слушал он синто-роботик техно и сам пытался его создавать. Как раз вторым он и занимался… черт бы его побрал.
Я ещё раз окинул взгядом свою лачугу и, подобрав с пола свои трусы, направился в туалет.
Обычно, моё утро начинается с промывки носовых фильтров. Перед тем как посрать, умыться, почистить зубы, я промываю носовые фильтры. Без них в Москве никуда…хотя нет, вру. Одно место есть – кладбище.
Я ввалился в ванную. Ванная у меня из белого кафеля и с хромированной сантехникой. В подвесном потолке – синие газоразрядные лампы. Две из трёх мигают, что создает странный и не совсем приятный стробоскопический эффект.
Ванная как будто дышит холодом. И смертью.
Моя ванная напоминает заброшенный морг.
Всё заливает этот пронзительный синий свет, а в промежутки между миганиями, мир на доли секунды погружается в темноту. Лампы гудят…
Я подошёл к раковине, посмотрел в слив – это тоже один из моих предрассудков: мне всё время казалось, что оттуда что-то вылезет и схватит меня за яйца. Конечно, в сливе ничего не было, да и не могло быть. Только тонкий ободок известковых отложений, уже начавших желтеть.
Из зеркального шкафчика, висевшего над раковиной, я достал флакон с жидкостью для промывки фильтров.
К гудению ламп примешивались жуткие скрипы начинающего ди-джея-соседа.
На флакончике было написано – «Фильтро-Тек. Лучшая формула для ваших фильтров!»
Я усмехнулся. «Фильтро-Тек» был дерьмом и пользовался я им исключительно по причине его относительно низкой цены. Нам всегда рады наврать. может, из-за того, что мы это позволяем?
Я задрал нос, при этом смотря в зеркало, увидел привычный металлический проблеск фильтров в ноздрях.
Вынимать их достаточно легко. Я надавил на ноздри с обеих сторон, подставил руку, как раз вовремя, чтобы поймать вылетевшие фильтры.
Они похожи на два кусочка очень тоненькой стальной сетки с одной стороны, а с другой – на пористую резину. На самом деле, это не резина, а углеродные нано-трубочки. Абсорбируют всю ту дрянь, которую мы вдыхаем.
Я положил фильтры в маленький пластиковый поддончик и залил их этой жидкостью.
«Фильтро-Тек успешно справляется с метаноловыми, изопропаноловыми и бензольными отложениями. Также он удаляет пылевые и известковые загрязнения, нейтрализует свободные радикалы, белковые и химические закупоривания. Положите фильтры в поддон, залейте „Фильтро-Теком“ и оставьте на две-три минуты».
Когда ты в ванной, можно не думать, что ты только что чуть не убил себя.
«нейтрализует свободные радикалы».
Можно сказать, этим я и занимался.
Я улыбнулся зеркалу. Зубы у меня были жёлтые, зато три протеза сверкали в синем свете хирургической чистотой.
Я не очень любил смотреть на себя. Я не из тех людей, на которых в толпе заглядываются. Скорее, от которых шарахаются.
Сосед терзал вертушки, а моё лицо мерцало в зеркале.
Раз-два, раз-два…
Из плохо закрученного крана капала вода.
Кап. Кап. Кап-кап-кап.
Может, подумал я, стоило позвонить Лене?
Волосы у меня были не очень короткие, синие. Такого яркого, синего цвета и торчали во все стороны. Я уже и не помнил, когда я их покрасил.
Лицо у меня было осунувшееся, помятое после вчерашнего, на подбородке уже пробивалась щетина. Я потрогал её пальцами. Ничего, жить можно.
Моё дыхание растекалось по зеркалу.
Вместо глаз у меня – два чёрных провала. Нет, я не был слепым. Я просто хотел видеть лучше.
Я помню, в клинике меня спросили: «типа, парень, зачем тебе эта операция? Мы можем сделать простую коррекцию зрения, нормально будешь видеть. Или ты киллером собираешься стать?»
Врач, этот огромный детина, с квадратным подбородком и узко посаженными глазами, расхохотался. Видимо, думал, что шутка у него смешная получилась. Когда он говорил, он плевался.
Нет, сказал я. Я художник. Понимаете, художник . Сетевой художник. Мне нужно супер-зрение. Мне нужно, чтобы информация выводилась мне прямо на сетчатку. На нерв. Вообщем, куда там надо.
Я сказал: мне просто необходимо хорошо видеть. Видеть детали.
Врачи хмыкнули. Они сделали то, о чём я просил.
Так что я очень хорошо вижу. За это пришлось пожертвовать зелёной радужкой, зрачком, белками.
Говорят, что глаза это зеркало души.
У меня в глазницах две чёрные глянцевые выпуклости. Плюс ко всему, огромные синяки.
Не видно ни белка,ни радужки, ни зрачка. Только чернота. Она даже поглощает почти весь свет, что падает на мои глаза. На мои бывшие глаза, поскольку их в прямом смысле уже не существует – это не линзы. Это полная перестройка зрительного аппарата.
Значит ли это, что у меня нет души?
Выглядит это со стороны так, будто мне в глазницы налили чернил. Тьма. Прибавьте к этому никель-хромовые клыки, синие волосы, и тогда можно понять, почему народ от меня шарахается и боится смотреть мне в глаза.
Зубы мне выбили. В драке. Пришлось менять.
Я ещё раз погядел в зеркало.
Ну и что ж. Зато я по крайней мере, оправдываю своё имя.
Пустота.
Изо рта воняло, поэтому я решил почистить зубы. Щётка была вымазана засохшей пастой. В мигающем свете, движения кажутся резкими и преувеличенно-чёткими. За каждым предметом и движением тянулся шлейф его прошлого.
Я нацепил трусы, и, вынув фильтры из раствора, вставил их в нос. Услышал, как хрупнул хрящ, сигнализируя, что поставил я их правильно.
Кап. Кап. Кап-кап-кап.
Fuck. Fuck. Fuck-fuck-up.
Возможно, у меня нет души.
Слух резанул особенно убойный запил, который произвёл мой сосед.
Я вышел из ванной и направился к столу. На улице всё ещё шёл дождь.
Кап.
Fuck.
Выли сирены.
На столе лежали бумаги, на них много скетчей, набросанных моей рукой в то время, когда моё сознание плескалось в бетафениламиновом море. Девушки, монстры. Резкие, нервные линии…
У девушек было неизменное грустное худое лицо, а на лбу – маленькая точка.
У монстров были большие когти и чёрные глаза.
Сублимированная хрень, подумал я, с неожиданной злостью откидывая наброски в сторону. Они взлетели, как птицы. Да, больные пситтакозом птицы. Под бумагой и мусором лежал терминал-1. К нему был приткнут терминал-2. Я вытащил его из гнезда и замер.
Ну и кому я собирался звонить?
И по какому поводу?
Экран терминала-2 был чёрен и пуст.
Я облизнул потрескавшиеся губы, кинул взгляд на пистолет, лежавший на холодильнике. Надо было кому-то рассказть, да…
Ну и кому я собирался звонить?
И по какому поводу?
Экран терминала-2 был чёрен и пуст.
Я облизнул потрескавшиеся губы, кинул взгляд на пистолет, лежавший на холодильнике. Надо было кому-то рассказть, да…
Включив терминал-2, я почти выкрикнул – «Лена, Киев!»
«пожалуйста, подождите, идёт соединение».
Жду, подумал я.
Экран заполыхал и тут появилось лицо Лены. Она была в какой-то комнате, где стены были завешены цветастыми коврами. Она осунулась ещё больше с того момента, когда я видел её в последний раз, под глазами появились мешки. На лбу у неё была неизменная красная точка. Ленка улыбнулась, правда, довольно слабо.
– Димка? Войд? Ты где? – её голос скрежетал из динамика. Всё-таки в Киеве была плохая сеть.
– В Москве, где ж ещё… ты как, сеструха? – разговаривая с ней, я не мог не улыбаться.
Лена сморщила нос от удовольствия и вытянула шею, как будто что-то рассматривая за моей спиной.
– Ааа, кактус-то жив. Я думала, ты его в первые же дни загубишь. – выглядела она довольной.
– Ну да, конечно. Можешь представить, я за ним ухаживал…
– Да, двадцать раз. Ты за собой-то не можешь уследить, а тут кактус… у тя рожа как кактус, вот что…– сказала Ленка и хихикнула.
– Лен, короче… ты как там? Эти твои, кришнаиты, тебя не обижают?
– Войд, о господи, сколько раз тебе говорила – никто меня не обижает, и перестань строить из себя заботливого брата. Ни к чему это… ты ведь по делу звонишь, так? Что-то случилось, у тебя это на лице написано. – сказала она, озабоченно всматриваясь в моё лицо. Вот же стервочка, ничего от неё не скроешь. А ведь плакса жуткая…
– Ленусь, вообщем так… у твоих этих, хари-кришна-хари-рама ничего посильнее «робола» не найдётся?
Её брови сдвинулись у переносицы. Она сложила руки на груди.
– Так, братишка, в чём тут дело?
– Мне нужно что-то, что действует лучше «робола».
– Заткнись. У тебя губы дрожат. – несмотря на то, что она была моей младшей сестрой, хрупкой, нежной девочкой, иногда она могла вести себя, как моя мать. – ты попал в переплёт, так? А ну, смотри на меня…о господи, видеть не могу твои мерзкие гляделки. Войд, что чёрт возьми, случилось?
На заднем фоне промелькнула какая-то фигура. Ленка обернулась и прокричала что-то на украинском. Повернулась опять ко мне.
– Так скажи.
Я не хотел, видит Бог, не хотел. Но должен был. Я чуть не разрыдался, а в горле засел комок. Я совсем разваливался.
– Лен, я сегодня утром чуть себя не убил.
В ответ – молчание и каменное лицо.
– Лен…я забыл принять «робол»… – пробормотал я, наблюдая, как у неё начинает пухнуть и краснеть нос и слезиться глаза. Блядь, ну почему я должен ещё и виноватым себя чувствовать! Разве я этого хотел? Почему она вечно заставляет меня чувствовать вину за те проступки, которые я и не совершал?!
– Я знала, что этим всё и кончится. – сказала она. – ты просто урод…
«Ну да, конечно… вот же сука, всё на меня перекладывает, заебала уже. Я не виноват!»
– Да, знала, ну и что? Ты как будто не знаешь побочных эффектов этого чёртова стимулятора? Ну давай, скажи что не знаешь! – злость, как кислота, начала бурлить у меня в кишках. Я тут себе чуть башку не разнёс, а она мне нотации читает, просто отлично!
– Я не собираюсь это обсуждать. – ответила она, поправляя волосы. Мои пальцы сжали терминал.
– Он меня разрушает, ты не понимаешь? Сколько я уже его принимаю – два года. Ещё два я выдержу, а потом что? Буду пускать слюни в приюте для слабоумных, да?
– Войд, послушай…
– Нет, это ТЫ, МАТЬ ТВОЮ, ПОСЛУШАЙ! Я не хочу, чтобы какая-то повёрнутая сектантка указывала мне, понятно? Так вот, я не могу не принимать «робол», иначе я убью себя. Но я и не могу продолжать его принимать, иначе моя психика рассыпется на кусочки. Я уже начинаю забывать всякие мелочи. Год, два – может я и продержусь… а потом? Что потом?
– Если бы ты не мешал его с наркотиками и бухлом, то может ничего бы… – попыталась возразить она. Эх, моя маленькая сестрёнка…
– Лен. Ты знаешь, в какой я ситуации. Почему ты не хочешь мне помочь, а?
Она опустила голову.
– Я не могу с тобой нянчиться, Дима…
– НЕ СМЕЙ МЕНЯ ТАК НАЗЫВАТЬ!!!!
– Хорошо, Войд. Ты ведь старше меня. Почему ты не можешь оставить меня в покое? Почему ты вечно как волдырь на моей ноге?! Ты сковываешь меня, я не могу так больше… каждый вечер думать как там ты, ожидать звонка ночью, что ты себя убил… я не могу больше это выносить, понимаешь… – слеза заскользила по её щеке. – я хочу жить своей жизнью, у меня появился парень, тут, в секте, я его люблю, он меня тоже, он очень хороший человек… может, мы поженимся
– А я всего лишь лишний груз на твоей душе, так? – опять, эта пустота внутри меня колыхнулась. Мой голос стал бесцветным. – поздравляю…
– Войд, пойми – я тебя очень люблю, но… ты ведь сам чувствуешь, мы стали чужими друг другу. Здесь, в разных городах. Когда я сейчас услышала, что ты сегодня чуть не убил себя, я рассердилась, да. Потому что я знаю, что если это случится, я буду чувствовать себя виноватой. Что не приехала. Не помогла. Войд, Дим… я не хочу этой ответственности. У моих друзей нет ничего, кроме «робола», честно… если тебе он понадобится, звони, я пришлю. Только…я тебя прошу…
– Что, Лен?
– Уйди из моей жизни. По-тихому. Пожалуйста. Вспомни родителей. Ты был мне как отец, но в последний год я стала тебе матерью. А мне ведь только семнадцать. Пожалуйста. Не мучай меня больше. – тут она разрыдалась в голос. – ты же знаешь, я не перенесу этого…просто оставь меня в покое…
Я стоял, совершенно неподвижный и холодный. В сердце как будто оборвалась струна. Как ни странно, мне стало легче.
– Хорошо, Лен. Прощай. Удачи тебе… – я в последний раз посмотрел на неё, плачущую. Я увидел, как сзади к ней подошёл молодой человек восточной наружности, тоже в какой-то цветастой тоге. Он обнял её, а она зарылась в него лицом. Растрёпанные волосы. Я почему-то впомнил, как мы носились на велосипедах по городу, её волосы, пахнувшие абрикосом, развевались от ветра, а когда она падала и плакала, я утешал её и целовал в разбитые коленки… как давно это было. А теперь у неё новый защитник, и действительно, я уже выпадаю из картины её мира. Лучше мне самому уйти… Парень злобно на меня посмотрел, будто собираясь через экран прожечь во мне дыры.
– Пока, сеструха. – сказал я улыбнувшись. «вот же эгоистка». И увидел, как сквозь слёзы она тоже улыбнулась, обнажая при этом идеально ровные зубы.
– Пока….Войд. – прошептала она. У неё были голубые глаза. Ну и что ж?
Я отключил терминал-2. Кинул его на кровать.
Мне нужно было куда-то пойти. Что-то выпить. Я открыл шкаф и, порывшись в куче грязного шмотья, выудил оттуда более-менее чистые носки, серую майку и джинсы, по колено заляпанные грязью. Всё это одел.
Мне нужно отсюда уйти…
Мне здесь трудно дышать…
Кап. Кап. Кап-кап-кап.
Fuck. Fuck. Fuck-fuck-up.
Ну и хуйня сегодня творилась…
Подошёл к столу, немного разгрёб мусор и нашёл ключ от подсобки в баре «Багровая Луна» – вчера я там оставил, с разрешения Скомата, свой инструментарий. Он разрешил, потому что видел, что и Синди с меня хватит, что уж говорить о двух тяжёлых сумках.
Прихватил с кровати терминал-2, и уже совсем собравшись в прихожую, остановился. Мой взгляд скользнул по пистолету. Я подошёл к холодильнику, посмотрел на пушку, а потом взял и сунул её за пояс. Мало ли что.
Прошлёпав в прихожую, я натянул кроссовки, одел пальто, при этом обнаружив во внутреннем крамане несколько сотен рублей и мелочь – всё, что осталось от вчерашнего гонорара. В зеркале отражался молодой парень в грязном чёрном пальто и жутко потрёпанный. Я ухмыльнулся своему отражению, потоптался на коврике и вышел, захлопнув дверь. Услышал, как система безопасности мягким голосом сообщила о включении охранного режима.
Я уже совсем собрался прошествовать к лифтовой площадке, как услышал очередной невыносимый пассаж из-за соседской двери.
На ней баллончиком было аккуратно выведено «Хуйло». Да уж, точно.
Я уже давно не ощущал такую злость, как ощутил тогда, стоя пред дверью моего соседа. Она накрыла меня, как огромная тёмная волна совершенно животной ярости. Я со всей силы нажал на звонок.
Через секунд двадцать непрерывного писка, стальная дверь открылась и я узрел заросший щетиной, пухлый лик своего соседа. Глаза у него были красные, а вид – ничего не понимающий.
Выхватил я пистолет быстро – благодаря нейроускорителям.
Толстое, тупое рыло пистолета упёрлось прямо в лоб парню. Его губы задрожали, глаза округлились, а по щеке, прямо на ствол, побежала струйка пота.
– А..а..аааа… – промямлил он.
– Внимание, обнаружено огнестрельное оружие. Внимание, обнаружено огнестрельное оружие… – бесстрастно заявила его «охранка».